Дети полутени

Динамик рвал ее высокий хриплый голос, который скатывался до совсем уж бессмысленного бреда и бессвязного монотонного бормотания. Женщина бубнила что-то еще несколько минут и только потом замолкала. После этого Дубов всегда выключал запись. Больше он ничего не смог из нее вытянуть, женщина впала в ступор, сидела, опустив глаза, уставившись в одну точку в полу.

За девять с половиной лет трезвости Дубов разговаривал с тридцатью двумя бывшими членами секты, всеми, кто был еще жив, кого он смог найти и кто согласился на встречу. Кто был вменяем и в своем уме. Во всех их историях было много общего. Чувство одиночества и покинутости на момент вступления, тяжелые личные проблемы и неудачи в жизни. Потом появление на пороге волонтеров с брошюрами, красивых молодых людей, похожих на кукол или манекенов. Об этом говорили не все опрошенные, но многие. Дубов тщательно отмечал все сходства и странности. Собрания и песни, слова которых странным образом никто не помнит. Все те, с кем разговаривал Дубов, были рядовыми членами секты, как несчастная Светлана, как сумасшедшая Мария, как его Таня. Дубов пытался выйти на кого-то из так называемых наставников, но не смог. Все они оказались мертвы. Точнее убиты. Тела бывших сектантов находили в канавах и реках, в темных подворотнях и собственных домах. Один был убит в тюремной одиночной камере. Убийство осталось загадкой, как и многое в этом деле. Дубов долго собирал кровавый след из трупов в номерах газет, в сети, используя знакомства, оставшиеся со службы. Почерк похож, всех их зарезали. В пору говорить о серийности. Но что именно это было? Еще один странный ритуал или кто-то убирал тех, кто слишком много знал? Кто-то из высшего руководства, кого никогда не видели рядовые члены.

Как гласила статья в электронной энциклопедии «Церковь Отца Искупителя – тоталитарная деструктивная секта, действовавшая в середине и конце 90-х годов на территории Беларуси и в некоторых регионах России. По некоторым данным террористическая организация. Центром религиозного течения был город Черноозерск на севере Беларуси. Секта получила печальную известность в 1999-м году из-за ритуального убийства…». Дальше Дубов не читал. Он и так знал статью наизусть, участвовал в ее написании. «По некоторым данным террористическая организация» – его теория и его догадка. Когда-то это стало его идеей-фикс. Через месяц после случая с детьми (Дубов не мог заставить себя думать об этом, как об убийстве, бойне, сожжении, только случай), был убит человек из Новополоцкой городской администрации, важная шишка в городе. Бывшая важная шишка, если точно. На тот момент его ждал суд по делу о связях с криминалом и торговле оружием. Кто-то зарезал его на кухне собственной квартиры. Ни следов взлома, ни улик, ни зацепок, ни свидетелей. Еще один громкий «висяк». В конце концов следствие списало этот случай на бандитские разборки. Однако Дубов не зря обратил внимание на это дело. Слишком уж было похоже на убийства бывших наставников. Связи с криминалом, оружие. Один из опрошенных Дубовым, ветеран Афгана, вступивший в церковь в девяносто шестом, рассказывал, что мужчин-сектантов несколько раз возили на полигон за городом, учили стрелять. Он сам выступал в качестве инструктора. На вопрос Дубова, откуда поступали приказы и указания, тот только разводил руками, ссылаясь на наставников. У секты так и не просматривалось ни четкой организации, ни явного лидера.

Накануне захвата Софийского собора в Черноозерск, Полоцк и Новополоцк съезжались «маргинальные элементы». Пьяницы, бомжи, наркоманы, беспризорники, сбежавшие из тюрем заключенные. Об этом пестрели местные газеты того времени. Жалобы жителей, милицейские рейды, забитые до отказа обезьянники и КПЗ. Что это? Случайное стечение обстоятельств или секта вербовала новых членов? Солдат? Бойцов? Все они подходили. Несчастные люди, обиженные жизнью, брошенные, одинокие, забытые. Дубов покопался, как смог в биографии убитого «большого человека». Неблагополучная семья, детский дом. Тоже подходит. Он был уверен, что во всем этом есть связь. Оружие, уроки стрельбы. Что готовила секта? Переворот, теракт, захват власти? Для чего и для кого? Кто их лидер? Этот вопрос был подчеркнут жирным и обведен в рамку в блокноте Дубова.

