Музеи… или вдохновляющая музыка The Chemical Brothers

Всё дальше и дальше от Александра домус Августа. За спинами охранников – высокий храм Аполлона, который укутал дым. Его колонны будто поддерживают грозящее вот-вот рухнуть небо. С правой стороны от дороги тянулись покрытые фресками глухие стены, а слева, на возвышении, находился домус, к парадному входу в который вели зигзаги лестниц. Стена второго этажа имела большое полукруглое окно. Покатая крыша перистиля упиралась в эту стену.

Как органично смотрелись люди вокруг в этой обстановке и как неуютно чувствовал себя здесь Александр. Ещё бы! Это в книжках герои, попадая в другую эпоху, сгорают от любопытства. А он сейчас хотел лишь одного – вернуться обратно, в своё время, со всеми его компьютерами и проводами; он готов был смириться и с его нравами – хрен с ним, – но вернуться в своё время. Так быстро потёк Александр в своих философских взглядах.

От того, что с ним перестало что-либо происходить, на ум пришла мысль, что это конечная точка его путешествия, и безнадёжное чувство росло в его душе, опутывало – как проводами.

Как тут жить? Какие нравы? Какие порядки? Куда идти?

Он чувствовал всем телом, как вязкое полотно времени начинает притормаживать его движение. Как во время тревожного сна – хочется бежать обратно, к белому квадрату как к символу своего времени, но сначала нужно сделать одну нелепицу, потом другую. И твоя первоначальная цель всё дальше и дальше удаляется – нелепицы сыплются одна за другой, и тебя охватывает возрастающее чувство обеспокоенности из-за цейтнота.

От горящих факелов на расставленных вдоль дороги столбах казалось, что ещё глубокая ночь. Но очертания крыш домусов и листвы деревьев отчётливо видны на фоне пока ещё темно-синего неба.

Начался уклон. Дорога стала спускаться с холма. Можно было поменять позу и взглянуть вперёд, что Александр и сделал.

Вереница повозок протянулась настолько, насколько было возможным видеть улицу. Слева обзор ограничивали дома, стоящие вплотную к дороге, а вот справа, поверх стройки дворца Нерона, можно было видеть далеко вокруг.

Идущие впереди солдаты расширяли путь, тесня в сторону прочий люд. Александр всматривался в обеспокоенные лица жителей, столпившихся вдоль дороги. Так как его транспорт шёл последним, он видел, с каким нетерпением народ выходил из закоулков и пристраивался вслед за императорским караваном.

Стали пересекать Священную улицу. На перекрёстке горели огоньки алтарей; они так уютно смотрелись. Было ощущение, что сейчас пасмурный серый вечер, но это ощущение обманчиво. Если подняться над дымными волосами пожара, то можно увидеть, как солнце уже наполовину выглянуло из-за горизонта.

Так как никаких метаморфоз с пространством больше не происходило, Александр крепко задумался – как дальше быть?

А пока наш друг раздумывал над этим непростым вопросом, современная музыка неожиданно стихла – первые аккорды на кифаре сменили электронные ритмы. Зрители перенеслись во времени ещё немного дальше, когда дворцы Палатина уже оказались во власти огня.

Вступительный проигрыш закончился, и зазвучал взволнованный, настроенный на трагичный лад, можно сказать, оперный голос Нерона. Историки назвали бы это песней дьявола.

Как иллюстрации полёта воображения Нерона, в замедленном режиме, перед зрителями встают, сменяя друг друга, картины из разных районов города.

Вот уже знакомая нам комната во дворце Августа. Балки перегорели, и крыша рухнула на мозаичный пол. Одна горящая перекладина упёрлась прямо в белый квадрат; картина вокруг неё начала стремительно чернеть.

В картинной галерее Нерона – то же самое. Огонь не щадит ничего. Шедевры художников уходят в небытие, навсегда, каждый по-своему: то с кротостью Афродиты Анадиомены небезызвестного нам уже Апеллеса, то с беспечностью отдыхающего сатира, которого изобразил его друг Протоген, то с тревогой, которую на своих полотнах хорошо передавал Аристид-младший; скоро от картин не останется и следа.

Огненным морем оказались отделены друг от друга «Одиссей» Евфранора и «Пенелопа» Зевкиса.

Прямо на кресло с потолка посыпались искры; полопались струны кифары, оставленной императором. А на картине Антифила мальчик усердно раздувал огонь…

Будто само пространство-время превращается в едкий дым, и поэтому марево начинает искажать окружающую действительность.

Огромный погребальный костёр разгорался над Форумом – широким фронтом он нехотя спускался в низину с господствующего над площадью Палатинского холма. В противоположность – огонь, как тысячи галлов, рвался к своей добыче из низины Велабра: там пожар подступил очень близко к главным городским постройкам.

Многочисленные колонны храмов и портиков заволокло дымом, и они напоминали современные развалины, проглядывающие сейчас сквозь века.

