Балтийская сага

Он, Савкин, всегда был максималистом.

Итак, с бутылкой «Праздничной» в портфеле, поехал я дождливым июльским днем на улицу с неприятным названием Бела Куна. Заранее я наказал себе не вступать в споры с Савкиным, не реагировать на его крики и насмешки.

Но Владлен был удивительно тихим. Он лежал на кровати в бледно-голубой рубашке, выпустив поверх легкого покрывала лопатообразную седую бороду.

– Здравствуй, лысый человек, – сказал он, протянув мне руку и улыбаясь, насколько позволяли покалеченные войной челюсти.

Его рука была холодной. Как бутылка, извлеченная мною из портфеля. Я поставил ее на тумбочку рядом с горкой книг. Сверху лежала, я заметил, «Последний из могикан» Купера. И еще стоял на тумбочке пестренький знаменитый кубик Рубика.

Оксана – упитанная брюнетка со сплошной бровью над черными прищуренными глазами – оказалась молдаванкой, приехавшей на заработки. На ушах у нее висели крупные медные кольца. Черты лица были правильные, красивые даже, но – в резковатости их выражения ощущалась затаенная горечь. «Не ждите от меня улыбок», – словно предупреждала Оксана.

Она подкатила к кровати столик на колесиках, на нем были исландская сельдь, баночка минтая, салат оливье, что-то еще, дымилась в миске свежесваренная картошка, и стояли бутылки с кока-колой и лимонадом.

– Ну, ешьте, – сказала она и помогла Владлену сесть, спустить ноги в теплых носках. – А ты смотри, Владлен Борисович, много не пей. Ему нельзя много, – взглянула она на меня. – А я схожу в магазин.

Я откупорил «Праздничную», налил в стопки, мы выпили по первой. Владлен подцепил вилкой кусок минтая, понес ко рту, прикрывая другой рукой верх бороды.

– Хорош минтай, – заявил он, медленно прожевывая любимую закуску. – Она из Бельцов, Оксана. Ее отец был там большим начальником. Точно не знаю, она не говорит, но думаю, что по эмвэдэшной части. Они хорошо жили, ясное дело. А как Молдавия вышла в независимые, тут начался шурум-бурум. Отца Оксаны с треском сняли, стали тягать на допросы. Налей-ка еще. Ну вот, – продолжал Савкин, выпив, – новая власть готовила суд. Какие-то люди угрожали ему, машину сожгли. Он не выдержал. В ванной вскрыл себе вену.

Указательным пальцем Владлен чиркнул по запястью.

– Печальная история, – сказал я.

– А Оксана преподавала в школе обществоведение. Этот предмет кому теперь нужен? Может, только Северной Корее, – хмыкнул Владлен. – Осталась Оксана без работы. Она не говорит, молчит, но… ну, я думаю, у нее семья распалась. В общем, с пожилой матерью и больной младшей сестрой переехала Оксана из Бельцов в деревню, к деду по отцу. Помыкалась, туда-сюда… Короче, махнула в Питер на заработки. В фонде помощи ветеранам войны дали ей мой адрес. Еще она ходит к женщине, тоже ветерану, убирает… Да, уборка, то, се… – Савкин как-то странно усмехнулся, почесал под бородой. – Кто ветеранам жить помогает, тот, конечно, достоин… удостоен… Я сам видел, ей большую корзину цветов принесли…

– Корзину цветов? Влад, ты о чем?

Удивленно я смотрел на него. А он, что-то бормоча, хрипло дышал над тарелкой с недоеденным салатом. Вдруг схватил с тумбочки кубик Рубика и вопросил:

– Ты умеешь? Чтоб на каждой стороне гладко… Ну, смотри!

И стал быстрыми движениями пальцев перебирать, поворачивать малые кубики, из которых состоит большой куб. Очень скоро он достиг нужного результата: все шесть граней куба заняли правильное положение.

– Ну ты молодец, – сказал я. – У меня это не получается.

Савкин поставил Рубика на тумбочку и тихо сказал:

– Налей. Мы ж бывшие морпехи, так? Вот за это.

Мы выпили. Еще бы не выпить за главное, можно сказать, дело нашей жизни.

