Траектории СПИДа. Книга первая. Настенька

Жаждавшие свободы пера и крови ради приобретения славы журналисты возликовали. Можно ругать, можно крушить, можно бить всякого – вот где знаменитым-то станешь. А как же? Плохое слышится всегда лучше хорошего. Похвалил кого-то большой красивой статьёй – прочтут люди, порадуются и скоро забудут, так как и других таких хороших не так мало, да и читатель себя тоже считает не хуже. Другое дело, когда ругаешь того, кого все считали хорошим. Тут не забудут ни того, кого обругали, ни автора. Вот и придёт слава, даже если обругал неправильно и потом выяснится, что совсем не того, кого надо было.

И как же хорошо драться, когда за твоей спиной такая мощная фигура, как Ельцин.

Тут вспоминается хороший старый анекдот из научной серии. Пришёл как-то заяц защищать кандидатскую диссертацию на тему: “Как быстро можно содрать шкуру с лесного зверя". Долго приводил расчёты, делал выводы. Когда закончил, стали звери задавать вопросы.

Лиса первая поинтересовалась, за сколько минут можно снять с неё шкуру. Заяц не растерялся, спокойно подошёл к лисе, замерил лапами примерно её рост и сказал, что минуты три хватит. Лиса говорит зайцу:

– А ну давай выйдем, косой.

Вышли они и через три минуты заяц появляется в дверях аудитории со шкурой лисы в руках.

Тогда волк спрашивает, сколько на него времени уйдёт. Заяц опять подходит, измеряет рост волка и говорит, что минут пять на него потребуется. Разъярённый волк щёлкнул зубами и тоже предложил выйти. Через пять минут заяц внёс на спине шкуру волка.

Теперь уже председатель комиссии медведь не выдержал и рявкнул:

– А с меня, заяц, за сколько минут можно шкуру содрать? Может

тоже выйдем?

Заяц и тут не испугался и спокойно ответил:

– Вы, Михаил Иваныч, большой. Вас полчаса придётся обрабатывать.

Вышли вдвоём, а ровно через тридцать минут входит заяц и с трудом тащит в дверь за собой шкуру медведя.

Звери ошарашены способностями зайца, но тут в дверь просовывается голова льва и раздаётся зычное рычание:

– У кого ещё есть вопросы к моему диссертанту?

Вопросов после этого, естественно, больше не было.

И вот, как в анекдоте, многие зайцы кинулись критиковать, чувствуя за собой поддержку льва. Многие поверили, что Ельцин действительно борец за справедливость, борец за правду. Никто из них не догадывался, что все они мишура для их босса, что их руками ведётся лишь одна борьба – с властью за власть. У власти пока стоял Горбачёв.

СНОВА МОСКВА 1986 ГОДА

О, мой терпеливый неутомимый читатель. Я сам закрутился в этих событиях, носясь по странам и континентам, попадая в разные годы, и чуть было не забыл о своём собеседнике, который тоже немало испытал в то же нелёгкое для всех время, даже не предполагая, что впереди ждут ещё более трудные времена. А между тем приятно и полезно побеседовать с умным человеком, что я и собираюсь сейчас сделать, чтобы немного отдохнуть, собраться с силами и получить поддержку от мыслящего читателя.

Нет, я не подлизываюсь и не подхваливаю моего читателя подобно кукушке, которая хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку. Я реалист и позволяю иногда спросить себя: “Ну что ты сам думаешь, будет ли всякий читать твои истории?" И тут же себе сам отвечаю: “Всякий не будет. Но тот, кто хочет что-то в этой жизни сделать полезное для других, тот, у кого душа болит за всё происходящее в мире, кто сам упадёт, но друга удержит от падения, кто не только не хочет, но и не может быть равнодушным, словом, умный читатель, он наверняка отодвинет в сторону все миллионы высыпавшихся на прилавки дешёвых выдуманных историй о душещипательных холодящих души убийствах и насилиях, чтобы погрузить себя в мир правды жизни, тот мир, которому нужно и ещё пока можно помочь".

Мне очень жаль мою Настеньку, и так хотелось, чтобы судьба её складывалась счастливее, но, что делать, если жизнь нас не спрашивает ни о чём, а ставит перед свершившимся фактом?

Солнце огибает парадоксально землю, заходя и выходя по кругу, когда на самом деле это мы с землёй носимся вокруг солнца и не можем остановиться. А и само солнце оказывается песчинка в огромном мире галактики и жителями других галактик вовсе не замечается, потому что все они, эти миллионы галактик может быть есть ни что иное, как молекулы или тельца кровеносной системы другого более гигантского организма, который сам живёт в ещё большем океане жизни, не подозревая о возможном существовании в его теле микроскопического создания – земли с её супер микроскопическими судьбами, которые одни портят эту землю, другие стараются её сохранить.

