Жили-были старик со старухой…

Рука старухи медленно потянулась к ухвату:

– Я те ведь знаю, где посолить …

Старик испуганно отодвинулся:

– Ты чего, старая? Ты не дури … Мне почём знать, как их чистют?! Или что, по-твоему в могилу к бате залезть да спросить, как он это деламши?

– В могилу надобности нет. – старуха кивнула в печной угол. – Возьмёшь тама щётку, залезешь на под, снизу пошкрябай. Потом я те гирьку дам. Залезешь на крышу, – сверху ею и пробьёшь дымоход-то. Делов то.

Старик не мигая уставился на старуху.

– Ты, старая пошла бы … Да проспалась как следует, что ли?

Старуха молча прошла в угол, достала с полки жестяную щётку и небольшую круглую гирьку на длинной верёвке. Положила всё перед дедом:

– Ты жрать любишь?

– Кто ж не любит? – буркнул он исподлобья взглянув на старуху.

Та наклонилась:

– Так вот, причуда. Вычистишь, тады и сготовлю– старуха сняла передник, повесила на крюк.

Старик молча наблюдал, как она подошла к рукомойнику, сполоснула руки и тщательно их вытерла.

– А еже ли я сорвусь и ноги себе поломаю?

– Ты как-то на пять годков подшился, а через пять часов сорвалси. Ничего,-пережила. – старуха пересыпала из ступы отмолотые зёрна и взяв сито, стала просевать от шелухи:

– Ты чего прилип-то? Я уж скоро в муку перетру, хлеб мне где печь?!

– Ещё замесить надо. – буркнул старик, взял жестяную щётку и побрёл к печи. – Ведь жили как-то, едрёна вошь!

– А вот чтоб не “как-то”, а как все люди, – не скули, а займись!

Старик кряхтя залез в печь. Скоро послышался громкий скрежет и тихий мат.

Старуха закончила просеивать, взяла мельницу и ссыпала зёрна на жернов.

– Япона мать раскудрить твою черешню!!! – старик отчаянно кашляя, выпал из печи и повернулся к старухе.

Она перекрестилась:

– Рогов тока не хватает!

Весь чёрный от сажи, старик встал и споткнувшись о лоханку, покачиваясь пошёл к сеням.

– А гирьку-то позабыл чево?

Старик вернулся за гирькой и с ненавистью посмотрел на старуху.

– Ой, ухайдокает щас свою старую! – старуха шутливо прикрылась руками.

Старик молча развернулся и скрылся в сенях. Старуха подошла к печи, чуть залезла, глянула:

– А не трухляв пень-то! – она чихнула, улыбнулась и принялась выгребать ошмётки золы.

Старик вышел из сарайки с длинной стремянкой. Приставил её к дому:

– Ну, не приведи Господи. – прошептал он и осторожно стал подниматься.

Очутившись наверху, он добрался до прибитой к крыше лестницы, которая вела к коньку. Моля Бога о том, чтобы прохудившаяся крыша под ним не провалилась, старик медленно подобрался наконец к трубе.

Сильный порыв ветра ударил в спину.

Сев верхом на охлупень, он перевёл дух и огляделся:

– Ух, а красота-то кака, чтоб я сдох!

– Етить-то ту Люсю, раздерить тя, напугал! – услышал он позади себя и, вздрогнув, оглянулся.

За трубой сидел Кузьмич. Перед ним на аккуратно расстелянном полотенце, лежала бутылка самогона, огурцы и консервы со шпротами.

– Ты?! Чего здесь …?

– А ты сам-то скумекай с трёх разов-то, еть ту Лю! Авось и…

– От своей, что ли прячешься? – сообразил старик и закашлявшись, рассмеялся.

– Да тише ты, ирод! – зашипел на него Кузьмич. – Сейчас всю мою схоронку рассекретишь!

Старик, зажав рот рукой продолжал трястись от смеха.

Кузьмич налил в стопку, протянул:

– На-ка, трясогузка, уймись!

Старик залпом выпил.

– Я отседова уж с час гляжу, как меня Зинка ищет. – довольно произнёс Кузьмич. – В жизнь не сыщет! Пошла к пристани искать, курица! – он усмехнулся и налил себе.

– Куда ж я табурет подевамши? – старуха задумчиво потёрла переносицу. – На верх, что ли с дуру снесла?

Она вышла в сени и поскрипывая поднялась на чердак.

– А знаешь, у меня ж енто … прям была чуйка, что ты здеся нарисуешься!

С этими словами Кузьмич налил себе и вынул откуда-то из сердца вторую стопку: