Летопись Кенсингтона: Кенсингтонский народный фольклор

– А тогой, – нравоучительно изрек Блюститель, – что деньги имеет только Адам Смит. А Клейтон их сроду не жевал.

– Точно, – закивал Фредди, вспоминая, как Клейтон вчера приходил к ним на студию просить в долг, и как он, Фредди, с наслаждением выкидывал его в окно. А Брайан при этом играл на гуслях похоронный марш…

– Итак, о деньгах, – прервал его сладкие воспоминания Ринго. – Плати штраф!

Фредди со вздохом выгреб из кармана всю мелочь и отдал ее Ринго, который немедля выписал ему квитанцию, упрятал штраф в один из своих необъятных карманов, снял шляпу, обдул пыль, сказал: «Пусть ее», и с гордостью вручил Фредди. Тот нахлобучил шляпу на уши, земно поклонился Блюстителю, и, насвистывая, пошел в музей.

Пройдя сто метров, он остановился и даже захрюкал от бешенства – с противоположного тротуара, стоя за одним из лотков, ему весьма приветливо улыбался Элтон Джон и держал в зубах объявление низкого содержания:

«ТОЛЬКО СЕГОДНЯ! БЕСПЛАТНАЯ РАЗДАЧА БРАЗИЛО-ЯКУТО-МЕКСИКАНСКИХ ШЛЯП – СОМБРЕРО!»

Элтону можно простить невольный грех – он не обучался в колледжах, как квины, он только закончил консерваторию, и то давно, и до всего доходил своим умом. Но его ум как-то не дошел до того, что Бразилия и Якутия – две большие разницы. А когда ему об этом тактично намекали, он рычал и плевался. А Фредди успокоиться не хотел долго. Отвесив подзатыльник Элтону, он три квартала спасался от Боуи, который подрабатывал (sic!) у Элтона (sicsic!!) секьюрити (sicsicsic!!!). Отвязавшись от Боуи (очень много sic), Фредди придумал новую забаву – растер по стеклам «Шинка» разной дряни, и долго громко злобно хохотал, довольный проделкой. Затем он пошел в ресторан и проделал там одну из своих старых шуток – напился, упал, пролетел два лестничных пролета и выбил стеклянную дверь. И уже под вечер, бреда окольными путями домой, он-таки наткнулся на музей Революции. Лбом. Но что это было за здание, Фредди не понял, пнул его, отшиб еще и ногу, опосля чего уполз домой, подвывая и обещая страшно отмстить. Всем. И музейщикам в частности. И отмстил. Но это уже совсем другая история.

/ – картинка №6 – /«Рьяный вегетарьянец», или «Шинок» – приют для всех убогих?/

Однажды жил да был, жил да был не очень страшный Жилдабыл, а совсем не страшный Коллинз Фил. Вполне такой нормальный Фил. Умный, но хитрый. Хитрый, но добрый. Добрый, но в кредит не отпускал. В кредит не отпускал, ко всем верил. Всем верил, но всех дурил. Всех дурил, но никого не обманывал. Никого не обманывал, но был не простак. Не простак, но… Да хватит уже, честное слово!!!

А важно то, что Фил после встречи с барашком совершенно опустился и перестал есть мясную пищу. Стоило ему взять в зубы смачную котлетку, как он тут же встречался взглядом с укоризненным глазом барана. Фил краснел, бледнел и выбрасывал котлетку в окно, где ее тут же ловил в сачок керосиновых дел мастер Элтон Джон. А Фил катастрофически терял вес. Он уже не был тем упитанным коротышкой. Напротив, он стал таким щуплым, что его даже путали с Брайаном, и если Фредди и вмазал единственный раз за всю свою жизнь Филу по затылку, так только потому, что спутал его со спины с Гарольдычем.

– Глуп, как пуп, – ругался Коллинз на следующий день в «Шинке». – Спутать меня – с этим хлыщом! Эва!

– Твой Мэй, – раздался вдруг чей-то вопль, – сидит тут на месте Фила и буровит с копытным!

И на лысину Коллинза обрушился такой хлопок, что бедный шинкарь чуть не отдал Богу не только свою измотанную душу, но и кое-что иное. Развернувшись, он узрел сзади не кого иного, как Дэвида Боуи собственной персоной.

– Уг, – смущенно кашлянул Боуи. – А где Мэй?

