Лунные яблоки. Сборник художественной прозы

Мое желание поспать немного ослабло. Мне стало смешно, и почему-то немного грустно.

– Я, в общем, не против. А что показала твоя программа?

– Она выдала вопрос… вот, читаю (видимо он сидел у экрана): «Когда бы Вы хотели встретиться с Эдиком: а) в субботу, б) в воскресенье, в) в другой день». Какой вариант выбрать?

Честно говоря, я был тронут. Не знаю почему, вернее, не в силах сообразить, почему, но как-то зацепило меня. И я ответил не сразу, а Шурик ждал.

Наконец я сказал:

– Давай на субботу, Шурик, в другие дни не получится.

– Точно в субботу? – нотки радости в голосе.

– Пожалуй, да. Следующая суббота и точка, всё пока.

Уже засыпая, я вдруг подумал, а может быть, в следующую субботу скачать эту программу у Шурика? Мало ли какое желание может возникнуть неожиданно…

Женский коллектив

В коллективе, где я имею честь трудиться, женщин больше чем мужчин. Просто подавляющее большинство, соотношение – пятнадцать к пяти, даже к четырем с половиной. Потому что Петра Трифоновича к тем мужчинам, кого могут заинтересовать сотрудницы в известном смысле, в полной мере отнести уже нельзя. При всём к нему уважении. Человек он, конечно, заслуженный и авторитетный, но то, что мы подразумеваем, когда думаем, глядя на хорошеньких женщин (вообще, а не только нашего коллектива) ему, по-моему, уже не очень интересно. Конечно, чисто теоретически, и он смог бы кое-что придумать при определенных условиях, но вот что конкретно он смог бы, не взялся бы утверждать никто из остальных наших мужчин, включая и самого Петра Трифоновича…

Впрочем, что это я всё о нём? Вы, наверное, догадались, что эта тема совсем небезразлична именно мне, я же ведь завел об этом разговор.

Небезразлична, и я бы признался, что меня волнуют женщины нашего коллектива, при этом, только во вторую очередь по рабочим вопросам. Они меня волнуют и будоражат воображение, несмотря на то, что я уже давно, увы, не юноша, мягко говоря. С Петром Трифоновичем меня сравнивать пока ещё рановато, но положа руку на сердце, я несколько старше всех остальных наших мужчин, включая самого пана директора.

Довольно долгое время (начиная со второго дня работы в нашем коллективе) я размышлял, а почему, собственно у меня учащённо бьётся сердце, и мысли шальные лезут в голову при общении с нашими женщинами. Я ни к чему не пришёл в своих домыслах. Зов Природы, вот наверное что. Когда матерый самец видит… Ой, только не это, я вас умоляю.

Ну, если цивилизованно, то я бы каждую из своих сотрудниц пригласил бы в ресторан, для начала. Каждую, потому что они симпатичны мне все. Интересно, кто их подбирал к нам на фирму. Пан директор лично? Вряд ли, для этого имеется менеджер по персоналу. Но они же все как одна, умницы, красавицы, и даже в чём-то похожи внешне друг на друга, как кандидатки на конкурс красоты (ерунда! Так не может быть на работе, скажете вы. А я говорю: может), хотя, конечно, это просто совпадение. К тому же, менеджер по персоналу тоже женщина, и она почти ничем не отличается от остальных, такая же умница, красавица, и всё остальное. Кстати, она меня и «подбирала» на ту должность, на которой я сейчас размышляю о наших женщинах. Я обнаружил, что у меня довольно развитое воображение, раз получается одновременно и работать и воображать. И пока что одно другому не мешает…

Так всё же, почему меня так волнуют эти вещи в рабочее время? Кто знает, я уже смирился с тем, что определенного ответа на этот вопрос не существует. Раньше, я то там, то сям трудился в чисто мужских коллективах, хотя нет, почти что в мужских. Женщины тоже присутствовали, но они, как правило, были очень строги со всеми нами, а со мной почему-то особенно. И всегда для меня заняты. Что касается нынешнего коллектива, то я, честно признаться, даже не знаю, кто из них замужем, а кто нет. Да и какая разница, сейчас очень многие живут в гражданском браке, так что это вопрос номер три… первые два я задаю в таком порядке. Вот первый: а на сколько я интересен кому-нибудь из них, не как сотрудник планового отдела, а как мужчина? Мужчина, с которым можно провести приятный вечер в приличном месте, под звуки негромких джазовых импровизаций, с приглушенным освещением и запахами дорогой косметики, сигар и хорошего кофе. Очень возможно, что ни одной из пятнадцати претенденток на такой вечер, моё общество не показалось бы подходящим. Сейчас время практиков (брутально-креативно-на-самом-деле-гламурно), и никак не романтиков. Так вот, именно с практической точки зрения я могу быть им просто неинтересен. Точно так же, как и Петр Трифонович. Я, хоть ещё и не совсем покрылся мхом, но проплешины, если хорошо присмотреться, всё же видны кое-где. На фиг я им нужен такой, в ресторане (или другом уютном месте), если у меня такая же зарплата, как и у них, а проблем вдвое больше. Они-то уверены, что у меня большая семья, и кстати, почти правильно уверены. Потому что у меня две семьи своих (я немного помогаю бывшей жене и дочке от первого брака. Конечно, только морально, но всё же…) и ещё одна молодая семья под моим патронажем (тоже пока, чисто моральным), дочка от второго брака недавно вышла замуж.

