Петербургское действо. Том 2

– Насчет чего, графиня? – отозвался государь быстро, так как спешил на парад голштинского войска.

Маргарита изумилась, напомнила о вчерашней записке и была несказанно поражена, узнав, что Петр Федорович ее и не читал и не видал…

Маргарита тотчас же передала государю полученную накануне бумагу и глазам своим не верила, когда государь, пробежав ее, рассмеялся.

– Ну, знаете, графиня, только на вас разве я сердиться не стану. А следовало бы и с вами дня три не говорить!

– Я вас не понимаю! – воскликнула Маргарита.

И государь передал графине, что эти доносы действительно надоели ему. Все это вранье, клевета. Конечно, есть в Петербурге и вельможи, и гвардейские офицеры, которые не любят его за симпатии к немцам, но что от этого недовольства нескольких лиц до заговора – целая пропасть.

– Я знаю, – прибавил он, – что жена меня ненавидит и что она хитрая, лукавая, на все способная женщина. Она, конечно, готова была бы стать во главе заговора, чтобы даже убить меня. Но что же она может сделать одна? А приверженцев у нее нет. Одна семнадцатилетняя Дашкова, которая к тому же une t?te f?lеe!..[49 - Дословно: голова с трещиной, то есть с ветром в голове! (фр.)]

Графиня почти насильно заставила государя отложить на время парад и вернуться в кабинет. И там в продолжение часа на все лады, чуть не умоляя его на коленях, горячо просила поверить всему и распорядиться.

– Наконец, сделайте это для меня! – воскликнула Маргарита. – Исполните мой каприз! Умоляю вас только об одном: прикажите арестовать этого офицера Пассека, и если доносчик лжет, если у Пассека не окажется этих документов, компрометирующих всех остальных заговорщиков и императрицу, то тогда я готова на все! Накажите меня, как хотите! Прогоните от себя…

Государь обещал, наконец, исполнить прихоть и каприз красавицы. Но после смотра и парада, забыв об обещании, он отправился прямо в маленький ораниенбаумский театр, где в этот вечер должно было идти представление. Государь сам осмотрел, все ли в порядке, и здесь, когда он оглядывал театр, еще под впечатлением вчерашнего концерта, ему вдруг пришла новая мысль. Музыкальный запой еще продолжался. Ему сегодня хотелось бы поиграть на скрипке, а надо ждать три дня до двадцать девятого числа. Он подумал и велел послать сказать музыкантам, что вечером он сам сядет с ними в оркестр и будет играть вторую скрипку. И, озабоченный новой затеей, государь быстро вернулся во дворец, достал ноты и стал репетировать свою часть той увертюры, которую намеревался приказать играть.

Маргарита догадалась, будто чуяла, что ничего еще не сделано. Она смело, точно так же, как еще недавно Жорж, направилась прямо к дверям кабинета.

На этот раз дверь была не заперта. Маргарита без церемонии, потому что уже имела на это право, вошла. Государь точно так же собирался рассердиться, но Маргарита вдруг стала на колени и полушутя-полусерьезно объявила, что не уйдет до тех пор, пока он не даст приказания арестовать Пассека.

Петр Федорович покачал головою, как бы говоря: «Ох, уж вы, женщины!»

Кликнув Нарцисса, он велел позвать к себе кого-нибудь из адъютантов. Тотчас же явился Перфильев.

– Ну, вот и отлично! – воскликнул Петр Федорович. – Этот самый у меня умный. Вот видишь ли, Степан Васильевич, ступай ты в Петербург исполнять дамский каприз. Прежде всего на тот Преображенский ротный двор, где теперь чаи распивает и ничего худого себе не ждет офицер Пассек. Арестуй его и приставь к нему такую стражу, как если бы он был самый страшный государственный преступник. Уж шалить так шалить! – рассмеялся государь. – Понял?

– Понял, ваше величество!

– Ну а потом, – прибавила Маргарита от себя, – не мешало бы вашему величеству приказать господину офицеру заехать и поглядеть, что делают офицеры Орловы.

