Литературное досье Николая Островского

Шарапонь испуганно дернулся в сторону.

– Ты эти шуточки оставь, а то я знаю, куда пойти, – едва выговорил он.

– Играй! – исступленно топнул ногой Сенька.

Шарапонь собирал карты.

И второй раз Сенька проиграл. В бешенстве разорвал он карты и швырнул их в лицо Шарапоню.

Все заговорили сразу. Выигравший Шарапонь поспешно рассовывал по карманам деньги.

Шарапонь повез всех в драму. Он угощал всех у буфета. Лизе покупал все, что она хотела. В ложе, где они сидели, когда потух свет, Гришка сел рядом с Лизой. В темноте, осмелев, положил липкую руку на округлое колено Лизы. Лиза отдернула ногу.

– Ишь, стерва, держит марку, – обиделся Гришка.

В антракте, гуляя с ним в фойе, Лиза спросила:

– Для чего вам это кольцо? Подарили бы мне, – и кокетничала глазами, ожидая ответа.

– А вы знаете, сколько оно стоит?

– Сколько?

Шарапонь нагнулся к ее уху.

– Двадцать золотых пятерок. Таких вещей не дарят.

Лиза презрительно взглянула на него, – «уродина противная, а ухаживать нахальство имеет».

Шарапонь понял ее мысли. Может быть, у него, Шарапоня, сегодня единственная возможность добиться того, о чем ему и думать нечего, когда не будет в кармане маленькой вещицы.

Шурка отозвал в сторону богатого сегодня Шарапоня.

– Дай нам немного денег: мы тут девочек раскопали, что пальцы оближешь, – попросил Сухарько.

Гриша, не считая, дал.

Следующий акт Шарапонь сидел с Лизой один. Остальная тройка куда-то укатила.

Шарапонь не сразу решился заговорить, но наглость пересилила, и он, придвигаясь к Лизе, прошептал, сопя от возбуждения:

– Я могу подарить вам кольцо, только с одним условием.

– Каким? – быстро спросила Лиза.

– Поехать со мной сейчас на нашу квартиру. Лиза с отвращением глянула на него.

– Я скажу о вашем хамстве Шурке. Но Шарапонь ее не слушал.

– Все то, что я выиграл, и кольцо будет ваше, только согласитесь.

Он поймал ее руку, и хотя она вырвала ее, силой надел на ее палец сверкнувшее искрой драгоценного камня кольцо. Сгорая от животного нетерпения, совал в ее сумку тугой бумажник и пачку мятых кредиток.

Через час он овладел ею в пустой квартире. С гадливостью и физическим отвращением она закрыла за ним дверь. Стирала батистовым платочком слюнявые следы его губ на шее и, противная самой себе, все еще ощущала затхлую вонь его немытого рта и липкие пальцы на груди.

А в семи-десяти километрах от города на маленькой станции в лесу прозвучал первый выстрел.

………………………………………………………………………….

На Дмитровской, семнадцать четверка «липовых» студентов решала чрезвычайно трудный вопрос – где достать монеты. Основные средства были отданы на закупку контрабанды. Но средства от продажи еще не привезенных из пограничья товаров появятся не скоро, а уже сегодня не за что было выпить и, что случалось нередко, даже сытно поесть.

Денежный вопрос обсуждался всесторонне, но выходило так, что, кроме касторового пиджака Шарапоня, отправить на толкучку было нечего. Горбоносый шулер аккуратно очистил карманы четверки от лишних кредиток и, выйдя как бы в уборную, назад не вернулся, унеся выигрыш.

Сенька Заливанов, ероша рукой свои жесткие волосы, после долгого раздумья обвел приятелей торжествующим взглядом:

– Эврика, слюнтяи, эврика! Проще пареной репы. Все я должен догадываться, черт бы вас драл. Для чего только вы на свете живете? В канализацию вас, паразитов. Вам пропасть без Сеньки Заливанова. Ша! Слушайте внимательно! – И Сенька в припадке бесшабашного веселья, вызванного придуманной комбинацией, стукнул в подбородок разинувшего от любопытства рот Шарапоня.

Прикусив свой язык, Шарапонь схватился за щеку. Валясь на стол от смеха, трое хохотали над бегавшим от боли по комнате Шарапонем.

– Ну довольно прикидываться, тут тебе не ипподром, – прикрикнул на него Сенька, душась от смеха. – Слушайте мой план. – И Сенька, обводя всех порочными глазами, сдерживаясь от истерического хохота, начал:

– Как всем известно, у Сашки Чеботаря есть мать, а у матери, как нам известно, есть деньги, но она их так себе, за здорово живешь, не отдаст. Нужен аргумент. На пропитание, на книжки, на квартиру своему дорогому сыночку, то есть способнейшему студенту-путейцу, она посылает немалую толику финансов.

Здоровенный вьюнош, белобрысый хлыщ Сашка Чеботарь неожиданно озлился на такое вступление Сеньки:

– Ты чего в мои дела лезешь? Что это за насмешка? Сам-то ты в какой академии учишься?

Но Сенька прервал его:

– Сядь, дура, и слушай, что старшие говорят. Тебя за умного тогда только считать можно, когда молчишь. Продолжаю дальше. Сашка сейчас же под мою диктовку пишет: дорогая мамочка, шлю свой горячий привет. Все дни страшно занят…

Сухарько издевательски хихикнул:

– Игрой в очко и знакомством с девицами весьма оригинального поведения.

Заливанов повернулся.

– Будешь мешать, дам по карточке, – прикрикнул он на Шурку.

– …Страшно занят учебой, иду первым по курсу. Но у меня, дорогая мама, несчастье – стала лысеть голова, волосы вылезают пучками. Профессор говорит, если не принять специального лечения электричеством и прочими аппаратами, то я облысею окончательно. На это нужны деньги. Дорогая, ожидаю твоей помощи. Любящий тебя сын, студент техникума путей сообщения, Саша Чеботарь.

Шурка, свалившись на пол в припадке хохота, дергал ногами, а Шарапонь, забыв про прикушенный язык, схватись за круглое брюшко, гоготал, приседая на корточки. Сам же Чеботарь, кривя лицо деланой улыбкой, не знал, смеяться ли ему тоже, или сцепиться с нахалом Сенькой.

Когда смех утих, письмо под общей редакцией было написано, но Сашка потребовал выбросить подпись – студент техникума и тогда лишь подписал его.

В дверь постучали. Шарапонь откинул крючок, и в комнату вошла в беличьей шубке, с маленьким чемоданом в руках молодая девушка с розовеющими от мороза щеками. Смущенно осматриваясь, спросила тоненьким, почти детским, голоском:

– Здесь Шура Сухарько живет?