Одиночество. Его чувствовали все сектанты на момент вступления. Там с их слов они нашли счастье. Нужность, востребованность. Была ли одинока Таня? Дубов много думал над этим. Была ли Таня с ним несчастна? Он не знал. Надо было спросить у нее. Много о чем надо было спросить. Вместо этого он пропадал на службе днями и ночами. «Твой сын без тебя вырастет», – говорила она, качая на руках маленького Колю. Поначалу говорила это с шутливым ласковым укором, потом укор стал жалящим. Дубов обещал жене каждый год ездить вместе в Черноозерск, в пустой дом, оставшийся ей от родных. В итоге после того самого первого отпуска он был там всего три раза. Два из них он возвращался раньше, оставляя там Таню с Колей. Срочные дела по службе звали, тянули из отпуска, из каждого жаркого душного лета. Остальные его визиты в город не оставляли после себя ничего хорошего.

Дубов никогда не изменял Тане. Хоть в этом он был перед ней чист. Был ли он с ней честен? Нет. Светлана говорила, что ее муж никогда ей не врал. Сразу рассказал, когда у него появилась другая женщина. У Дубова не было никого на стороне в плане физической близости, но от этого было только хуже. Про Ингу Таня узнала сама. Инга, стажерка, помощница следователя. Только-только закончившая академию МВД. Улыбчивая, длинноногая, черноволосая, с ярко-красным вечно напомаженным ртом. Дубов увлекся ей, как и большинство мужиков в отделении, чего уж. Но взаимность она проявила только к нему, Дубову это льстило. Они подолгу засиживались вдвоем на работе. Ничего такого – смеялись, разговаривали, пересматривая старые дела. Иногда наклонялась к нему, давая рассмотреть пышный бюст в расстегнутых пуговичках форменной блузки, как будто случайно касалась его лица длинными, сильно надушенными волосами. Если бы Дубов тогда проявил настойчивость, Инга точно бы ему не отказала. Но он был верен жене и относился к этому, как к развлечению, легкомысленной интрижке, которая никуда не приведет. На самом деле он завирался все больше. Дошло до того, что с Ингой они ходили в кино и рестораны. Она писала ему записки, наполненные пошлой, почти детской любовной чепухой. Одну из таких записок однажды нашла Таня. После ссоры и слез она забрала Колю и месяц жила у матери. Потом взяла отпуск и вместе с сыном уехала в Черноозерск.

Дубов к ним не поехал. Он был горд и чувствовал себя оскорбленным. Ничего же не было? В чем он виноват? Но с Ингой он после этого держался холодно, считал ее виноватой. И работы было невпроворот. Тем летом кто-то повадился резать проституток на трассе Минск-Брест. Убийца действовал грязно, неосторожно. Его нашли быстро и зимой уже расстреляли. Но тем летом Дубов почти не думал о том, как вернуть жену. Ночевал на работе, разговаривал только с сыном, который через день по вечерам звонил ему на службу из почтового отделения Черноозерска. Усталым голосом Дубов отвечал на наивные детские вопросы Коли, спрашивал, как у него дела, желал спокойной ночи и вешал трубку. На вопрос «Как мама?» Коля отвечал, что сердится, молчит или вчера плакала. Ничего, думал Дубов, вернутся.

И она вернулась. Но другая, странно счастливая, с непонятным блеском в глазах. На его вопросы она отмалчивалась и только загадочно улыбалась.

– Мы с мамой на собрания ходили, – однажды, как будто по секрету, в тайне от матери сказал ему Коля, – они там долго разговаривали и пели.

– Что пели? – Дубов тогда наклонился к сыну, стал на колено.

– Не знаю, я не понял.

