Сказочная жизнь

Светка с мужем пришли провожать их в аэропорт. В причине такой любезности Белла не заблуждалась: летели они вместе с Людмилиным кошельком на ножках. Пока муж общался с большим человеком, Светка расспрашивала о нём Беллу. Интересовало её, не приглянулась ли она такому перспективному кадру. Белла смеялась от души:

– Свет, я, наверное, испорчена любовными романами. Там всегда олигарх высокий, стройный, с пронзительными голубыми или мрачными карими глазами. И ещё кубиками на прессе! Как глянет этими пронзительными да придавит кубиками, так и отдашься ему хоть в спальне под парчовым балдахином, хоть на берегу океана, хоть в грозовую ночь на вершине скалы или в кратере вулкана! А у вас в Москве они все какие-то недоделанные. Что самое обидное, вместо пресса с кубиками живот, плавно переходящий в шею. Как глянет местный плейбой заплывшими глазками да ткнёт упругим брюхом, так и отлетишь к чёртовой матери! Вот Людмилины: муж не бедный, но на внешность просто бритый Черномор, к тому же ещё патологический бабник. Любовник – ну ты сама видишь…

– А что такого? Нормальный же мужик.

– Ну, не знаю, на пингвина похож. И бабник, но другой. Если Лев Михайлович к каждой юбке стремится всем сердцем и ещё кое-чем, то этот, кажется, считает, что отсутствие любовницы – это ущерб имиджу и заводит их как породистых собак. Да, мельком ещё одного крутого видела, к Гимлину с охранниками приезжал. Как насчёт баб, не знаю, но по внешности тоже не орёл, а воробей ощипанный, возраст у всех этих господ в районе полтинника…

– Дай угадаю! Денисов!

– Фамилию не спрашивала. Гимлин звал его Макс.

– Ну да, Максим Ильич. Этот в сто раз… да нет, в тысячу круче Людкиных. Но он верный муж.

– Звучит обнадёживающе. Значит, и среди них приличные бывают.

Почему-то вспомнила, как этот туз назвал её одуванчиком. Так её тётя Маруся звала за пушащиеся белые волосы.

В госпиталь их привёз этот отставной спонсор лично. И в последующие несколько дней до отъезда к Людмиле приходил и маялся. Вроде, все финансовые вопросы они решили, а он всё не решался проститься. Позже она спросила у Людмилы, в чём дело? Она отмахнулась: «Лёвку я любила, а этот просто партнёр. У него уже другая партнёрша, а всё ему неловко».

При виде матери дети испугались. Повязка на голове в виде шлема, одна рука перевязана и на теле гипс в виде комбинезона с оторванной штаниной: от подмышек и вниз, переходя на ногу до самой пятки. Но Белла быстро их построила и заставила о Белоруссии рассказывать. И они ей о войне двенадцатого года, о лесе, о бассейне, о поезде. Потом нянька усадила их рисовать маме красивые картинки для украшения палаты, а сама вполголоса поведала о том, как они оказались к концу второго месяца без денег.

– Но ведь я ей очень приличные деньги посылала!

– Но ведь она через день в Минск ездила и каждый раз с покупками возвращалась, – возразила ей Белла. – И в Москву она в новой шубке приехала. А дети в лёгких осенних куртках. Если бы я не попросила Гимлина привезти к поезду тёплую одежду, дети бы по пути до метро окоченели!

– Не знаю, что с ней случилось, – всхлипнула Людмила. – Была она у меня добрая мамочка, душевная. Ну, готовить не умела и убираться не любила. А когда я с первым своим сошлась, она как с цепи сорвалась. Всё только деньги, деньги и деньги! Всё только шмотки, шмотки и шмотки! Когда мы разводились, он мне предложил вместо алиментов квартиру. Конечно, я согласилась. А она на меня наорала: как мы жить будем? Да при чём тут мы? Алименты – это же на Людочку. И с ребёнком ни разу не согласилась посидеть. А когда я ушла от Лёвы, она меня гнала назад. Он ведь ей деньги давал, пока мы вместе жили. Больше, конечно, чтобы в дом не лезла.

– Бзик на почве климакса. В беде она тебе не помощница, – похлопала её по руке Белла. – Представляешь, что было бы, если бы она прилетела сюда? Горшок бы не подала, с детьми бы не занималась, зато компостировала бы тебе мозги и выпрашивала деньги. Так что надейся только на себя. Мне кажется, ты залежалась. Надо тебе эспандер принести, чтобы руки накачивать. И пора тебе вставать на костыли. И не ори, что не сможешь.

