Литературное досье Николая Островского

«Развернулись веером у Житомира, не осаживая горячих коней, заискрились на солнце серебряным блеском сабель.

Быстро-быстро бежала под ногами земля. И большой город с садами спешил навстречу дивизии. Проскочили первые сады, ворвались в центр, и страшное, жуткое, как смерть, «даёшь!» потрясло воздух.

Ошеломлённые поляки почти не оказывали сопротивления. Местный гарнизон был раздавлен», стр. 171)

… причём, кроме некоторого количества военного имущества и трофеев, захваченных на путях, несравненно более ценной добычей для дивизии явилось освобождение 5000 наших военнопленных и 2000 военных политработников, томившихся в местной тюрьме».

Островский на стр. 172 рассказывает, как красноармейцы врываются в тюрьму, освобождают заключённых и как какая-то женщина бросается к Павлу с объятиями. Дальше идут следующие строки:

«Дороже всех трофеев, дороже победы было для бойцов дивизии освобождение пяти тысяч семидесяти одного большевика, загнанных белополяками в каменные коробки и ожидавших расстрела или виселицы, и двух тысяч политработников Красной Армии. Для семи тысяч революционеров беспросветная ночь стала сразу ярким солнцем горячего июньского дня».

Совпадения очевидны. Не ясно только, почему Островский увеличил на 71 число освобождённых большевиков.

У Какурина после процитированных ранее строк сразу следует:

«Бердичев сопротивлялся более упорно: в самом городе завязался горячий уличный бой, в результате которого противник был выбит из города, станция железных дорог захвачена и подвергнута разрушению, взорван артиллерийский склад противника с одним миллионом снарядов».

Островский после описания освобождения тюрьмы предлагает рассказ Самуила Лехера о казни Вали Брузжак, о котором мы уже говорили, вводит эпизод гибели шепетовского комсомольца Миши Левчукова, сражавшегося вместе с Серёжей Брузжаком в ударной группе Голикова, о которой тоже есть информация у Какурина, и только после этого на стр. 178 Островский рассказывает о взятии Бердичева:

«Одиннадцатая дивизия, направленная на захват Бердичева, встретила в городе ожесточённое сопротивление белополяков.

На улицах завязался кровавый бой. Преграждая дорогу коннице, строчили пулемёты. Но город был взят, и остатки разбитых польских войск бежали. На вокзале захватили поездные составы. Но самым страшным ударом для поляков был взрыв миллиона орудийных снарядов – огневой базы польского фронта».

Заимствование фактов не вызывает сомнений. А через пару десятков строк, посвящённых ощущениям Корчагина и ещё одной атаке со страшным "Даёшь!", в романе на стр. 179 описывается взятие Новоград-Волынского:

«Утром 27 июня, переправившись в конном строю через реку Случ, будённовцы ворвались в Новоград-Волынский, преследуя поляков по направлению местечка Корец. В это же время сорок пятая дивизия Якира перешла реку Случ у Нового Мирополя, а кавалерийская бригада Котовского бросилась на местечко Любар».

Почти дословно то же самое читаем у Какурина на стр. 176:

«Конная армия в день 27 июня имела крупный успех: её главные силы утром 27 июня переправились через р. Случ и овладели г. Новоград-Волынском и начали преследование противника в направлении на Корец, в то время как 45 стр. Дивизия форсировала р. Случ на участке Урля Нов. Мирополь, направив кавалерийскую бригаду Котовского на м. Любар».

И, наконец, заключительная часть восьмой главы – ранение Павла Корчагина, то самое ранение, которое становится первопричиной всех последующих бед Корчагина, но не Островского, как полагали многие.

Мне жаль огорчать тех, кто свято верил в подлинность описанных писателем событий, они и были таковыми, но не всегда с Островским. Сам Островский, скорее всего, был ранен, если был, в другом месте и при других обстоятельствах. Ведь в той же книге Какурина мы читаем всего лишь одну фразу:"19 августа в районе Львова убили Летунова", но именно она позволила Островскому написать на стр. 180:

«19 августа в районе Львова Павел потерял в бою фуражку. Он остановил лошадь, но впереди уже срезались эскадроны с польскими цепями. Меж кустов лощинника летел Демидов. Промчался вниз к реке, находу крича:

– Начдива убили!

