Балтийская сага

– Ну ты же крупная женщина, вот и режу соответственно.

– Все еще не можешь без своих шуточек?

Но вот приготовления закончены, – стол накрыт, салат, политый сметаной, и разогретая тушеная капуста с мясом располагают к хорошей сытой жизни, и я провозглашаю первый тост:

– Пусть Новый год будет милосердным к России, в том числе и к нам. Лизина настойка приятно пахнет, но недостаточно крепка, женщины пьют с удовольствием, а я, старый алкоголик, перехожу на коньяк.

Мы пьем за Лизу – за ее доброту и бескорыстие, ее постоянную готовность сделать страждущим нужные инъекции, внимательно выслушать людей, битых жизнью, помочь им советом, утешить, вселить надежду. За Лизу-Скорую-Помощь.

Пьем за Машу – за ее недавнюю увенчанность титулом заслуженного учителя. Много лет она преподавала язык и литературу, была завучем, потом и директором школы. Я даже вспомнил: в шестидесятые годы в одном журнале напечатали Машину статью об Аполлоне Григорьеве.

– В семьдесят первом! – со смехом поправила Маша. – Ой, неужели ты помнишь? Ну и память у тебя, Вадя.

– Я все помню. Выпьем за тебя и твоего Олега. И за Валентину, – добавил я. – Надеюсь, ей хорошо живется в Хельсинки.

– Она живет не в Хельсинки, а в Тапиоле, – сказала Маша.

– Это, кажется, город-спутник?

– Да. Это город-сад, архитектурное чудо. Лучшие архитекторы Финляндии проектировали Тапиолу.

– Ты говоришь так, будто была в Тапиоле.

– Да, была прошлым летом.

– Значит, ты помирилась с Валентиной? – спросила Лиза. – Это хорошо, по-христиански.

– Причем тут христианство? Я по-прежнему считаю, что человек должен жить в своей стране.

– Конечно, – говорю, подливая дамам настойку в бокалы. – Товарищ Сталин запретил браки с иностранцами.

– Ну и нечего иронизировать! – хлестнула меня Маша сердитым взглядом. – И вообще, если б не ты, так ничего бы и не было. Никакой Тапиолы.

– То есть как? – поразился я. – Что ты несешь? Причем тут я?

– Разве не ты дал Валентине адрес Кузнецова в Хельсинки?

– Адрес Терентия? Да… – припомнил я. – Она попросила, я дал адрес… Как всегда, я во всем виноват… Но когда это было! На Валиных похоронах, в шестьдесят восьмом…

– Тогда и началось! Валентина с группой уехала в Хельсинки на гастроли. В свободный вечер пошла по адресу – дедушку навестить. А дедушка Терентий умер. Но оставил большое семейство. Они Валентину заобожали. Петя, дедушкин внук, влюбился в нее как не знаю кто. Как Петрарка в Лауру.

– Петя, Петрарка – его так и зовут?

– Его финское имя – Пентти, через два «т». Валентина называет его Петей. «Петенька, – говорит она, – лютеранин, но поклоняется Природе». Он дизайнер по ландшафтам – уважаемая у финнов профессия. Он стал ее приглашать каждый год в Финляндию. Организовывал ее концерты, поездки. В общем, они сошлись.

– Так Петя двоюродный брат Валентины?

– Я была против. Но она же упряма, как ее папа.

– Это не упрямство, – сказала Лиза. – Это любовь.

Маша вздохнула. Знакомым движением рук расправила на лбу кофейные пряди.

– Приятная у тебя настойка, – промолвила она. – На чем ты настаиваешь?

– Боярышник, мята, кое-что еще. Как хорошо, что вы помирились. Столько лет пролетело.

– Да… Прошлой весной, – сказала Маша, – как раз на Пасху, раздался звонок. Олег взял трубку. Это Валентина позвонила, говорит: «Мы с Петей в Ленинграде. Можно к вам приехать?» Олег ответил: «Можно». Ну, они и приехали по дамбе к нам в Кронштадт.

– Ты же теперь не на Карла Маркса живешь?

– Мы давно переехали в новый дом на Зосимова. Ну вот. Трое суток они у нас прожили. Пентти, Петенька, на два года моложе Валентины. Высокий, улыбчивый, с волосами до плеч. По-русски говорит с акцентом, конечно, но падежи ставит правильно. Пригласили нас приехать. Погостить. Ну, мы выправили загранпаспорта и летом поехали. У них в Тапиоле чудная квартирка, две спальни, большая гостиная, вокруг лесная красота.