Он, этот сверх гигант для землян, в своём мире букашка и тоже занят решением своих собственных проблем и может даже чихнёт с досады. И тогда земля, оторвавшись вдруг от кровеносного сосудика, вместе с другими микробами вырвется на свободу в открытое пространство, продолжая всё так же вращаться вокруг солнца, а люди ничего не заметят. Вот ведь ужас!

Для кого-то Земля с миллиардами жизней пролетела незамеченной, а мы тут с вами беспокоимся об одной Настеньке. Стоит ли? А давайте подумаем?

Хорошо, пусть жизнь нашей планеты или галактики только мгновение чиха чьей-то другой огромной жизни. Пусть мы ничто и никакого не имеем значения. Так давайте ляжем все и сразу умрём.

Ан не видно желающих. Потому как любой скажет:

– Пусть жизнь будет мигом, но самым прекрасным.

То-то и оно. Сделать этот миг нашей жизни прекрасным и является назначением каждого, кто явился в этот мир. А родился бы ты в другой галактике, был бы тем самым гигантским организмом с землёй в кровеносном сосудике, то и там было бы то же предназначение, ибо нет более высокой цели у всего существующего, чем совершенствовать, улучшая, природу. А потому и жизнь Настеньки, и жизнь всего окружающего для нас представляет большущий интерес, поскольку позволит нам задуматься и может даже понять, что можно сделать и как для превращения её и нашей с вами жизни в прекрасный миг на Земле.

Это только благое пожелание,– с сожалением вздохнёт мой любимый читатель. Да, но кто не желает, тот не делает.

Возвратимся всё-таки к Настеньке. Тяжело она пережила трагедию рождественской ночи, но жизнь не кончилась. Родители, прервав служебную загранкомандировку досрочно, прилетели в Москву спасать свою дочь и находились теперь всё время рядом. Только им трудно теперь было понять свою любимицу, трудно было вызвать её на откровенный разговор. Бабушка, считая себя опытным педагогом, неотлагательно прерывала всякие беседы с Настенькой, как только видела, что внучка начинает волноваться, не желая говорить о случившемся.

Может быть, Татьяна Васильевна была неправа. Возможно, Настеньке стало бы значительно легче, если бы она в конце концов разрыдалась, уткнувшись в папины колени, не сдерживая силой слёзы, не зажимая себя в тиски страшных воспоминаний, не борясь с ними сама внутри себя, а рассыпав их горохом слов горьких обидных порой для окружающих и любящих, но облегчающих душу, выбрасывая со словами кусочки заржавевшего горя.

Так не произошло. Настенька замыкалась всё больше и больше, уходя в книги, не обретая новых друзей на работе, радуясь всё меньше и меньше появлению подруг Наташи и Вики, которым, конечно, невозможно было болтать долго по пустякам даже и о факультетских новостях и о впечатлениях Настеньки от её работы. Они учились в институте иностранных языков, а Настеньке хорошо было знакомо, какими муравьями-тружениками должны быть там студенты.

Вскоре после выхода из больницы Настенька почувствовала, что не переносит резкие запахи. От них начинало тошнить. Одна из новых знакомых телеграфисток, заметив реакцию Настеньки на открытый пузырёк лака для ногтей, заметила подозрительно:

– Ты случайно не беременна? Пришлось обратиться к врачу и подозрение подтвердилось.

Опять в голове пронеслись мысли о предполагаемом отце ребёнка, но решение теперь было принято бесповоротное – аборт. Сложность за-ключалась в том, что ей не хотелось никому говорить о случившемся, а врать Настенька не умела. Она понимала опасность нахождения врача на стороне, который может взять большие деньги и в то же время сделать что-то не совсем так как надо, что вызовет осложнения в будущем. Знала, что нужен муж, который взял бы на себя решение об операции. Нужно было два-три дня отпуска на работе, где ей ничего пока не было положено в связи с отсутствием стажа работы. Но делать что-то надо было срочно, пока не прошло три месяца беременности, когда будет уже опасно, да пока не все заметили, пока удавалось скрывать состояние.       Настенька паниковала.

В это время из Ялты приехал в очередную командировку Володя и по обыкновению явился в тот же день к Настеньке с букетом самых первых февральских крымских подснежников. Он приехал утренним поездом, забежал к себе домой на Арбат и потом пошёл на Ржевский переулок без предварительного телефонного звонка, надеясь на удачу. И она, эта удача, была.

Настенька только что пришла домой после смены. Родители оказались на работе, а бабушка с дедушкой пошли на Калининский по магазинам. Так что сюрприз появления Володи стопроцентно вышел для Настеньки. Услыхав певучий соловьиный звонок, она раскрыла дверь, увидела прямо перед собой протянутый букет белоснежных подснежников, за которым не могло спрятаться круглое смеющееся лицо Володи, и вдруг неожиданно для себя разрыдалась.