Потом Таня начала часто ездить в Черноозерск. Одна или вместе с Колей, на выходные и праздники. Потом стала брать на работе дни за свой счет. Мальчику там нравилось, он говорил, что у него появилось много друзей, а люди на собраниях очень добрые. Забеспокоился Дубов только тогда, когда Таня, ни слова ему не говоря, однажды забрала Колю из школы и уехала вместе с ним. Потом Дубов узнал, что она уволилась, в тайне от него нашла работу бухгалтера где-то в Полоцке и даже подала на развод. Ошеломленный и униженный, он сел в машину и силой привез их обратно. Всю дорогу оттуда Дубов орал на жену благим матом, брызгал слюной и бил кулаками по рулю. Таня тихо сидела рядом и смотрела в окно. Коля на заднем сидении плакал и только просил его не кричать на маму.

Потом они сбежали опять, Дубов не досмотрел. Теперь он запирал жену в квартире, а сам каждый день отвозил Колю в школу и забирал его оттуда. Но однажды Тани дома не оказалось, как и сына в школе. Каким-то образом дверь оказалась открытой, в квартире было пусто, хотя ключ был только у него. Дубов снова поехал в Черноозерск, тогда он был так зол, что готов был убить жену. И, наверное, убил бы, если бы увидел. Но не успел.

Стоял октябрь, тот самый октябрь девяносто девятого. Когда он приехал, Таню и остальных сектантов вязал в Софийском соборе Полоцкий ОМОН. Следующие полгода она провела в психиатрической больнице, том самом Задвинье. А Коля… сына он больше не видел. Дубов стоял на коленях возле заброшенного здания универмага и горько рыдал, вдавив лицо в мягкую влажную землю, чтобы заглушить свои крики. Рядом с ним убивались другие родители и родственники, которые не досмотрели своих жен, мужей, детей. Здание было оцеплено милицией, Дубова не пустили внутрь, даже когда он махал своим удостоверением. Оставалось только рыдать и смотреть, как из выбитых окон подвала поднимаются струйки дыма.

Вокруг толпились зеваки и горожане. Кричали, громко разговаривали, возмущались и жадно смотрели за происходящим. Когда из универмага выводили захваченных сектантов, толпа ломанулась вперед. Люди готовы были растерзать их. Полетели камни, палки и пустые бутылки. ОМОНу пришлось выставить стену щитов, чтобы отбить арестованных, иначе все закончилось бы самосудом и линчеванием.

Уже потом, годы спустя, Дубов вышел на одного из оперов, что работали в тот день на месте. Непосредственно в том самом подвале. Бибиков Алексей Петрович, отставной капитан милиции, охотно согласился поговорить, словно хотел облегчить душу или исповедаться. Дубов приехал к нему в маленький домик в дачном поселке в Могилевской области, где тот выращивал цветы и разводил пчел. Они сидели на просторной деревянной террасе в плетеных креслах.

– Ничего покрепче не предложу, – сказал Бибиков, разливая по стаканам и протягивая Дубову смородиновый морс, – Сам не пью. Уже пять лет, как жена умерла. Ничего?

– В самый раз, спасибо, – Дубов с благодарностью принял прохладный напиток.

– Вы, извиняюсь, по званию кто? Вы не говорили, но я сразу понял. Профессиональное.

– Майор.

– Товарищ майор, вы уж простите, но мне так проще, привычка. Сам-то я в операх всю службу старлеем проходил. Только перед самой отставкой капитана дали, за выслугу. Не было у меня карьерного роста. Да и с начальством проблемы случались. Полковник Марушевич, он у нас главным был. Вот не сошлись с ним характерами. Не был я у него в любимчиках. Он был скользкий, изворотливый, а я прямой. Чуть что, напролом шел. Жена еще ворчала, мол, до пенсии в лейтенантах проходишь. А я не мог по-другому, понимаете? Марушевича потом взяли за превышение полномочий. Может помните, громкое дело было по наркотикам в две тысячи пятом? Ну да ладно, это я так. О своем…

Он залпом осушил стакан, налил себе еще из стеклянного графина.

– Вы хотели поговорить насчет секты. Пятнадцатое октября девяносто девятого, как сейчас помню. И вряд ли когда забуду. Мы приехали сразу, как только узнали, что в Черноозерске чэпэ. До этого было сообщение о беспорядках в Полоцке. Что сектанты захватили Софийский собор. За этим их братством… или как их там?..