– Извольте! Это Степан Васильевич сделает с особенным удовольствием. Он тоже картежник и тоже выпить любит, а у Орловых вечное пьянство и карты. Так вот, – обернулся государь к Перфильеву, – сначала сделай глупое дело, а потом ступай к Орловым и сделай умное: награди себя за поручение. Можешь оставаться у них хоть целых трое суток. Играй в карты и пей.

– Ваше величество, – отозвался Перфильев, – и то и другое я исполню с особенным удовольствием и усердием, в особенности второе поручение, так как я уже несколько дней, как имею сведения, что к Орловым стоит приставить кого-нибудь для надзора. Но, признаюсь откровенно, побоялся доложить об этом вашему величеству, так как его высочество принц Жорж…

– Ну, здравствуйте! И этот тоже в доносчики полез… Фу, господи! Ну, вот и отлично, стало быть, должен быть доволен! Ступай! – выговорил Петр Федорович, и, чтобы скорее отвязаться от Перфильева и Маргариты и вернуться к нотам и скрипке, он прибавил: – Графиня, уведите его к себе и расскажите… Объясните… Все, что хотите!

XXXV

Вечером двадцать шестого числа ораниенбаумский театр был полон приглашенными.

Государь действительно сел в оркестр, играл малозатверженную партитуру и усердно сбивал с толку всех музыкантов.

Представление разделялось на две части: на серьезную и веселую.

Публика тоже мало интересовалась пьесами, которые повторялись за последнее время часто. Многие знали их наизусть, видев сотни раз еще при Елизавете Петровне. Публику интересовало гораздо больше другое обстоятельство.

В театре в двух передних ложах направо и налево от публики, друг против друга, будто умышленно, сидели две женщины, на которых постоянно, при малейшем их движении, обращалось всеобщее внимание.

Налево в эффектном оранжевом костюме, отделанном черным бархатом и вышитом серебром по черному, как всегда красивая, но несколько неспокойная, тревожная, нервно настроенная, была графиня Скабронская. Она вовсе не смотрела на сцену и не переставая шепталась с прусским послом, которого вызвала из города и назначила свидание в театре. Гольц был тоже видимо неспокоен. Несмотря на то что публика не спускала с них глаз, они не переставали шептаться.

Предмет их беседы, очевидно, был не простой, а крайне важный. Покинуть театр и поговорить наедине они боялись, так как Петр Федорович мог бы принять их отсутствие на свой счет, приписать своей дурной игре на скрипке. Приходилось говорить в театре и при тысяче нескромных глаз.

Направо, прямо против их ложи, сидела другая красавица, которая не уступала красотою Маргарите. Одежда ее траурная, черная с головы до ног, резко бросалась в глаза среди пестрых, разноцветных костюмов всех дам. Лицо ее было не только сумрачно, но даже печально. Она тоже не смотрела на сцену, но и не шепталась ни с кем, а, опустив глаза и глубоко задумавшись, сидела неподвижно. За нею в глубине ложи сидела фрейлина и какой-то придворный. Это была императрица, которой приказали приехать из Петергофа и присутствовать на спектакле. Это было сделано ей на смех.

Накануне Петр Федорович узнал от Гудовича, что жена говорила кому-то и радовалась, что ее не приглашают на увеселения и празднества Ораниенбаума.

– Ну, так я заставлю ее приехать! – воскликнул он.

И в этот вечер государыня явилась в театр, но решилась протестовать, хотя бы своим черным траурным платьем, с которого только ради приличия сняла плерезы.

Несколько раз во время спектакля государыня и графиня обменивались странными взглядами. Маргарита, глядя на нее, думала:

«Знаешь ли ты, что не нынче завтра я буду просить арестовать тебя, сослать в монастырь и постричь. А эта просьба моя будет исполнена охотно. И тогда, знаешь ли ты, кто может вскоре занять твое место?»

И эти мысли заставили сердце Маргариты замирать как-то особенно. Ничего подобного она не чувствовала никогда за всю свою жизнь.

