Летопись Кенсингтона: Кенсингтонский народный фольклор

А Ринго меж рядов ходил,

Бил жезлом по рукам.

И щупальца у всех распухли,

Как гусячьи лапы.

И кенсингтонцы стали вдруг

Чернее, чем мулаты!

А почему? А потому, что

«ДЕДКО» выхлоп дал,

И от прибавки смога Лондон

Дуба чуть не дал*!

(*А потом еще удивляются – чего это во всегдашней теплой и сырой Англии вдруг снежные бури и заносы! Все из-за недостатка экологии и хулиганской выходки некоего г-на Дикона.

P.P.S. «ДЕДКО» – это кенсингтонский омнибус номер двадцать девять, о нем и его шофере Диконе вы прочтете чуть позже.

P.P.P.S. Рифма «дал – не дал», конечно, несколько остра, но ее не мы придумали, честное скуперфильдское! – прим. авт.)

/ – легенда №1 – / Альпинист, или Трубочист /

Однажды в Кенсингтоне появился необычный трубочист. Был он странен – весь в белом, весь в черной шапочке и с ледорубом за спиной. Опознать загадочного человека не мог никто. Сотни раз его подстерегали с сетью и фонариками, но трубочист растворялся в воздухе или с таинственным шипением сдувался в маленькую гусеницу, которая чрезвычайно быстро уползала.

Самым рьяным охотником оказался Ангус Янг. Он был глубоко убежден, что паскудный Альпинист ворует у него прокладки для гусаков и переходники для шлангов. Янг строил такие ловушки и засады, так мастерски маскировался в тенях труб и антенн, что все просто диву давались – вот стоит Ангус, и вдруг раз! – на его месте уже одиноко возвышается длинная, поперечно-полосатая дециметровая антенна. Даже Боуи не выдержал и написал про него песню «Палас Атена», объясняя очевидную неграмотность полным отсутствием у себя блох. Непонятно, но доводы Боуи убедили не всех, а сомневающиеся переводили песенку, как «Отель «Афина». Глупо, но речь сейчас идет об альпинисте-трубочисте, так что попросим г-на Боуи убраться со своими Антеннами и Афинами.

Единственным, кого смог залучить* Ангус в свои сети и силки, был дворовый кот по кличке Бармалей, случайно залезший на подопытную крышу в поисках чего-нибудь вкусненького.

(*В прямом смысле – приманкой служил крымский синий лук. Непонятно одно – какого шницеля он понадобился коту?! – прим. авт.)

Бармалей был отправлен на экспертизу, коя вынесла следующий вердикт – «невиновен», кота отпустили, а Ангус с удвоенной энергией принялся бдеть.

Тем временем Альпинист был и активно действовал. Имели место таинственные уханья и гуканья в печной трубе Мэри Остин, а также звук прочищаемого дымохода у Стинга. Кто-то сорвал антенну в кенслесмолкомхозе, а затем – по-видимому, он же – залез в «Шинок» через каминную трубу и основательно попортил ЧАН, изгадив его непристойными словами и картинками со скабрезными подписями.

Даже Фредди забеспокоился – к нему среди ночи ворвался какой-то субъект с ледорубом и в неприличных выражениях попросил «набздынькать на посох». Фредди набздынькал ему гипсовым слепком своей левой ноги, доселе лежавшим у него на ночном столике. Ночной пришлец с проклятьями и воем, а равно с похищенной бутылкой «Кеглевича» выскочил в окно, а Фредди с ногой в обнимку лег досыпать.

Непорядок – наконец-то решил Ринго. Нарушать не позволим, даже если штрафа взять не с кого. Собрав рюкзак и взяв бессменную книжечку с квиточками, Старр сам полез на крышу и засел там на ночь.

Как он узнал, что именно на его крышу нынче покусится таинственный незнакомец? Очень просто. Он переписал все дома, в которых замечалось появление призрака-трубочника, и пришел к потрясающему выводу. Преступник, выбирая очередную жертву почищения и покушения, действовал по сложной и тщательно выверенной системе – по квадрату. Следующей по квадрату жертвой как раз предполагалась старровская крыша.

Так вот. Ринго устроился на крыше, справедливо рассудив, что, чем трубочист грязнее – тем труба чище, а его, Ринговская труба, по праву считалась одной из самых грязных в городе, и, следовательно, ее-то лиходей-трубодей миновать никак не сможет.