– Церковь, – подсказал Дубов, – они называли себя церковью.

– Да, точно. Еще про отца там что-то. Так вот, следили мы за ними уже давно. Как только стали поступать сведения о собраниях их, листовки эти по городу, брошюры. Я тогда служил в Новополоцком ГОВД. Работали мы в тесном контакте с Полоцкими, города рядом, так сподручней. В самом Черноозерске отдела не было, расформировали. Только участковые тамошние. В те времена очень серьезно стоял вопрос насчет влияния всех этих новомодных течений, как их называли. Секты, короче. Свидетели Иеговы, адвентисты, баптисты, пятидесятники. Сейчас их вроде даже официально признали у нас. Хотя не знаю точно, не интересовался вопросом. Тогда еще в девяностых пугали нас сатанистами. По Новополоцку, помню, повадился кто-то кресты малевать перевернутые. Еще звезды эти, чертей всяких. Ночью в церковь вломились как-то, тоже изгадили все там, разрисовали. Собак повешенных находили в подъездах, кошек. Потом мы словили какого-то психа, который во всем признался. После этого вроде как утихло. Но вообще время было… странное. Помните насчет белых братьев в Киеве, что они там творили? А в России все эти новые пророки? Каждый год что-то новое. Да и во всем мире что делалось.

Бибиков поудобнее устроился в кресле.

– Девяносто девятый значит… В Черноозерск мы прибыли с группой захвата. Звонок поступил от местных, которые видели сектантов на дороге из города. Что-то они там кричали, волосы рвали, по земле катались. Как будто… не знаю, потеряли что-то… так вот, первыми на штурм пошли спецы, вызывали отряд из области. Мы пока в оцеплении стояли. После боя…

– Боя? – Дубов оживился. – Был бой? У сектантов было оружие?

– Ну да. Двустволки, обрезы. В общем, потом зашли мы, опергруппа. Это было в здании универмага. Тогда он заброшенный стоял уже несколько лет. Спецы там уже вовсю работали. Орали, стреляли, вязали этих. Нам еще маски выдали, против газа. И тут помню крик «Сюда, сюда!». Снизу, значит. Я пошел. Первое, что увидел – дверь в подвал. Здоровенная такая и черная, как пасть. И дым оттуда валит. А перед дверью один из группы захвата на коленях стоит. В броне, шлеме, с автоматом. И плачет, рыдает так, по-детски. Они ребята крепкие, выносливые, всякое видели, многие Афган прошли, а тут такое. Меня это поразило. Я подошел, а он глаза поднял и шепчет мне, там дети, мол, дети. Тут мне сразу не по себе стало. И дрожь по телу, аж затрясло всего. Я внутрь вошел. Хорошо, что в этом противогазе был, а не то в обморок бы грохнулся. Напарник мой, Витек Карельский, пацан-стажер, через минуту выбежал. Рвало его долго.

Он помолчал, явно собираясь с мыслями.

– Этот подвал в лучшие времена был складом. Пространство огромное и темное. Света нет, не видно ничего. Только колонны. А так пустота. И окошки на улицу под самым потолком, тусклые такие, едва заметные. Через них дым выходил. Внутри стояли спецы, светили фонариками. Тихо, молчали все. Тела… – налил себе еще морса, сделал большой глоток, – лежали грудой в центре. Черная куча, здоровенная такая. Дымилась еще вовсю, тлела. Знаете, когда костер тухнет, угольки еще красным тлеют, вот так было и там. И в стороны торчали… ну… где ручка, где ножка, где голова. Я, помню, смотрел и глаз отвести не мог. Товарищ майор? Что с вами?

Бибиков поднялся с кресла. Заметил, наверное, как Дубов побледнел. Тому и правда сделалось дурно, трясло. Он допил оставшийся в стакане морс, показавшийся ему слишком сладким, приторным. Сейчас Дубов действительно с удовольствием выпил бы чего покрепче.