На следующий день Белла принесла ей юбку-размахайку на пуговицах от пояса до подола и мешковатую футболку.

– Какое тебе бельё, как ты на костяную ногу трусы натягивать будешь, если сгибаться не можешь, потому что закована в гипсовые латы как статуя командора!

И поставила её на ноги. Дело это было нелёгкое, ведь приходилось, опираясь на костыли, бросать вперёд всё закованное в гипс тело. Белла гоняла её по палате, обзывая то мумией Нефертити, то девушкой с двумя вёслами, то севрской статуэткой. Людмила злилась, но как-то, допрыгав до зеркала, она погляделась в него и сказала:

– Шрам на лице и хромота. Нет, я не мумия, я Жофрей де Пейрак! Эй, Анжелика, помоги повернуться!

И Белла облегчённо вздохнула: у пациентки чувство юмора появилось. На четвёртый день, когда Людмила успешно сама сумела закинуть на кровать свою костяную ногу, в палату вошла её мать.

– О-о, – застонала Людмила.

– О, какая радость, – вскочила Белла. – Вы к нам на выручку? Вы деньги привезли?

– Какие деньги?

– А мы тут без денег. Последний хрен без соли доедаем.

– Мам, как есть хочется, – включилась Людмила. – Сходи, возьми что-нибудь посытнее.

– Но у меня денег нет совсем! Я на последние билет купила!

– Зачем?

– Но я же волновалась!

– А дома ты поволноваться не могла?

– Ладно, Люда, может, и к лучшему, – подытожила Белла. – Я с детьми в хостел, а мама у тебя на полу заночует. Вот, судно под кроватью, на столике лосьон и ватные диски. Тело ей на ночь обработаете.

– Нет, я с детьми в отель!

– Не хочу с бабушкой, – заныл Рома.

– Я тоже, – подхватила Людочка. – Мы с Беллой Родионовной лучше тут на полу будем спать.

– Ладно, – великодушно махнула рукой Белла. – Идите в отель.

– Но… деньги…

– Как можно с пустым карманом из дома уезжать? Мама, ты знаешь, что у меня никакой специальности нет. Что мужики дают, на то и живу. Уж в крайнем случае можно было проституцией заняться. А сейчас ты видишь, – Людмила постучала по гипсу.

– Доступ к телу перекрыт, – подытожила Белла.

– А твой нынешний что?

– Разорился, бедняга, – вздохнула Белла и посмотрела на этого беднягу, который уже минут пять стоял в дверях и изумлённо таращился на них.

Тут его увидела Людмила и довольно неубедительно подавила смешок, сделав вид, что всхлипнула:

– Бедняжка ты мой!

На бедняжку устремила возмущённый взгляд мадам. Он этот взгляд стоически выдержал, только потоптался на месте и даже неуклюже развёл руками: что, мол, поделаешь, если бедняжка! Людмила его хореографии не выдержала, сорвалась, выдернула подушку из-под головы и, накрыв голову, захохотала, неартистично изображая рыдание. Белла выскочила в коридор, подозвала помощника бедняжки и объяснила ему ситуацию. Он покопался в телефоне и вошёл в палату:

– Извините за беспокойство, но есть один билет на Москву на вечерний рейс. Кто полетит?

– Я, конечно, – зашла за ним следом Белла. – Вы уж тут по-семейному решайте свои проблемы…

– Ну нет, – возмутилась мадам. – Мне от ваших вестей с сердцем плохо стало. Я полечу!

– Тогда давайте на выход, а то через час регистрация начнётся!

Мадам расцеловала внуков и дочь, кинула негодующий взгляд на не оправдавшего её надежд мужчину и покинула палату.

Вскоре панцирь с пациентки сняли, и они переехали в небольшое бунгало. Людмила много ходила, сначала на костылях, потом с тростью, но только по плиточным дорожкам дворика, стесняясь своей хромоты, короткого ёжика на побритой голове и рваного шрама на лице. А Белла с детьми гуляли по пустынным пляжам. На удивление в этом пригороде даже во внесезонье было много русских, и постоянно живущих, и отдыхающих. Некоторые вели себя довольно шумно.

Позже Людмила провела несколько дней в клинике пластической хирургии, где ей почти убрали шрам. Теперь можно было возвращаться домой.

Людмила так стеснялась своего вида, что Белла предложила ей поменять имидж.