Петербургское действо. Том 2

Юноша передал графине большой лист бумаги, исписанный кругом, полученный им от Квасова и перешедший, быть может, через несколько рук. Это был донос, в котором повторялось почти то же самое, что было в письме Шванвича, поданном Будбергу. Тут упоминались братья Орловы, братья Всеволожские, Теплов и другие как главные заговорщики; упоминался Баскаков как будущий цареубийца, упоминался Пассек, в руках которого найдутся все доказательства…

Маргарита недаром была в лагере «голштинцев», недаром была близким лицом теперь ко двору и государю. Это обстоятельство уже как будто обязывало ее ничего не знать и не ведать, что ведал или, по крайней мере, чуял всякий петербургский мещанин.

Маргарита была настолько поражена, что несколько времени не могла прийти в себя.

– О, как вы отплачиваете мне! – воскликнула она наконец. – И за то, что я заставила вас выстрадать, вы даете мне средство сразу достигнуть той цели, которая была все-таки еще далека. Теперь, передав в руки государя эту бумагу, которую принесли вы мне, я спасаю его. Он обязан мне своею жизнью, своим царствованием. Поймите, что вы даете в мои руки. Вместо того чтобы раздавить, вы еще более возносите меня!

– Не в этом дело, графиня! – отозвался Шепелев. – Не вам я хочу помогать для достижения великого звания однодневной или месячной фаворитки. Мне все равно, выиграете ли вы от этого или потеряете. Мое дело обязать вас клятвой сегодня же передать бумагу государю. Меня можете не называть. Мне не награда, не чин или крест нужны! Я на днях выхожу в отставку и уезжаю к матери… – Шепелев запнулся и выговорил странным голосом: – С невестой!

Маргарита на это последнее слово хотела что-то сказать, но эти слова показались ей неприличны, невозможны с ее стороны, и она промолчала. Шепелев поднялся и взял шляпу, собираясь выйти и уехать. Маргарита подняла руку, протянула ее к нему.

– Погодите, – быстро вымолвила она, – вы наверно уезжаете из Петербурга?

– Да.

– Быть может, вы никогда или бог весть когда вернетесь в Петербург. Быть может, я долго не увижу вас. Исполните мою последнюю просьбу, которая прежде была бы шуткой, а теперь… Теперь я не знаю, что это такое!.. Но теперь я умоляю об этом…

– Что прикажете? – холодно и все-таки слабым голосом отозвался Шепелев.

– Дайте мне в последний раз… поцеловать вашу руку! – прошептала Маргарита.

Шепелев удивленно раскрыл глаза и не понимал. Сто раз делала это Маргарита, но при иных условиях, в иные минуты. Теперь то же самое казалось ему какой-то неуместной затеей.

– Извольте! – тихо произнес он и протянул руку.

Маргарита схватила ее, прижала к губам, прижала к лицу. И вдруг она упала перед ним на колени и зарыдала так громко, что посторонние свидетели из соседних комнат могли услышать это рыдание. Кто-нибудь мог прибежать, увидеть ее в ногах офицера и точно так же погубить, сделать то же, чего боялась она от Шепелева за полчаса назад.

– Прости меня! – едва слышно, прерывая рыданиями, повторяла Маргарита.

Тут только юноша понял, какое значение было для нее в этом поцелуе в последнюю минуту перед разлукою.

Шепелев освободил руку, всю покрытую слезами, и, несмотря на слабость, которую чувствовал, двинулся быстрыми шагами. В каком-то опьянении горя, отчаяния и воспоминаний прошлых дней любви, которые воскресли теперь в его воображении, он без оглядки вышел из этого дворца.

Очутившись в тенистом саду, под чистым звездным куполом неба, он, обессилев, упал на скамейку, попавшуюся на дороге, и прошептал, почти теряя сознание:

– Маргарита! Маргарита! Когда я забуду тебя?

XXXII

Маргарита осталась одна, на коленях, среди комнаты, на несколько мгновений. Она не видала, но слышала быстро удалявшиеся шаги Шепелева. Слезы все еще тихо лились на руки, которыми она закрыла лицо, когда Шепелев отнял свою руку.

Но она почувствовала себя теперь лучше, спокойнее, счастливее, будто тяжелое бремя спало с души. Он сказал, что прощает ее, простил, и голос его звучал искренностью! Он жив, женится, но кажется, что еще любит ее.

И Маргарита поднялась на ноги, перекрестилась на свой лад, то есть по-католически, и тотчас вспомнила, как уже давно не случалось ей креститься. Она даже и не знала, когда это было. Она помнила, что на похоронах мужа ни разу не осенила себя крестным знамением.

В эту минуту Маргарита поклялась сама себе, что если судьба допустит ее когда-либо до той высоты общественного положения, о которой она мечтает и к которой теперь уже близится, – непременно поквитаться с Шепелевым. Она даст ему все, что только будет в ее власти. И выдающееся положение, и состояние. Но только одного никогда нельзя будет сделать – дозволить ему пребывание в столице. Их обоих стеснит это…

Маргарита быстро отерла лицо и хотела уже, взяв бумагу, идти в залу, но остановилась. Она посмотрела на себя в зеркало и увидала, что с таким лицом невозможно показаться в ярко освещенную горницу. Следы тревоги, следы слез, обильных и горьких, были так явны, что все гости тотчас же заметили бы их. Лицо ее пылало, прическа была расстроена, так как она в порыве прижималась головой к руке Шепелева, и обшлаг ее рукава унес половину пудры с головы. Маргарита стала звать Лотхен, но немки не было. Она быстро прошла в остальные горницы отведенного ей апартамента. Лотхен не было. Она вышла, встретила двух камер-лакеев и послала их скорей разыскать горничную.