И вот, как певал наш незабвенный Леннон, имэджин – темная ночь. Слышен только храп Стингова медведя – умаялся, бедолага, брюкву по полу клетки гонять. Ринго пьет чай с лимоном из термоса и заедает оный пирожком со вкусным мясом. Лепота, хотя и весьма холодно, плюс два, заморозки, на дорогах гололедица. И вдруг – стук-стук-стук! Шкряб-шкряб-шкряб! Лезет! Страшно! Но Ринго – мужик что надо! Он откладывает термос. Он отбрасывает чертов пирожок вместе с его чертовым мясом. Он вынимает квиточник. Раскрывает его. Достает ручку. И строго, но справедливо, начинает вещать. Слова его – грозные, тихие, но полные скрытой мощи, разносятся по району и улетают куда то далеко-далеко:

– За покушение на честь, достоинство и печные трубы кенсингтонского народа! За мерзкое надругательство над жителями последнего! За порчу всенародной собственности мерзкими непристойностями! За…

Долго читал Ринго. Как острые ножи, впивались слова в темную фигуру с ледорубом за спиной. И, наконец, когда последнее слово уже готово было сорваться с ринговых губ, незнакомец разомкнул свои. Он сказал, и даже Старра потрясло величие и подчеркнутое достоинство сказанных им слов:

– А, это ты, Блюстик! Я-то стою и думаю – трубочист, не трубочист! А это вона кто! Чего ж ты делаешь на крыше? Внимание! Рядом с антенной поставил я лисий капкан, а напротив дымохода – волчий! Не споткнитесь.

Ринго молча развернулся, молча улез в дымоход, и о нем ничего не было слышно в течение недели. Переживал, наверно. Ангус никому ничего не рассказал. Только Филу. Тот занес сообщение в «3олотую книгу», откуда и пошла легенда, и мы узнали, собственно. И вам рассказали, только вы – ни одной живой душе, ладно?

Альпинист буянил еще долго, пока всех однажды не потрясло следующее событие. Как-то посреди ночи, когда почему-то мало кто спал (было всего-то полтретьего утра первого января), все шлялись по улицам, в основной своей массе, правда, пребывая в «Шинке». Лилась спокойная светская беседа, пока общий гул и битие кружками по выям не прекратил дикий рев Дэвида Ковердейла:

– Глядите! Глядите же, не будь я знатный ковровец! Это же просто хрущ какой-то!

Все приникли к окнам. Это был не хрущ, ибо хрущи посещают Великую Британию исключительно в июне, отчего и зовутся июньскими жуками. Напротив – по крыше дома г-на Дикона медленно брел Трубочист. Теперь, при свете фонарей, можно было отчетливо разобрать хотя бы очертания Альпиниста. Был он в неширок в плечах, высок, худ и в лыжной шапочке. Глубокое впечатление на всех произвел нос призрака – большой, чуть отвисающий, издали он напоминал тюбик клея «Уникум». В худых руках с огромными ладонями призрак держал ледоруб.

Всех затрясло, и именно это, возможно, и дало толчок всему помещению, которое, по принципу костяшек домино, передало толчок далее, в результате чего сотрясение дошло до дома, по крыше которого карабкался наш общий друг. Не удержавшись на скользком обледенелом скате, Трубочист закричал и полетел вниз. Хорошо, что январь выдался снежный. Хотя трубочисту было все равно – в сугроб он не попал, а гукнулся спиной об табличку «По газонам не ходить – ноги выдерну!». И замер.

Когда все высыпали из «Шинка», незнакомец не подавал признаков жизни. Внезапно он зашевелился, но не по своей воле – из-под чужестранца выкарабкался Дэвид Боуи. Бросив: «Будет жить», он, прихрамывая и суя за пазуху пресловутую табличку, направился в питейный дом. А прочие кенсы подошли к паданцу, чтобы как следует рассмотреть грозу района. Кто-то – кажется, Фредди – сдернул с него шапочку, и —

– Ах!

– Ох!

– Не может быть!

А застигнутый врасплох человек изо всех сил зажал лицо ладонями. Фредди взял его ладони своими и резко развел их в стороны. Заглянув за них, он скривился и изо всех сил – питч! – плюнул в нахальную рожу со знакомыми пугливыми глазками, после чего с чувством выполненного долга закрыл обратно ладони разоблаченного Брайана…

– Нет, я все могу понять и простить, – кипятился несколькими минутами позже Фил Коллинз, отогревая несчастного Мэя глотком крепкого теплого грога. – Но зачем чан-то портить? Чан-то мой тебе чем не угодил?

– Зачем водку спер? – злился Фредди. – Зачем в глаз дал? Собака переодетая.

– Наитие, – бормотал Брайан в спасительную кружку глинтвейна. – Наитие Божие. Так само собой вышло. Я не хотел, но сделал!

– Вот отскребешь чан… – холодно сказал Фил.

– Вернешь винище! – хищно продолжил Фредди.

– Публично извинишься перед Ринго, – поддакнул Ангус.

– …И только тогда мы поймем и простим, – сухо закончил Дэвид Боуи.

Мэй поперхнулся вином, вскочил, раскланялся, каркнул: «Мерси!» и упорхнул…

– …А почему – Трубочист? – задал вопрос Джо Кокер, до этого примерно и не перебивая слушавший легенду.

– Потому что Мэй, будучи уволенным из пожарной части и временно не занимаясь выпуском гитар собственной фирмы, так сказать, подрабатывал левым путем. Он чистил трубы и проверял отопление.

– А водку? – недоумевал Кокер. – Зачем брать водку? И откуда ледоруб?

– Выпить хотел. А ледоруб… Ты же знаешь, он никогда не расстается со своей гитарой каминного происхождения. Вот и замаскировал ее.