– Продолжайте, капитан, – он махнул рукой, неосознанно обращаясь к собеседнику так же, по званию, – ничего. Продолжайте, пожалуйста…

Бибиков снова сел. Теперь он говорил медленнее, аккуратно, явно подбирая слова.

– Следующие дня три мы там работали безвылазно. Днем и ночью. Криминалисты, судмедэксперты, медики. Все здание универмага, три этажа и подвал с подсобками пестрело флажками. Мы отмечали улики. Странное дело, знаете. Снаружи универмаг казался не особо большим, а внутри… он был огромным. Сейчас вспоминаю и как-то не по себе прямо. Бывало, пойдешь куда-то, а вернуться обратно тем же маршрутом не получалось. Потом бродишь, блудишь, как дурак. Как будто… будто здание изменялось у тебя за спиной. Появлялись новые лестницы, коридоры, комнаты. Не смотрите так, товарищ майор, я понимаю, как это звучит, но я вам не вру. И не у одного меня такое было, у многих. Мы даже стали метки на стенах малевать, чтобы не заблудиться. Нервы, наверное, перенапряжение. Вот. Подвал… насчитали шестнадцать тел. Ну вам это известно, должно быть. Дети от шести до двенадцати лет. У всех родители – члены секты. Чаще матери, но были и отцы, а то и оба. Тела выносили из подвала и в мешках раскладывали в коридоре в ряд. На улицу не несли, боялись утечки. Журналисты лезли вперед, не глядя на оцепление. Трупики обгоревшие, сморщенные, черные. Некоторые по кускам, руки-ноги отдельно. Потом установили, что они были уже мертвы до… до сожжения. Всех сначала задушили, потом каждому выпустили кровь. Пол в подвале был липким, красным. Только потом их свалили в кучу, облили бензином и…

Они сидели молча. Дубов предложил закурить. Приятно пахли Бибиковские цветы возле террасы, в них гудели медленные мохнатые пчелы.

– Некоторые тела были изуродованы, – продолжил Бибиков, – черепа раздавлены, грудные клетки переломаны, оторваны конечности. Будто кто-то по ним топтался, рвал, как кукол. Хрен знает, какие у человека тогда силы должны быть.

– Вы замечали там что-то странное, капитан? Кроме изменяющегося здания.

– Темнота.

– Темнота?

– Угу. Не темнота даже. Тьма. Так правильнее. Как будто живая. Тьма такая, как будто она и есть настоящая тьма, будто и нет ничего больше, – Бибиков помолчал, подбирая слово. – Космическая, что ли. Она пряталась по углам здания. В том подвале была постоянно. Под потолком. Хотелось лечь на пол, втянуть голову. Лишь бы она тебя не достала. Иначе засосет и все, без возврата. Так и случилось, в общем-то.

– В каком смысле?

– Я потом месяц при свете спал. Не мог темноты переносить. Кошмары снились. Такие, что не приведи Господь. В кровать ссался, простите за подробности, ходил во сне, кричал, а проснуться не мог. Жена думала, что уже все, – он покрутил пальцем у виска.

– Что именно вам снилось?

– Уже не помню точно. Но помню, что страшно до жути. Люди, сломанные, как куклы. Все бежали за мной. Они и…, – Бибиков описал в воздухе круг зажженной сигаретой, – и тьма.

– Что потом?

– Потом уголовное дело на сто томов. Мы под архив даже отдельную комнату освободили. Допросы не дали ничего. Следственные эксперименты все впустую. Они только про бога своего и голосили, сектанты сраные. Про отца этого. Мозги им промыли знатно. Но психологическая экспертиза ничего не дала – большинство вменяемые, отдавали отчет. Может выгораживали кого-то еще, не знаю. Из тех, кто участвовал в этом, посадили всех. Одному дали вышку, семерым пожизненное, остальным от десяти до двадцати пяти.

– Вы слышали про убийства сектантов?

– Да, кто-то повадился их резать. В две тысячи девятом к нам один вернулся в город после отсидки. Мы пасли его. Потом соседи жаловались на вонь из квартиры. Дверь взломали, нашли его в ванной. Выпотрошенного, как свинью. Кишки вокруг шеи обмотаны.

– Что об этом думаете?