– Откель я-то знаю? – сердито сказал Фил, потирая хлопнутое. – Я шинкарь.

– А чего отощамши? – недоверчиво спросил выглядывающий из-за плеча Боуи Джон.

– Это называется – лечебное голодание! – поднял палец Фил. – Лечусь я. Жру одни лекарства. Поэтому и голодаю.

– А зачем тебе Мэй? – поинтересовались Фил с Боуи у Джона.

– Да говорили, что он в «Шинке», – пожал плечами Джон. – А мне выпить не с кем. А Мэй…

– А Мэй только вчера просох, – сухо сказал Боуи.

– А хрум тамид жочах, – невнятно сказал Джон, поедая БигФилбургер («две лосиных котлеты-гриль, специальный синий сыр, муравьи, салат-латук, все на булочке с кинзою – не стошнил? Все это – БигФил!»).

– Это хорошо, – кивнул Боуи, – а точнее?

– Сам черт ему не брат, – прожевал Джон, и тут заметил жадный взгляд Коллинза. – Ой, извини, больше нет…

– У меня есть, – сжалился Элтон Джон, вынул из сачка и протянул бармену котлету, внешний вид которой показался Коллинзу до боли знакомым.

– Твоя, – поддакнул Элтон. – Вот уж не думал…

– Он вообще редко думает, – встрял Джон. – Только по вторникам, после обеда.

– Что ты способен на такие фигли-мигли, – закончил Элтон.

– На такие хрюки-щуки, – поддержал Боуи.

– На такие зиги-заги, – встрял Джон.

– На такие экивоки, – влез баран.

Все с неодобрением, а кое-кто даже со злобой посмотрели на него.

– Чего надо? – свирепо спросил Коллинз. – Уйди, животное!

– Опять ешь котлеты? – хрипло поинтересовался барашек. – Из моего мясца-то ты ведь котлетки жрешь, каннибал!

– Они лосиные! – фальшивым голосом возопил Коллинз.

– А лоси, можно подумать, не люди?! – пресек баран. – Всех маралов в зоопарке переел, Злобный Убийца с Чаном! Потом за медведя примешься, а там и до Ринго недалеко? Съешь ему ручки – гам! Съешь ему ножки – гам!

– Всегда на страже! – это вошел Ринго. – Штрафы со всех вместе, или с каждого по отдельности?

– Ринсмен, это не по-конституционному, – выступил вперед Боуи.

– Я и суд присяжных, я и адвокат, – прервал гнусные инсинуации Старр. – Штраф!

– Нас же больше, – скучающим голосом сказал Джон, и все, очень неожиданно для Ринго, и в особенности для барана, набросились на них и скрутили. Не сразу, но шум битвы долетел даже до мило храпящей прабабушки Боуи, глухонемой с тринадцати лет. Она пробудилась, расправила помятые со сна уши и, видно, кое-что все-таки услыхала, потому что открыла рот и сказала первую за сто лет фразу:

– «Шинок» – приют для всех убогих, подруг он дней моих сурових, – после чего хлопнулась на подушку и вновь погрузилась в сладкий сон.

Ринго и баран были закачены под стойку, и баран был неприятно поражен и даже напуган, когда увидел, что Фил тут же впился зубами в огромный сочный мыш-кебаб (еще одно шиночье фирменное блюдо).

А Ринго даже сквозь старый нашейный платок, запиханный ему в говорилку, продолжал бубнить размеры и показатели штрафов. Только спустя три дня, когда Ринго торжественно, при большом скоплении народа, пообещал не требовать штрафов с проштрафившихся, а баран поклялся больше не устремлять на Фила коробящих честь и достоинство последнего взглядов, их отпустили и вдоволь накачали детским шампанским. И теперь, если баран еще и пытался укоризненно взглянуть на Коллинза во время поедания последним сосиски или бифштекса, сам Коллинз устремлял на барана свой новый фирменный взгляд «Барашек в бумажке», так что баран немедленно линял и становился фиолетовым. В крапинку. И – что особенно важно – его не надо было для этого даже стукать! Во как!

/ – стих №3 – / Зловещий доктор, или Плавали – знаем! /

Однажды доктор Фу Манчу

Купался ночью в Темзе,

И пятку желтую свою

Он тер усердно пемзой.

Как вдруг узрел

По берегу гуляющего Мэя,

И док решил перепугать