Павел вздрогнул. Погиб Летунов, героический его начдив, беззаветной смелости товарищ. Дикая ярость охватила Павла».

Далее идут строки о том, как Павел врезается в гущу схватки и взрывом его выбрасывает из седла.

Но тут есть одна важная деталь. Фамилия начдива в книге Какурина ошибочно напечатана через букву «е», тогда как правильно его фамилия была Литунов, то есть через букву «и». Эта ошибка пошла и в книгу Островского. Кроме того, в то время Литунов Фёдор Михайлович был временно исполняющим обязанности делами начальника 4-й кавалерийской дивизии, и о гибели его С. Орловский так писал в своей книге «Дневник конармейца» на стр. 93:

«21 августа. Получено печальное известие, что в бою под Львовом убит начдив 4 т. Литунов Фёдор Михайлович. Отдавая приказание по дивизии, он был сражён пулей противника. Его временно сменил комбриг 2 Тюленев, которому приказано сдать дивизию бывшему начдиву 6 т. Тимошенко».

Кстати, чуть дальше в этой книге Орловский пишет:

«Наши потери у Львова громадны. Особенно велики потери от аэропланов, эскадрильи которых с утра до вечера бомбили части и их обозы».

Будь Островский очевидцем этих событий, то при его памяти и пунктуальности в отражении фактов вряд ли бы он забыл упомянуть аэропланы.

Внимательный читатель романа Островского, конечно, обратил внимание на упоминание писателем фамилии Голикова и сразу задался вопросом – а не тот ли это Голиков, что известен нам по имени Аркадий Гайдар и который тоже воевал в гражданскую войну примерно в тех же местах и может даже в то же время? Но приходится отвечать, что нет, не тот. Голикова Островский упоминает лишь однажды и весьма конкретно обозначив его, так что ошибиться невозможно.

На стр. 177 он пишет:

«В то время, когда четвёртая кавалерийская дивизия взяла Житомир, в районе села Окуниново форсировала реку Днепр 20-я бригада 7-й стрелковой дивизии, входящая в состав ударной группы товарища Голикова.

Группе, состоявшей из двадцать пятой стрелковой дивизии и Башкирской кавалерийской бригады, было приказано, переправившись через Днепр, перерезать железную дорогу Киев-Коростень у станции Ирша».

Все эти данные и фамилия Голикова взяты из той же книги Какурина, где на стр. 162 мы видим:

«Ударная группа Голикова должна была переправиться через Днепр на участке между устьями рр. Припять и Тетерев. К исходу 3 июня в районе переправы Печки… сосредоточились из ударной группы Голикова 73 стр. Бригада 25 стр. Дивизии и Башкирская кав. бригада, которые и начали переправу через р. Днепр 4 июня…

6 июня на правом берегу Днепра действовали уже 2 бригады 25 стр. Дивизии (73 и 75) и Башкирская кав. бригада, а 20 стр. бригада (7 стр. дивизии) дожидалась своей очереди для переправы в районе с. Окуниново…»

Сопоставление чётко всё показывает. Что же касается Аркадия Петровича Гайдара-Голикова, то, во-первых, в тот период он был лишь командиром роты и не мог в свои шестнадцать лет подняться до командира ударной группы, объединяющей несколько дивизий. Во-вторых, неизвестно точно мог ли он оказаться в какой-то момент под Киевом, когда командовал ротой на Кавказе. Ну, и, в третьих, что самое простое, это достоверно известно, что ударной группой командовал на самом деле Александр Григорьевич Голиков, на восемь лет старше своего знаменитого однофамильца, бывший поручик русской армии, а затем прославленный командир Красной Армии.

Особый интерес представляют записанные в рукописи, но не попавшие в опубликованный вариант романа два приказа, взятые Островским из книги Какурина. Доказать это было весьма просто после того, как удалось разобраться что это за приказы.

Первый приказ № 358 /сек. 89/ пол. II п. От 23 мая 1920 г. И часть из второго приказа № 231 от 17 июля 1920 г. Переписаны из книги необычайно точно с соблюдением всей орфографии, синтаксиса и формы. Так все номера частей даны римскими цифрами, как и у Какурина, пункты приказа записаны так же в подбор без красных строк. В этой пунктуальности переписывания и нашлось основное доказательство.