Императрица, со своей стороны, взглядывала спокойным взором, будто свысока мерила эту авантюристку, явившуюся в Петербург бог весть откуда, прикрываясь именем глупого полурусского вельможи.

Государыня знала отлично, что эта красавица – не Воронцова и вообще не из тех безграмотных и глупых женщин, которыми так много и часто на ее глазах увлекался государь. Государыня смотрела на Скабронскую и думала:

«Я одна, быть может, знаю, чем ты можешь быть, если судьба не захочет заступиться за меня. В этой стране, добродушной и слабодушной, с горстью просвещенных людей, с легионами темного народа, – все возможно! Как легко и просто могу я через месяц, покуда он будет там на войне, сделаться регентшей государства, а может быть, и более… Так точно и ты!.. Завтра меня могут легко и просто с помощью солдат свезти и бросить в келью дальнего монастыря на окраине громадной страны. Тогда с тобой так же легко и просто может быть то же, что было всего сорок лет тому назад на памяти многих еще живых. Ту звали Мартой, тебя звать Маргаритой. До сих пор судьба ваша почти одинакова. Он неумеренно ниже того, глупее, бесхарактернее, а ты неумеренно умнее и красивее той. Сначала из Маргариты ты сделаешься Анной или Елизаветой, как я из Софии Фредерики стала Екатериной. А затем болезненный император может преждевременно сойти в могилу, а у тебя, быть может, уже будет сын. И вот явится на глазах удивленного… даже нет… не удивленного, а боязливого или равнодушного люда… явится императрица Анна Вторая или Елизавета Вторая. Все это только кажется сказкой из „Тысячи и одной ночи”. Но я верю в возможность этих сказок на берегах Невы. Такая сказка может быть и со мной, может быть и с тобой. И теперь, в эту минуту, никто не знает, один Господь знает, про кого услышит Россия и Европа: про Екатерину Вторую или про Елизавету Вторую. Если эти слова: „Елизавета Вторая” – кажутся бессмыслицей, то слова: „Екатерина Вторая” – еще более бессмыслица! В пользу Елизаветы Второй – император, двор, голштинцы, часть гвардии, ему подвластной. Эта сказка имеет за собою законную силу! А сказка об Екатерине Второй – сказка противозаконная. За нее, если дурно и неискусно расскажут ее, – закон поснимает с плеч много умных и благородных российских голов».

И от мыслей этих государыня надолго поникла головой. Ее привел в себя вежливый голос фрейлины, говорящей, что представление кончилось.

Она очнулась и вздохнула. Все в театре были на ногах, некоторые выходили, а против нее в своей ложе уже стояла эта авантюристка… стройная, изящная, и, как-то величественно откинувши бюст свой, дерзко и гордо оглядывалась кругом на публику. И государыня, грустно улыбаясь, шепнула невольно:

– Чем не Елизавета Вторая!

И в этот же самый миг, под давлением какого-то тайного неведомого толчка или будто веянья, Маргарита, оглядев пеструю толпу, взглянула на поднявшуюся со своего места государыню и встретилась с нею не только глазами, но встретилась и помыслами.

«Ты красавица императрица! Но, – подумалось мгновенно Маргарите, – но, если бы я была на твоем месте, то… я чувствую!.. Я была бы не ниже!.. Я была бы только… на своем месте!..»

XXXVI

На рассвете государь в шлафроке прошел из одной половины дворца в другую к себе в спальню.

Нарцисс, дожидаясь возвращения государя, не смел ложиться спать и теперь, положив руки на стол, а на них свою курчавую голову, храпел на всю комнату.

Государь был в веселом настроении духа и подшутил над Нарциссом так, что негр вскочил и со сна начал орать на весь дворец.

– Тише, дурак! Это я! – крикнул Петр Федорович, боясь, что Нарцисс со сна не узнает его и полезет драться.

Государь прошел в свою спальню, сел на кровать и протянул ноги негру. Нарцис, как и всегда, бережно стал стаскивать с них узкие башмаки и длинные чулки.

– Слушай, Нарцисска! – воскликнул Петр Федорович. – Знаешь ли ты, что сегодня будет?