Растерянно Володя вошёл в прихожую, закрыл за собой дверь, а Настенька, оторвала руки от плачущего лица, выхватила букет из рук своего школьного товарища и убежала к себе в комнату, откуда продолжали доноситься всхлипывания пока ничего не понимающий юноша снимал пальто, ботинки и по обыкновению без тапочек в носках шёл к Настеньке.

Когда он появился в комнате, Настенька почти справилась с собой, посадила Володю на диван, взяла маленькую вазочку для цветов и вышла наполнить её водой. Вернувшись, рассказала неожиданному гостю всё за исключением того, что насильников было трое. Сказала только, что не знает, как это произошло, потому что и правда ей всё ещё казалось, что, может, каких-то моментов не было на самом деле, а лишь привиделось. Рассказала и о том, что Вадим погиб в какой-то драке.

Володя предложил не делать никакой операции, так как, по его мнению, всякое операционное вмешательство может иметь негативные последствия для организма, тут же признался, что не только согласен выступить в роли отца ребёнка, но и вообще давно любит Настеньку и хочет жениться на ней.

Давно успокоившаяся Настенька стала обычной сильной и беском-промисной, какой Володя и знал её и к какой боялся приставать со своими признаниями в любви всё это время.

– Мой милый Володя, – сказала Настенька в ответ на его признания, – я всегда знала, что ты добрый и благородный парень. Понимаю, что ты сейчас готов пожертвовать всем, чтобы спасти меня, но я не могу принять и не хочу никаких жертв.

– Да какие жертвы? – умоляюще произнёс Володя и опустился на колени перед Настенькой, сидящей в кресле. Осторожно положив руки на её колени, он стал просить её выйти за него замуж. – Ты пойми, – убеждал он её, – я всегда любил тебя. Ну, дурак был, что боялся сказать об этом. Это не жертва, Настюша. Ты сделаешь меня счастливым. Я очень прошу тебя.

– Спасибо тебе, Володя, – ответила Настенька, снимая аккуратно с колен руки Володи и оставляя их в своих ладонях. – Сейчас тебе трудно соображать. Ты в аспирантуре. Ты должен стать учёным. Не можешь ты бросать учёбу. Я не могу к тебе приехать в Ялту, хоть и хотела бы. Так что не судьба пока и не будем больше на эту тему, извини. Я сильно отстаю от тебя в развитии. Давай, подождём немного, пока догоню.

Володя вспомнил, как после школы сразу поступил в Симферопольский сельскохозяйственный институт, а не в Московскую сельхозакадемию потому, что отец его работал в ВАСХНИЛе, то есть Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина, был доктором наук, членом корреспондентом и, как думал Володя, будет постоянным предметом обсуждений, если он поступит учиться в Москве, поэтому поехал в Крым и, словно в шутку, звал с собой Настеньку. Но она как раз наоборот хотела учиться в Москве там же, где училась её сестра Вера, однако два года не могла пройти по конкурсу, и лишь на третий год, сдав все экзамены на отлично и имея уже двухлетний рабочий стаж, наконец, попала на факультет переводчиков, куда принимали в основном мальчишек, почему и трудно было поступить Настеньке. Но она была очень упрямой.

С Настенькой трудно было спорить, и Володя согласился со всеми её доводами. Он пошёл с Настенькой в больницу, не говоря ничего ни её, ни его родным. Рождение ребёнка было предотвращено, а Володя через некоторое время уехал в свой "Магарач" – так назывался научно-исследовательский институт, в котором он учился в аспирантуре, но перед отъездом продолжал говорить о своей любви и оставил предложение жениться открытым для Настеньки в любое время.

Именно в эти дни проходили заседания исторического двадцать седьмого съезда коммунистической партии, на котором принимались новая редакция программы и новый устав коммунистической партии Советского Союза. На этом съезде славу коммунистической партии и социалистическому строю воспевали в своём докладе Горбачёв и в плановом вы-ступлении Ельцин.

А в стране вскоре произошла трагедия, ставшая первой в последовавшей вслед за ней цепи других трагедий. Двадцать четвёртого апреля на заседании Политбюро обсуждались итоги Всесоюзного коммунистического субботника, а двадцать шестого апреля в Центральный Комитет КПСС поступило чрезвычайное сообщение:

"При выводе энергоблока Чернобыльской АЭС в плановый ремонт в час ночи двадцать одну минуту произошёл взрыв в верхней части реакторного отделения. В три часа тридцать минут возгорание было ликвидировано. По мнению третьего Главного управления при Минздраве СССР принятие специальных мер, в том числе эвакуации населения из города не требуется".

Сообщение подписал заместитель министра энергетики Макохин.