Так вот им всем (имеются ввиду женщины нашего коллектива) совершенно нету дела до того, что всё это мне совершенно не мешает провести с кем-нибудь из них романтический вечер за столиком на двоих.

И второй вопрос. Если всё же дойдет когда-нибудь до дела, если не я то кто? Петр Трифонович отпадает сразу, мы уже об этом говорили. Имеется ещё два конкурента. Хотя мне они, в общем и не конкуренты. Оба слишком заняты работой, хотя я видел, что им иногда улыбаются. Оба – сутулые, оба не снимают темных очков, и не вынимают наушников из ушей, порывисты в движениях и слегка заикаются, никогда ничего лишнего не говорят и не смеются. Двое из ларца, продукты современного общества. Да мне-то какое дело?

В общем, в этом смысле остается только один конкурент, Борис Эвальдович. А вернее, он вне всякой конкуренции. И я даже дал бы сто к одному, что с ним любая сотрудница нашего коллектива с удовольствием провела бы вечер в том месте, о котором мы говорили. Насчет дальнейшего утверждать не берусь, но это и не важно… А важно то, что он – человек с положением, и как сейчас говорят без материальных и других проблем. Но главное, что это именно он возглавляет наш, почти женский коллектив. И он неприступен как крепость, он монолит в этом плане, да и во всех остальных делах тоже. И я не сомневаюсь, что он не допустит, чтобы кто-нибудь разводил на работе шуры-муры, если, конечно, ему об этом доложат. Ему-то конечно, всё это и на фиг не нужно, он вращается совсем в других сферах, и лишь иногда бывает на фирме. От него просто веет другими сферами, и если честно, то я робею при общении с ним, потому что он из тех, кто может придавить чижика. И не только.

Наши девчонки порхают вокруг него как мотыльки, когда он появляется, все мы порхаем, и если не внешне, то внутренне. Если спросить, какое это имеет отношение к обсуждаемому вопросу… Я уже говорил, что если он о чём-нибудь таком узнает (а он узнает обязательно), то горе тому, кто занимается… нет! Только ещё думает заняться вопросами не связанными непосредственно с работой.

Вот я и думаю, что если бы я попытался соорудить что-то из области романтических вечеров с кем-нибудь из сотрудниц, то не пришлось ли бы мне потом иметь дело с самим Борисом Эвальдовичем? И услышать от него что-то вроде: «Я для чего тебя сюда брал!?»

Вот в чём штука.

Посему, я продолжаю всем нашим женщинам улыбаться и говорить разные приятности, и всё. Тень Бориса Эвальдовича бродит по тем же местам в моем воображении, где находится и уютный уголок со столиком на двоих, и другие, не лишённые приятности, вещи.

О том, что лично я могу лишь вызвать равнодушный зевок у наших женщин, когда они вдруг вспоминают обо мне, я не думаю…

Ведь этого просто не может быть!

Неполный список

В свой День рождения Николай Иванович Шерстков пришёл на работу раньше обычного. Он всегда приходил раньше, чем все, и уходил после третьего напоминания начальника дежурной смены охраны снизу. Но сегодня был особый день, торжественный, и надо было заранее быть готовым к поздравлениям – как искренним, так сказать, от всей души, так и проходным-протокольным.

Он накрыл приставной столик: коньяк, конфеты, минеральная вода, вазочка с цветами. Затем открыл большую рабочую тетрадь, и разделил красным фломастером страницу на две половины.

В левой части он аккуратно записал фамилии сотрудников, товарищей, друзей и знакомых, то есть тех кто, по его мнению, должен был его поздравить однозначно – либо зайти, либо позвонить. Правую половину оставил чистой, для внесения в список дополнительных лиц, всех кого не учёл в левой части, всех ведь и не упомнишь. Ну и конечно, незапланированные люди, начиная с подхалимов из подчиненных организаций, заканчивая уважаемыми коллегами из вышестоящих структур.

В течение дня постоянно звонили и по рабочему и двум мобильным телефонам, от поздравлений не было отбоя. Заходили с поздравительными адресами от имени отдельных коллективов и с личными подарками, угощались коньяком. Николай Иванович был очень доволен вниманием, которое ему оказали товарищи родного объединения. Все желали доброго здоровья и дальнейшего служебного роста, театрально удивлялись, почему в свой День рожденья он всё ещё на работе и трезвый. Николай Иванович благодарил за поздравления, скромно намекал, что работник он в целом востребованный, а в кое-каких направлениях деятельности даже и незаменимый.

К концу рабочего дня, который Николай Иванович, с разрешения своего непосредственного начальника решил сократить на один час, в левой части поздравительного списка против всех фамилий (кроме одной) стояли галочки. В правой части появилось несколько незапланированных имен, среди которых было и два руководящих лица. Вот как уважают! Если такие важные люди вспомнили о его скромной персоне, значит он действительно кое-чего стоит! От этого на душе было сладко.