В первом приказе № 358 у Какурина в книге каждый номер пункта отделялся круглой скобкой, но после шестого пункта скобку пропустили, видимо, при наборе в типографии. А так как пункты приказа шли один за другим, то пятый пункт слился с шестым и выглядел в книге довольно неясно:

«5) Разграничительные линии, указанные в директиве моей №348/сек21 пол. 6. Ввиду возможности настоящей директивы распоряжения по ней командирам отдать шифром, как боевые задачи, касающейся непосредственно армии, а в отношении соседей самой краткой ориентировки».

Точно так же непонятно было записано и в рукописи Островского. При сопоставлении текстов настоящего приказа, имеющегося в Центральном государственном архиве советской армии, с текстами книги Какурина обнаружились и другие мелкие расхождения. Все они попали и в рукопись Островского, что окончательно подтвердило использование этой книги при работе Островского над романом «Как закалялась сталь».

Более того, при сопоставлении текста второго приказа с текстом копии того же приказа, имеющегося в Фонде ЦГАСА /Ф 4, оп 3, ед. хр. 59, стр. 474/, обнаружены незначительные расхождения в отдельных словах, знаках препинания. Так например, третий пункт копии приказа в ЦГАСА записан так (подчёркнуты расхождения):

«3. Твёрдо напоминать командному и комиссарскому составу его ответственность за строжайшее исполнение настоящего приказа.

Рабоче-крестьянская страна любит свою Красную Армию. Она гордится ею. Она требует, чтобы на знамени её не было ни единого пятна».

Этот же пункт у Какурина и Островского записан несколькоиначе:

«3/ Твердо напомнить командарму и комиссарскому составу его ответственность за строжайшее исполнение сего приказа.

Рабоче-крестьянская страна любит свою Красную армию. Она гордится ею. Она требует, чтобы на знамени её не было ни одного пятна».

Последний абзац приказа в изложении Какурина попал и в опубликованный вариант романа /стр. 177/. Мною же даны полные тексты приказов из рукописи в примечаниях к первому тому цитируемого собрания сочинений Островского.

Убедившись окончательно в том, что восьмая глава первой части романа писалась по фактическому материалу, изложенному в книге Какурина, я пошёл к Г.М. Алексеевой, которая, как нам известно, писала под диктовку писателя с шестой по девятую главы первой части романа «Как закалялась сталь», и, изложив ей свои доводы, я попросил вспомнить, как она переписывала приказы из книги и как вообще писалась восьмая глава. Меня интересовала чисто техническая сторона творческого процесса. Ведь писатель в 1931 году не мог читать книг своими глазами, но мог с чьей-то помощью отбирать нужный материал, что-то отбрасывая, что-то оставляя и переделывая.

Галина Мартыновна, к сожалению, стала отрицать всякую вероятность того, что она переписывала хоть одно слово откуда-то, утверждая, что всё писала под диктовку Николая и что никакой книги Какурина не помнит. Ею даже было высказано сомнение – её ли почерком записаны тексты приказов. Тогда мне пришлось попросить Галину Мартыновну написать несколько предложений из приказа под мою диктовку на листке бумаги. Она охотно согласилась. И, не смотря на то, что тогда прошло ровно шестьдесят лет с момента записи романа её рукой, и что зрение уже пожилой женщины заставило её носить очки с толстыми стёклами, не смотря на всё это, почерк её, как мы убедились, почти не изменился. Запись того дня не оставила ни малейшего сомнения в том, что восьмая глава, в том числе и неопубликованные приказы, как впрочем и некоторые другие главы, написаны рукой Алексеевой.

Записав на магнитофон всю нашу беседу, мы отправились ещё к одному «добровольному секретарю» – жене Островского, Раисе Порфирьевне. Беседа с нею также фиксировалась магнитофонной записью. И здесь нам также не удалось ничего узнать, так как Раиса Порфирьевна утверждала, что к восьмой главе она не имела никакого отношения, как работал Островский с Алексеевой, она не знает, поскольку всё время бывала на работе, а книгу Какурина не помнит.