Период третий. Сельские студенты (техникум)

– Думаю, такого Вы от нас за все пять лет не добьётесь! Мне так даже противно будет свои сопли в чистый платок сморкать, – настойчиво продолжал возражать ей Толик.

– Так, как сейчас, разве лучше? – рассердилась немка.

– Так это нам в техникуме теперь приходится вести себя культурно. Поэтому и вытираем носы, а не освобождаем их. А меня, чтоб Вы знали, мамка и сёстры учили при простуде сразу нос освобождать. Хотите, я сейчас покажу, как это мы делаем, когда не в классе? Бахнешь соплю об землю и сразу полегчает. Даже в голове светлее становится!

– Не сметь глупость делать! Марш сейчас же к доске, рассказать склонение существительных.

Толик, естественно, не смог рассказать правила склонения, даже падежи немецкого языка не смог назвать. За что Ева Генриховна злорадно ему заявила:

– Садись на место, а в журнал тебе поставлю очень большую двойка. И исправить её не сможешь до конца этот год.

Через день, немецкий был у нас последним уроком, Тимофеев на перерыве специально сбегал на улицу. Хорошенечко высморкался, даже вытер лицо и нос снегом, подошёл к немке перед началом и попросил:

– Ева Генриховна, скоро стипендия, а мне и так не хватает на тетради. Вы вызовите меня, спросите что-нибудь, чтобы двойку исправить.

– Хорошо, хорошо. Я уже и так видеть, что стал лучше знать немецкий грамматика. Сейчас поставлю тебе в журнал три, или даже ещё лучше четыре.

Меня сильно мучили последствия осенней работы в колхозе. Зубы болели почти беспрерывно. Спасался тем, что ватку, смоченную одеколоном, заталкивал в дупло зуба, и боль на время утихала. Хоть поспать удавалось, если во всех дырявых зубах смогу нервы успокоить. Из-за зубов меня отпускали с занятий съездить в Таловскую районную больницу. За это время даже подружился с молодой стоматологом-хирургом. Увидев меня в очереди в коридоре, она спрашивала:

– Опять на удаление?

– Да, терпения нет, теперь другой ничем не могу успокоить, и даже с занятий отпускают.

– Хорошо, заходи, сейчас новокаинчик уколем, потом посидишь в коридоре, пока занемеет, а я очередных принимать буду.

Но, удаляя мне четвёртый зуб за месяц, она запротестовала:

– Так не пойдёт. До конца года мы с тобою все зубы удалим, а на следующий год протезы придётся ставить и ночью в стаканчике зубы хранить.

– Так терпеть же уже невозможно.

– Чтобы не терпеть, лечить зубы нужно. Пойдём, я тебя без очереди проведу к Савелию Павловичу, поясню ему, что ты студент, и с занятий в райцентр приезжаешь.

В другом кабинете принимал зубной терапевт, и очередь к нему была ещё больше. Когда мы зашли к нему, моя знакомая пояснила:

– Савелий Павлович, я тут своего друга уговорила к Вам зайти. А то я ему уже половину зубов удалила, а там ещё столько же с дуплами. Почти все воспалённые и болят. Полечить бы их ему, только очереди у Вас огромные, а он занятия пропускает.

– Ну раз друг, пусть как приедет, медсестре скажет, что здесь, и она будет вызывать его без очереди. Только карточку его передай мне.

– Хорошо, карточку сейчас передам, а Вы, может, сразу посмотрите, что там у него и как.

Повернувшись ко мне, врач сказал:

– Присядь на топчан, я сейчас закончу с этой дамой, что в кресле, и тобой займусь.

Когда меня тоже заставили сесть в кресло, он обнаружил в тех зубах, в которых образовались дупла, оголенные нервы. Сказал, что он их сначала убьёт мышьяком, а затем нервы удалит, зубы запломбирует, и они никогда уже не будут болеть. Пояснил:

– Вначале мы займёмся тремя, которые могут боль вызвать. Один сверху и внизу два должны быть очень болезными. А потом и остальные заштукатурим.

– Да у меня вообще от боли аж скулы сводит. Даже не пойму, какой болит сильнее.

– Но мне-то виднее, какой болезненней. В них сейчас мышьяк положил и пломбами временными прикрыл. За сутки лекарство должно расправиться с нервами в этих зубах. Приезжай завтра после обеда. Те, что с мышьяком, поноют конечно немного, но не так сильно, как ты описываешь. Придётся потерпеть. А если какой невтерпёж болеть будет, можешь выковырнуть пломбу и очистить дупло. Только рот ополаскивай тщательно, а то мышьяк ведь – яд. И не слабый к тому же. А теперь освобождай кресло, бери свою фуфайку, и до завтра.

Болеть зубы начали ещё по дороге в техникум. Обед я пропустил, а на ужин вообще не пошёл, потому что кушать, может, и хотелось, но зубы разболелись не на шутку. К вечеру уже не мог сдерживать своего воя от сильной боли. Даже из комнаты ушёл, чтобы остальных не донимать Ходил по скверу и скулил от сильной боли. Помнил, что врач утверждал, что нужно потерпеть, зато назавтра он вылечит их и запломбирует насовсем. Когда стемнело, боль оказалась такой сильной, что я забыл о собственном обещании терпеть, побежал в комнату и, не разуваясь, сразу же стал выковыривать пломбы выпрямленной булавкой. Очистив дупла и пополоскав рот водой, вскоре почувствовал облегчение. Попросил остальных не слишком шуметь. И хотя до отбоя было ещё долго, разделся и лёг под одеяло, даже не помыв ноги, чтобы успеть выспаться, пока зубы не начали болеть вновь.