За храмом Сатурна и базиликой Юлия свирепствовали огненные смерчи. Они одинаково поглощали и домусы знати, и инсулы плебеев.

Золотая миля сюрреалистично и неправдоподобно даёт металлический отблеск на фоне дымовой завесы – будто бог огня воткнул сюда свой жезл.

Храмы на Капитолийском холме и нависающая над ними паутина густого дыма подсвечиваются пожаром так, точно за мостом Калигулы находится жерло вулкана. Да и пепел, планирующий кругом, наводит на такое сравнение: он как рой жуков, летающих над смоквой, оливой и виноградом, растущими посреди площади; он как чёрный снег, покрывающий Долиолу с погребальными вазами весталок.

За этим погребальным комплексом, слева и справа от храма божественного Юлия, по Священной улице и под аркой Августа площадь покидали последние повозки со спасённым или награбленным имуществом.

Улицы запружены беженцами – люди стекались к основным дорогам, ведущим из города. Многочисленные торговцы пытались спасти свой товар на повозках. Некоторые заводили свои телеги в тупики улиц и там бросали своё имущество – такова была скорость огня.

Многие кварталы уже опустели – дышать было невозможно.

Как отчаянно сейчас борются с красными змеями Вулкана пожарные, пытаясь не допустить огонь к святыням! Камни с их метательных машин пробивали стены домов, и те, бывало, разрушались, бывало, только лишь оседали, бывало, проглатывали их как тина в болоте, оставив небольшое отверстие в стене.

Вигилии с доблестью, достойной Марка Курция, бросались вперёд с баграми и топорами, чтобы довершить разрушение. Но жар был таким нестерпимым, что крючникам приходилось бросать это безнадёжное дело или же сгинуть под горящими обломками.

Никакие меры не могли противостоять стихии: люди тщетно пытались образумить чудовище, которое свирепело ещё больше от тесноты – узкие улочки смотрелись как бикфордов шнур, по которому направляется смерч из огня.

Из-за базилики Эмилия, зданий лавок, складов, примыкающих к Форуму, не видно, как на Эсквилинском холме появились новые очаги возгораний – горели домусы аристократии. Плети-флагеллумы, служившие для наказания рабов, обрушились теперь на самих господ!

Накопившаяся злоба, обида неудержимо выплёскивалась наружу. Люди, смирившиеся со своей горькой участью, теперь пьянели от ощущения вседозволенности. В них вдруг воскрешались, казалось бы, уже забытые стремления.

Над Римом нависла угроза бунта рабов.

Другие же, не зная, что делать с, возможно, обретённой свободой, надеялись на вознаграждение за проявленную преданность.

Этот факт, как, впрочем, и оружие верных воинов империи, не давал полностью погрузить город в хаос.

А песнь Нерона продолжала звучать над городом. Последние её куплеты и аккорды пришлись на ужасные кадры бойни: перевёрнутый паланкин, лежащие кругом бездыханные тела в богатых одеждах и в рабских обрезах.

Ручьи крови стекали вниз между беспорядочно разбросанными вещами.

Кифара умолкла. Нерон закончил свою песнь. Мы вернулись в настоящее; в то настоящее – для Александра.

«Какой во всём этом смысл?» – ещё раз прозвучал вопрос.

Всё-таки это не тот случай, когда можно что-то анализировать. Скорее всего, Александр проживал эти чувства, даже не пытаясь составить какой-либо план. Он просто отупело плыл по течению, утомлённый впечатлениями. Вот и сейчас провидение несло его, а куда оно его несло – неизвестно.

«Да, куда?»

Александр встряхнул головой и сфокусировал взгляд.

Он думал, что они по-прежнему поднимаются по склону – просто из-за затора впереди временно остановились. Сейчас преторианцы расчистят дорогу, и они вновь двинутся в путь.

Скоро Александр поймёт, что, находясь в задумчивости, упустил момент, когда всё кругом изменилось.

Он всё так же смотрел сверху вниз, стоя на телеге. Только окружали теперь его не произведения искусства, а настоящие люди.

Сначала он обрадовался произошедшей перемене – значит, происходящее с ним имеет какой-то воспитательный смысл. По крайней мере, о нём не забыли – не просто так закинули в другую эпоху, не бросили на произвол судьбы.

Внизу, окружая их повозку, опять-таки стояли люди. Теперь в их глазах читался ужас. Некоторым было до такой степени страшно, что их бил озноб.

Александр повернулся в ту сторону, куда были направлены взоры окружающих. Он увидел длинный коридор, заканчивающийся решётчатыми воротами, сквозь которые задувал освежающий ветер.

Запахи вокруг вряд ли можно назвать приятными, но это уже не гарь. Факелы, коптящие арочные своды – только они напоминали о пожаре…

Ничего опасного Александр не заметил, но уже насторожился – повозка была в виде клетки.