В ожидании Лотхен Маргарита скорей отерла себе лицо душистым притиранием, снова нарумянилась, обильнее напудрила волосы, посидела, немного успокоилась… Лотхен все не было!

Наконец, поглядев на себя снова в зеркало, она решила, что может вернуться в залу… Лицо ее было несколько спокойнее и свежее… Но зато сама она была точно разбитая… Слабость сказывалась во всем теле. Маргарита взяла бумагу, но тотчас одумалась и решила, что нельзя подавать ее государю во время концерта, не обратив на это всеобщего внимания.

«Бог знает! Быть может, в этой же зале найдется кто-нибудь, как говорил Шепелев, какой-нибудь участник заговора; он может незаметно ускользнуть из дворца, броситься в Петербург – и все дело будет испорчено».

Маргарита пробежала глазами бумагу и, читая ее, невольно качала головой. Только в одном месте она странно улыбнулась, приостановилась читать и задумалась на минуту. Государыня была настолько замешана в заговоре, что и она должна быть уничтожена, – арестована, пострижена! И тогда он будет вдов! Казалось, сама судьба устраняет все препятствия на пути Маргариты к тому, что было еще недавно безумными грезами.

Маргарита тотчас же взяла маленький клочок бумаги, быстро написала записку и передала содержание всей бумаги в коротких словах. После писания она почувствовала себя еще слабее и хотя нетвердыми шагами, но наружно почти спокойная… вернулась в залу.

Она боялась опоздать, но, по счастью, когда квартет кончился, после долгого антракта государь предложил еще сыграть две-три вещи, к великому, но, конечно, скрытому неудовольствию всех гостей. Когда Маргарита снова появилась среди гостей, все невольно обратили на нее внимание и, конечно, все-таки заметили в ней следы если не тревоги, то некоторого волнения. Кроме того, по первому движению графини все увидели, удивились, а некоторые даже догадались, что случилось за это время…

Когда красавица, вместо того чтобы сесть на свое место, протянула руку и положила на пюпитр государя маленькую записку, Петр Федорович, не переставая играть, быстро взглянул на нее с таким выражением нетерпения и досады, что она даже слегка смутилась.

Маргарита села на свое место, дожидаясь перерыва, чтобы просить государя прочесть записку. По счастью, этот перерыв вскоре же был сделан среди нового взрыва рукоплесканий и комплиментов, но уже более холодных, так как всем начинала надоедать эта бесконечная музыка.

Маргарита обратилась к государю и вымолвила:

– Ваше величество, прошу вас прочесть немедленно эту записку.

– Хорошо! Хорошо! – повторил государь, очевидно думая о другом. И, обернувшись к старику шведу, он заговорил с ним и заспорил о каком-то месте партитуры, уверяя, что старичок играет его совершенно неверно.

Между тем Маргарита чувствовала себя все хуже и все слабее. Она была, в сущности, настолько потрясена встречей, объяснением с Шепелевым, его известиями, что теперь пережитая тревога сказывалась все сильнее. Она чувствовала, что окончательно не может досидеть до конца вечера. Вдобавок лицо ее выдавало эту слабость, а ей не хотелось, чтобы придворные заметили, насколько она встревожена.

Маргарита обратилась к Воронцовой и попросила ее помощи:

– Мне очень нездоровится. Я уйду, но прошу вас, графиня, добейтесь, чтобы государь прочел записку, которую я положила на пюпитр.

– Хорошо, матушка, – отозвалась Воронцова, сидевшая по-прежнему наседкой в кресле. – Скажу. Да небось все пустое! Цидулька-то небось вздорная, только подведешь меня…

– Напротив, графиня, это очень важное дело. Если бы я чувствовала себя хоть немного лучше, я бы осталась и заставила бы государя тотчас прочесть ее.

Не надеясь на Воронцову, Маргарита, пользуясь антрактом, подошла к Жоржу и попросила его тоже заставить государя прочесть записку. Жорж, конечно, тотчас же догадался.

– Вести из Петербурга? – спросил он по-немецки.

– Да, ваше высочество.

– Я знаю, он только взбесится…

И Жорж быстро передал графине сцену свою с государем накануне.

– Я умоляю вас это сделать, даже до утра нельзя отложить.

– Хорошо! Я сошлюсь на вас… Напомню, что вы его о чем-то просили. Но о записке ни за что говорить не буду!..

Маргарита вышла, вернулась к себе и чувствовала себя все хуже с каждой минутой.

Она снова позвала и стала искать Лотхен, чтобы раздеться и лечь спать. Но немки не было нигде. От лакеев, которых она посылала за горничной, графиня узнала, что Лотхен не нашли нигде, обшарив весь дворец и весь сад.