К половине пятого телефоны умолкли, на приставном столике стояла пустая бутылка и коробка с остатками конфет. Николай Иванович стал собираться домой, о чём сообщил жене по мобильнику. В гости придут соседи и родственники, чтобы отметить событие в узком кругу. Он отключил компьютер, убрал со столика и напоследок ещё раз просмотрел список тех, кто его поздравил. Опять приятные ощущения: благость, елей, мёд и что-то ещё…

И всё таки…

Всё же, почему не позвонил Белов? Он ведь не просто знакомый, или какой-то временный, проходной сослуживец. Большим другом или даже просто другом Белов, конечно, считаться не мог, но к разряду хороших приятелей-должников его вполне можно было отнести.

Николай Иванович даже расстроился, как в детстве, когда договорился о встрече с другом, а тот не пришёл. Николай Иванович присел в кресло и (несмотря на строгие правила, установленные в главном офисе) закурил, что делать ему категорически запретил терапевт.

Почему не позвонил Белов, забыл что ли? Может быть в отъезде? Непонятно. Вот он про Белова не забыл, внёс в список под вторым номером. То есть, получается, что Николай Иванович всегда о нём помнит, даже когда это совсем не обязательно. А этот…

А ведь сколько же он сделал для Белова в своё время, всего и не перечесть. Можно сказать, Николай Иванович лично участвовал во всех выдвижениях и продвижениях Белова, а он взял и всё растоптал! Растоптал и унизил. Небось ведь помнит, что у Николая Ивановича почти что юбилей, знает и специально не звонит. Ждёт, что Николай Иванович позвонит сам, и, скажем, пригласит его на торжество…

Стоп.

А когда они в последний раз общались? Полгода, год назад? Может Белов умер, а я тут сижу и костерю его почём зря, вдруг устыдился Николай Иванович собственных размышлений. Ведь он, Белов, обязательно позвонил бы, он всегда раньше поздравлял, а ещё раньше всегда приезжал лично и обязательно с подарком! Ну что ж, история печальная, если Белов всё же умер. Хотя, почему умер? С чего это ему умирать, если он на четыре года моложе? Николай Иванович усмехнулся и отогнал эти мысли.

И пришли другие, не новые. Белов – неблагодарная свинья, и что-то затаил на него, или может быть за что-то в обиде – хотел больше, дали меньше, так бывает. Николай Иванович прикурил новую сигарету, и сам того не желая, достал из портфеля старую записную книжку. Полистал, отыскал номера рабочего и домашнего телефонов Белова. Мобильного почему-то не значилось, а почему, Николай Иванович не помнил. Белов – определенно сволочь, какими иногда становятся старые друзья по прошествии времени. И вообще все знакомые, кто не звонит и не поздравляет вас с Днём рождения.

Николай Иванович набрал рабочий телефон Белова. Сейчас он ему выскажет всё, что думает и по конкретно этому поводу, и вообще. Не прямо, конечно, но так, чтобы Белов понял, кто он есть на самом деле! Надо же, взял и вот так запросто испохабил такой День!

Телефон Белова не отвечал. Николай Иванович набрал ещё раз, результат тот же, длинные гудки. Николай Иванович положил трубку, опять закурил, и тут же почувствовал легкие уколы в области сердца.

Как же так, опять накачивал он себя, все поздравили, и не просто все, а более того, а Белов не поздравил! Ну ничего, я в его День рожденья тоже ему устрою, я такую петицию ему, мудаку, составлю, что мало не покажется, я его гада…

Николай Иванович тяжело поднялся с кресла, взял портфель подмышку и направился к выходу. Он даже прикусил губу от обиды, было такое ощущение, будто его предали. Ещё три-четыре года назад, он вообще не обратил бы внимания, ну не поздравили, да и хрен с ним. Ведь это же, в сущности, пустяк. Но вот теперь что-то заныло. Или уже дело движется к закату? Что за такая реакция, словно случилось непоправимое?

Он потоптался в дверях, раздумывая, может набрать домашний номер Белова… Надо же как-то закончить это недоразумение, а то весь оставшийся вечер, а то и вся ночь – испорчены. Дался этот Белов! Николай Иванович почувствовал, как боль в сердце усилилась. Ладно, из дому позвоню, наконец решил он и вставил ключ в замок.

В этот момент заверещал телефон на его рабочем столе. Николай Иванович бросил портфель, и опрометью бросился к аппарату.

– Николай Иванович, – снизу звонил начальник дежурной смены охраны, – к Вам тут приехали, просят пропус…

– Случайно не Белов? – перебил Николай Иванович.

– Да, Белов Илья Сергеевич, ну что, пропускать?

Николай Иванович, почувствовал, как бешено заколотилось, готовое выскочить из груди сердце и что-то вроде облегчения, вроде как когда долго болит печень и вдруг отпускает. Он быстро справился с собой, глубоко вдохнул, и, на сколько мог, холодно сказал: