Летопись Кенсингтона: Фредди и остальные. Часть 2

– Не пакости мой паркет! – возмутился Брайан.

– Так это твой паркет?

Фредди тут же отодрал несколько паркетин и, сложив из них шалашик, поджег. Затем он сварил суп и съел его. Суп из спаржи. Все это проистекало под многозначительное молчание.

– Это и есть ОН? – спросил, наконец, тонкий голос.

– Да, – самодовольно сказал Фредди. – Это он. А ты-то кто?

– Это мой паркет… – растерянно начал Мэй.

Фредди замахал на него ложкой.

– Подожди, – сказал он твердо. – Дай с нечтом разобраться.

– Я – призрак оперы! – представился голос и, судя по всему, присел.

– Ночь в опере? – уточнил Фредди. – Помню. Бывал.

– И я бывал, – подключился хрипатый. – И в опере, и в полисмене. Даже в сапожнике бывал. В их шкафов. Точнее, в иф шкохав. Тьф.

– А я вас помню, – проснулся Фредди. – Ты – Бука? Знаю. Читал. Ну, выходи, Бука. Посмотрим на твои бучачьи уши!

Послышалось шебуршание, лязг, истерический шепот: «Не сметь! Не сметь, рожа волосатая!», и из шкафа, кряхтя, выбрался.. медведь. За ним, красный от смущения, выбрался Стинг. Фредди с Брайаном молча смотрели на это безобразие.

– Так это ты – Самнер? – задыхаясь от возмущения, вспомнил настоящую фамилию Стинга Мэй. Стинг кивнул и тяжело задышал, всем своим нелепым видом требуя пощады.

– Так это ты, значит, Самнер, – повторил Брайан, медленно приближаясь к нему. – Ну сейчас мы из тебя будем делать Микки Мауса.

С этими словами он схватил с полки бюстик великого Лонгфелло и треснул им несчастного Самнера с такой силой, что от поэта осталась только борода и кусочек уха. Сам же Стинг, впрочем, пострадал меньше. Он подхватил медведя под лапу и позорно сбежал, прикрывая наиболее уязвимые места, по которым их лупил логарифмической линейкой гнавшийся за ними Фредди. А Брайан, злой и недовольный, решил отметить первую ночь новоселья здоровым и крепким сном. И так хлопнулся на диван, что весь дом заскрипел, затрещал и сложился вовнутрь, придавив стенами безмятежно спящего новосела…

/ – картинка №7 – / ЭДИОТ, ЭДДИ или ЭЛТОН? /

Однажды ночью на Фредди напало обжорство. Напало тихо, без предупреждения и объявления войны. Фредди проворочался полночи без сна, свез простынь и покрывашку, но обжорство не уходило, а лишь азартно топало ногами и жало желудок.

– Как будто другого времени не было, – ворчал Фредди шепотом, чтобы не разбудить Джима, с которым потихоньку жил. – Убирайся, кружка Эсмарха! Вон отсюда, скотина! Уходи!

Но обжорство не желало уходить. Оно так и заявило:

– БББРРРЛЬККК!!!

– Фред, это ты? – проснулся Джим. – Проголодался, бедненький! Иди поешь, чего найдешь там, – и он, махнув ногой в сторону кухни, опять задрых.

Фредди нехотя встал и поплелся на кухню, где, к своему глубочайшему удивлению, застал Роджера. Тейлор сидел за столом, читал «Таймс» и машинально пил молоко.

– Понятно, – сказал Фредди. – Пьешь?

После чего открыл холодильник, сел на пол и принялся опустошать агрегат, как будто не ел целую неделю (по правде, он не ел три дня, но ведь это мелочи, не так ли?). В порыве ликующе отплясывающего обжорства он смолотил индейку, миску салата «оливье», 34 абрикоса, полкило икры, 9 котлет, мороженую мойву, 5 вареных раков, гроздь бананов, 9 сырых сосисок и один желтый платок, по ошибке принятый за кусок сыра «пармезан». Платков, кстати, в холодильнике было предостаточно. Как и во всем доме. А все потому, что мама Фредди, несмотря на запрет папы (про него мы расскажем чуть позже), поддерживала отношения с Фредди, тайком писала ему письма и слала посылками дюжины носовых платков, так как по рассказам господина Дюма-отца знала, что в Лондоне сыро. Поэтому Фредди просто утопал в платках: платки были и в шкафах, и в ящиках стола, и весь пол толстым слоем, как ковром, был устлан платками. Так что не нужно больше удивляться.

А мы вам все равно еще кое-что расскажем. Сначала Фредди, получая бандероль, распечатывал ее и долго лил ностальгические слезы над каждым платочком, но потом привык, плакать перестал, а стал бандероли просто выкидывать. Даже не распечатывая. И вот однажды мама прислала Фредди ко дню рождения полную посылку денег, заработанных на продаже цветов в аэропорту Хитроу, возле которого они с папой и жили, и приложила к ним персонально от себя подарок – книгу «Катера и дрожжи: часть вторая». Фредди по привычке выбросил бандероль в мусорный бак за окошком, а сам сел в кресло и принялся читать свою любимую книгу – «Катера и дрожжи: часть первая».

На ту беду Элтон Джон близехонько бежал, и, как он впоследствии оправдывался, ему «просто приспичило покопаться в мусорном баке»! Чем он и не замедлил заняться, нырнув в бак с головой. Фредди, привлеченный шумом, высунулся в окно, но увидел лишь торчащие из ящика чьи-то ноги в башмаках сорок пятого размера. Фредди пожал плечами и вернулся к чтению главы – вот совпадение! – сорок пятой: «Катера и с чем их едят». А Элтон, вынырнув из ящика и выудив бандероль, благополучно скрылся с места преступления…

Утро следующего дня для Фредди началось довольно интригующе – в его дверь позвонили. Хотя в Кенсингтоне всем было известно, что Фредди – «сова» и обожает поспать подольше, видимо, таинственному утреннему посетителю на это было начхать. Фредди, бормоча проклятия и ужасные обещания, открыл. К его огорчению и обозлению, букета красных роз на пороге не было. Зато на земле лежала книга «Катера и дрожжи: часть вторая»! Поверх ее лежала записка: «Дарагой Фреди! Спасиба за книгу но она мне не патходит по маралным саоброжениям. Доброму хрестеонину не должно четать такии книги! Пакайся, иначи тебя ждут семь казней игипетских и гиена огненая! С наилутшими пажеланиеми – ЭД».

Фредди страшно удивился такой отповеди в шесть утра, да еще с какими-то грязными намеками и настойчивыми просьбами пакаться, но отнес книгу в дом и принялся тщательно изучать. Где-то в дальнем углу он нашел робкую надпись знакомым маминым почерком: «Др. сын! Посылаю с оказией книгу и 150 фунтов от меня. Десять – от Кашмиры. Расти веселым, красивым и не пей сырой воды. Твоя мама».

Фредди перетряхнул все страницы, долго копался в корешке, но денег так и не нашел. Тогда он сопоставил некоторые аргументы с фактами, перечел записку и бросился карать нахала. На полдороге он сбавил галоп и стал рассуждать:

– А куда я бегу? И зачем я бегу? Ах, да – бить морду. А кому? Чьи это ноги торчали из бачка? Ах, да – там были инициалы! ЭД! Кто же этот ЭД? Откуда бы такой ЭД? Может, это Эдди? Но у меня нет знакомых Эддов. Кто же тада???

Фредди развернулся и, повинуясь наитию, побежал к Дикону. А Джон в это время укладывал спать своего младшего после утренней кормежки. Фредди налетел бесшумно, как филин, метя головой прямо Дикону в пузо.

– Да как же?!! – получив, засипел несчастный папа.

– Где деньги? – засипел в ответ Фредди.

– Какие деньги? – шептал Джон, с опаской поглядывая на коляску.

– Обычные, – удивился его тупости Фредди. – Мои. Чьи же еще?

– Тише! – шелестел Джон. – Он спит!

– Которые ты у меня украл, – громко сказал Фредди.

– Пирцзхгл! – проскрипел Джон, раскачивая коляску, из которой уже послышалось хныканье.

– Украл, украл, – еще громче сказал Фредди. – Подлый вор.

Джон так замахал коляской, что малыш в целях безопасности стал привязываться пеленкой к ручке.

– Это не я, – одними губами ответил Джон.

– Унес, – куковал Фредди.

Коляска заходила ходуном, как при землетрясении.

– Почему я?!! – вышел из себя Джон.

Фредди показал ему записку.

– Инициалы-то! – как глухому, втолковывал ему на ухо Фред. – Твои ведь? Да? И почерк твой, – приврал он для вескости.

– Положим, – сказал Джон, изучая записку, – почерк не мой. К тому же, у меня инициалы – Д.Р.Д., а тут – Э.Д.

Он вчитался как следует, и его глаза заволокло.

– Сто пийсят плюс десять – будет сто шийсят!!!