Утром зубной боли почти не ощущал. В районе тех зубов, которые вчера пломбировали, чувствовались пульсирующие болезненные подёргивания. Пульсация эта была вполне терпимой. С третьего урока опять отпросился, сказав, что у меня направление в район к стоматологу. В больнице подошёл к кабинету, стоял, прислонившись к стенке и обдумывая, как лучше сообщить врачу, что явился. В это время из кабинета вышла медсестра, увидела меня и объявила:

– А, студент явился. Следующим зайдёшь, как только дедушка выйдет.

Врач, усадив меня в кресло, осмотрел то, что получилось после моих ковыряний и озабоченно произнёс:

– Не везёт нам, парень, с твоей санацией. Зубы у тебя не в красную армию, а нервы на удивление крепкие.

– Дедушка говорил, что это у меня от мёда. Я мёд помногу очень ел, когда дама жил.

– Нет, парень, это у тебя, видимо, конституция такая своеобразная.

При чём здесь конституция я, признаться, не понял, подумал, что она бывает только у государств, а не у людей, но уточнять не стал. На этот раз мне опять бормашиной почистили дупла, но больней, чем в прошлый раз. Опять положили мышьяк во все три. Врач убеждал, и я себя настроил выдержать любую боль, но пломбы не выковыривать. С тем, чтобы после никогда уже эти зубы у меня не болели. Но вечером открылась вчерашняя картина. Опять пришлось одеваться и уходить из комнаты. Вначале даже пробовал по снегу бегать вокруг футбольного поля, как бы тренируясь, и в надежде отвлечься от боли. Затем не выдержал и пошёл стонать и плакать в лесополосу. В темноте всё равно вернулся в комнату, чтобы выполоскать мышьяк. На этот раз придумал хитрость. Сильнее всего болел нижний зуб, поэтому выковырял вначале пломбу с него. Но боль не утихала, и казалось, что теперь сильнее болит верхний. Выковырял и с него. Показалось, что болеть стало меньше. Опять раньше лёг в постель, закутался с головой в одеяло. Согрелся, и болеть стало терпимей. Поэтому на следующий день поехал с одним запломбированным зубом, в надежде, что мне хоть его вылечат.

Савелий Павлович даже похвалил меня:

– Молодец, хоть и рассказываешь, как больно было, но сумел в одном нерв убить. Вот мы сейчас удалим его и сделаем из зуба конфетку. – Но когда он рассверлил сильней канал и стал удалять нерв какой-то проволочкой тоненькой, зуб заболел так, что я не выдержал и закричал, что было мочи. А из глаз потекли слёзы. Вытирая полотенцем выступивший на моём лбу пот, врач успокаивал:

– Крикнуть пришлось, но зато уж этот зуб никогда больше у тебя болеть не будет. К тому же мы его теперь так заштукатурим, что он крепче нового будет.

Пока он манипулировал с зубом, меня била мелкая дрожь от пережитой боли и страха. Для себя решил, что лечить больше не соглашусь ни один зуб. Потому что, когда нерв удаляют, боль получается такая, что даже представить невозможно, как я вынес её. Закончив пломбировать, он предупредил меня, чтобы три часа после процедуры не кушал. И заявил, что сейчас на оставшиеся два положит новую порцию мышьяка. Но я остановил врача:

– Знаете, Савелий Павлович, я эти зубы лечить не буду. Вы говорили, что мышьяк убьёт нерв, и я не почувствую, как его удаляют, а мне было так больно, что раньше даже зубы никогда так сильно не болели.

– Понимаешь, я сам тоже редко встречаюсь с такой практикой, что нерв не удаётся уничтожить полностью. Но такое бывает. Зато, хоть ты и сильную боль перенёс, но она была не продолжительной, и зуб навсегда обезболен и защищён от разрушения.

– Но я всё равно лучше остальные выдерну. Там хоть уколом замораживают. И когда рвут зуб, не так больно, как когда Вы этот нерв вырывали.

– Дело хозяйское, но в таком случае, по возможности, приезжай, запломбируем хоть те, в которых нервы ещё не оголились, а дупла уже образовываются. Мы их совершенно безболезненно почистим и законопатим. Хорошо?

– Хорошо. Если это не больно, то я обязательно приеду.

Когда вышел из кабинета, в коридоре столкнулся со своей знакомой и сразу же возникла мысль решить проблему с самым болезненными зубом. Поздоровавшись, спросил:

– У вас вон сегодня никого уже в очереди не осталось. Можно мне укол сделать и вырвать зуб, который меня уже замучил. Даже спать из-за него не получается.

– А что Савелий Павлович сказал?

– Так он мне сегодня в одном нерв удалил и запломбировал его. Только пока нерв удалял, я орал как бешенный. Поэтому сказал, что лучше вырывать буду, чем так нерв этот терпеть приходится. Вырвите?

– Ты же уже натерпелся сегодня. Давай в другой раз.

– Не, до другого раза он меня совсем замучит. А так, я уже в Таловой, и у Вас народу нет.