– Валентина все еще поет? Выступает?

– Нет. Пятьдесят седьмой год уже ей пошел. С голосом некоторые проблемы. Но ничего. Они живут хорошо.

– Слава Богу. – Лиза перекрестилась, взглянув на икону в углу.

– А как тебе живется, Вадя? – спросила Маша. – Кто помогает тебе управляться с бытом?

– Лиза и помогает. Ну и ко мне приходит социальная работница, приносит продукты, уборку делает.

– Олег читал твои статьи. Говорит, ты хорошо пишешь, но не всегда правильно.

– Всегда правильно писал Анатолий Софронов.

– Вот еще! Ты скажешь. Олег говорит, надо бы написать историю кронштадтского Морского завода, бывшего Пароходного. Я говорю: «Вот возьми и напиши». – «Нет, – говорит он. – Я умею писать только объяснительные записки о перерасходе электроэнергии». Он, так же, как и ты, любитель шуточек.

– Как и все моряки.

– Вадя, история Морзавода действительно интересная. Вот бы вы с Олегом взялись и написали. У него масса материалов о военном времени.

– Спасибо, Машенька. Не сомневаюсь, что надо написать историю Морзавода. Но я не смогу. Я занят большой писаниной, она идет трудно и медленно, – даже не знаю, успею ли закончить…

* * *

Август стоит жаркий. А меня словно ледяным ветром прохватило. Радио и ТВ сообщили, что на флотских учениях в Баренцевом море потерпела аварию атомная подводная лодка «Курск», легла на грунт. Это произошло 12-го, и вот уже пятые сутки не могут спасти ее экипаж. Там 118 человек. Западные страны предложили помощь, наши отказались: мол, сами умеем, все спасательные средства на Северном флоте есть. Вот только шторм, подводные течения и плохая видимость под водой мешают спасательным аппаратам состыковаться с аварийным люком подлодки.

А время шло, сто восемнадцать душ томились, ожидая спасения… или сколько их осталось в живых после взрыва… и с каждой уходящей минутой все меньше шансов… А президент Путин отдыхает в Сочи. Нет, не вылетел срочно в Североморск, не кинулся на помощь, – выслушивает по телефону доклады главкома ВМФ адмирала Куроедова… подводные течения мешают состыковаться… Лишь вечером 16-го – на исходе четвертых суток – он велел Куроедову принять помощь Запада. К месту катастрофы пошли норвежцы со своими спасательными средствами.

Что произошло на «Курске», что за взрыв? Может, в аккумуляторных ямах скопился водород? Куроедов выдвинул версию о возможности столкновения лодки с плавающей миной, оставшейся с войны. Ну это маловероятно… вообще невероятно… А министр обороны Сергеев в программе «Время» дал интервью: дескать, когда спасатели обнаружили «Курск» на грунте, рядом с ним был «еще какой-то объект». Какой? Не сказал. «И куда же подевался этот объект?» – спросили журналисты. «Ушел», – ответил маршал. Мне было стыдно за него, старого человека, столь беспардонно врущего. «Вторым объектом» могла быть только некая подводная лодка, столкнувшаяся с «Курском», но ведь, если было столкновение, то эта мифическая лодка тоже должна была получить тяжелые повреждения и вряд ли смогла незаметно скрыться.

И еще министр заявил, что иностранную помощь приняли сразу, как только она была предложена. Опять ложь! Помощь-то предложили сразу, но приняли ее только 17-го, после того как Путин вечером 16-го велел Куроедову ее принять. Роковые четыре дня были потеряны… Люди, уцелевшие после взрыва, задыхались в отсеках. Затоплены были еще не все отсеки. Оба реактора, конечно, заглушили. На лодке – мрак и холод… и убывающий кислород, и накапливающаяся углекислота… и стук… люди стучали молотками, клещами в стенки прочного корпуса… звали на помощь… надеялись, что услышат, спасут…

Ужасно! Я так ясно представил себе эту страшную картину… будто оказался там, среди них…

Утром 20-го августа норвежские водолазы-глубоководники открыли верхний, а затем и нижний люки 9-го отсека. Вышла тоненькая струйка воздуха – отсек словно вздохнул – он был затоплен полностью.