– Ты ешь, ешь, – сказал я. – Картошку вот, пока не остыла.

– Не хочу. – Владлен удовлетворился очередным куском минтая. – Вадим, я вот почему тебя позвал. Что делается в стране? Убили Юшенкова. Убили Щекочихина…

– Щекочихина не убили.

– Отравили втихаря, значит, убили. Убийц и заказчиков, конечно, не найдут. Мы что же – превратились в гангстерское государство?

– Хотел бы и я, – говорю, – получить ответ на этот вопрос. Сам знаешь, в обществе у нас сильное расслоение. От сталинского времени немало людей осталось с вывихнутыми мозгами.

– Фашисты! – выкрикнул Савкин. – Это они ведут отстрел политиков с демократическим взглядом. Взрывают дома и спящих людей. Какие-то шахеды появились…

– Шахиды, – уточнил я.

– Пояса со взрывчаткой на них – во придумали! Вчера по радио: две чеченки взорвали себя у входа на тушинский аэродром, где шел рок-фестиваль. Люди пришли музыку послушать, а их…

Владлен захлебнулся от собственной обличительной речи, закашлялся. Я налил ему в чашку лимонад, он отпил, поставил чашку на столик и вдруг повалился на кровать, закрыв глаза.

– Влад! – Я схватил его за руку, потеребил. – Ты чего, Влад? Тебе плохо?

– Нет, нет… Не пугайся… – И, помолчав: – Германский фашизм разгромили, а у себя дома не заметили, как он вырос… пророс…

– Ну почему не заметили? – возразил я. – Очень даже заметно. У нас на глазах происходит превращение чиновничье-олигархического государства в полицейское. Власть стала поощрять националистические настроения. Но существует оппозиция, которая…

Я стал развивать эту тему – о нелегкой жизни оппозиции в нынешней России. Владлен слушал, закрыв глаза. Казалось, что он засыпает… или уже уснул… Вдруг он повернулся на бок, лицом ко мне, и сказал, ухмыляясь:

– А ты знаешь? Делавары плавают так же хорошо, как ползают в кустах.

– Делавары? – переспросил я. – При чем тут делавары? Хлопнула в прихожей дверь. В комнату вошла Оксана:

– Ну как вы тут?

– А где Великий Змей? – обратился к ней Савкин, приподнявшись на локте. – Уплыл по течению! – выкрикнул он и захохотал. – Понятно, нет? Прыгнул в реку и поплыл!

– Понятно, понятно. – Оксана достала из тумбочки темный флакон, а из него – белую таблетку. – На-ка, прими, Великий Змей. – Дала Владлену запить из чашки. – Вот так. Успокойся.

Ее движения были быстры и точны.

Успокоительная таблетка подействовала: Владлен заснул, хрипло дыша раскрытым ртом. Оксана позвала меня на кухню. Тут между холодильником и шкафчиком была втиснута узенькая тахта, накрытая чем-то пестрым, по-молдавски ярким. Мы сели за столик, Оксана налила мне водку в стопку, а себе кока-колу.

– Вадим Львович, – щуря глаза под сплошной черной бровью, сказала она. – Извините, что я… Можно с вами откровенно?

– Да, конечно. Слушаю вас.

– Я почти год у Владлена и вижу, как он ухудшился… то есть здоровье ухудшилось…

– Он совсем не ходит?

– С ходунками до туалета только. Но беспокоит другое. С весны началось, он в разговоре вдруг… будто в голове переключается что-то, и он…

– Заговаривается. Я заметил.

– Вадим Львович, я боюсь. Вызвала врача из его поликлиники, пришла молодая, говорит: «возрастные изменения», выписала успокоительное лекарство. Но мне страшно… Сейчас про индейцев, начитался, Великий Змей у него в голове… А что еще надумает? Если совсем крыша поедет?

– Я не врач, Оксана…

– Знаю. Но вы единственный человек… Он же такой одинокий! У него никого не осталось, в июне умер его друг, инженер, с которым перезванивался… Я не могу его оставить, уйти, мне жалко его! Никого нету, один только вы, Вадим Львович…