Злоключения на острове Невезения

Не так далеко они жили от больницы. Всё в том же родительском доме. Целый квартал старых двухэтажных домов ждал сноса, ветшая. А бедность в этом доме просто вопила. Но при всём том Марью Кузьминичну тронуло, что ни у Инны с ампутированной стопой, ни у Марины, вынужденной ворочать инвалидку, ни разу не прорезалось раздражение на сестру. Вот у неё в семье, вроде, все здоровы, а зла в каждом!

– Представь, ждали расселения, чтобы с первого этажа перебраться, а теперь, когда обезножела, рада, что первый этаж, и что не расселили.

Вспоминали студенческие годы, преподавателей, поездки «на картошку». На втором курсе попали в большое село Рясово, где жили в бетонном бараке, называемом почему-то «яровизатором».

– Там картофель перед посадкой выдерживали, чтобы быстрее прорастал, – сказала Инна.

– На нарах?

– Нет, нары к нашему приезду сбивали.

– А ты откуда знаешь? А, у вас же там родня… помню, тётка с дядькой, мы ещё к ним в баню как-то ходили. А потом селёдку с картошкой ели. После совхозной столовки так вкусно показалось!

– Ты меня ещё учила селёдку чистить! Помнишь, сказала: не хватайся за хвост, вспоминай Ваньку Жукова!

– Не помню, – засмеялась Марья Кузьминична.

– Ага, «ейной мордой начала меня в харю тыкать». До сих пор, как берусь за селёдку, так вспоминаю Ваньку Жукова… и тебя!

– А я иногда вспоминаю Рясово. Само-то оно не бог весть какое: ну, совхозные двухэтажки, коттеджи для начальства, поближе к реке – домики попроще и постарше. А вот где родня ваша жила – райское место! За логом, от села в отдалении на высоком берегу ряд домов. Некоторые старенькие, столетние, наверное, как у вашей родни – красного кирпича, с маленькими окошками, приземистые. Жив домик-то ещё, не знаете?

– О-хо-хо, – вздохнула Марина. – Наша боль.

– Что так?

Сёстры Воловы, перебивая друг друга, принялись рассказывать, какая беда приключилась с этой сельской улицей, называемой теперь деревней Второе Рясово. Домик-то им в наследство достался от бездетных тёти с дядей. Хоть и далеко, в соседней области, а продавать не захотели. Там километрах в двадцати в райцентре Пружинск проживает Олежек, сын покойного брата, вот он за домиком и приглядывал, огородом пользовался. Летом они все там отдыхали, родня, пока жива была, даже из Москвы наезжала. Часто рыбаки на постой просились. Чтобы всем места хватало, Олег даже прикупил пару деревянных разборных домиков в Ссёлках, селе на противоположном берегу, когда там пионерский лагерь закрыли, и во дворе поставил. А пять лет назад случилась экологическая катастрофа. Так совпало, что выше по течению в соседнем селе решили подвесной мост соорудить. И под его опоры часть высокого берега счистили. И в это же время ещё выше по течению, где несколько лет назад была дамба построена, чтобы уровень воды в черте соседнего города поднять, вода в половодье стала берег подтачивать, да так, что подобралась вплотную к шоссе. И пришлось в спешном порядке военных вызывать и дамбу взрывать. Там перепад был незначительный, метра два, но этого хватило, чтобы русло пошло не туда. Вал воды переметнулся через площадку, подготовленную под опоры подвесного моста, прорвал земельную перемычку, попал в овраг и пронёсся, сметая плодородную почву.

– В общем, наша Тихая Ряса шумно прокатилась по логу, о котором ты вспомнила, и далее слилась с собою прежней. И оказалось наше Второе Рясово островом. Островом Невезения. На пологом берегу реки – огороды, плавно подымающиеся к домам, а фасады домов смотрят на дорогу, которая идёт по высокому берегу старицы, – сказала Марина.

– Дорогу, ведущую в никуда, – добавила Инна. – Старица тоже не всегда старица. Чаще это залив, который тянется от того места, где появилось новое русло, и до порогов. А когда осадков мало, то у асфальта залив заканчивается, и появляется перешеек к противоположному берегу. А дальше – старица в форме полумесяца.

– Да, асфальт уходит в реку, представляешь? Раньше дорога от сельсовета проходила по логу и подымалась на высокий берег, заканчиваясь площадкой за нашим домом. Теперь дорога выходит из воды, подымается на самую верхнюю точку Верхнего Рясова, где дом москвича Тимофея, проходит мимо всех домов и упирается в пороги. Помнишь, где прежде вода бурлила? Там каменистое дно было, которое летом теперь обнажено. В сухое время там дорога проходит. Сделали грунтовую дорогу от шоссе на Ссёлки. Но в половодку через пороги вода идёт, и жители Второго Рясово оказываются отрезанными от мира.

– Как же люди там живут?

– Так и живут. Кто не уехал, тот приспособился.

– А многие уехали?

– Ну… 5 домов вывезли, 2 пустых стоят. Но в трёх москвичи, так что считай… В четырёх домах коренные жители… ясное дело, старики. 6 человек. А всего живут сейчас 10 человек.

– А что за москвичи?

– Да мы их только по рассказам племянника знаем. Чёрные риелторы столичные за бесценок купили четыре дома. Нам вот тоже 60 тысяч предлагали. Но Олег сказал, что лучше он бульдозером дедово наследство с землёй сравняет, чем за такое душегубство деньги получит. Привозили алкашей да стариков. Мало кто зиму переживал. Сейчас один Тимофей остался.

– А как же ты говорила… москвичи?

– Их так называют. А на самом деле там алкашка и одна супружеская пара из областного центра, из Новогорска. Видно, у москвичей по дешёвке дома перекупили тамошние живодёры, теперь своих стариков и алкашей облапошивают.

– Значит, жить там всё-таки можно?

– Ой, Маша, там из благ цивилизации – только электричество. Отдать должное, поставили новый трансформатор, счётчики в нём, чтобы энергию не воровали. А всё остальное… за водой к роднику спускаться, а это карабкаться потом с ведром на очень приличную высоту. А когда обледенение – вообще ужас. В Рясово газ. А во Втором – дрова, которые обходятся в немыслимые деньги. Магазин – в Ссёлках. Почти пять километров. Это если пройти можно. Так что мука, сухари, консервы, концентраты запасаются в немыслимых количествах.

– А я бы на такое подписалась, – сорвалось у неё это с языка.

– Не выдумывай, Маша!

– Ох, Марииночки, пожили бы вы впятером в двух комнатах, захотелось бы и вам на остров!

– Так какие проблемы, поживи и оцени!

Назавтра рано утром к тёткам заехал племянник Олег. Возвращался с женой из Москвы, ездил картошкой торговать. Тётки принялись накрывать стол, гостья закрылась в ванной, а Олег занялся хозяйственными делами: прочистить сифон, заменить перегоревшие лампочки, выбить ковёр.

За столом зашёл разговор о деревенском доме. Жена племянника руками замахала:

– Мы что, риелторы московские, пенсионеров облапошивать? В своё время не продали, а теперь уж чего? Поживите так, нам же спокойнее будет. Я Олега ругаю, что туда мотается, а ему родовое гнездо жалко. Через Ссёлки теперь туда только можно ехать, а это крюк километров пятнадцать. В прошлом году только перестал огород сажать.

– Ладно, съезжу, посмотрю, тогда уж решу.

– Так давайте с нами, сразу и посмотрите!

До Пружинска доехали на тентованой «Газели» часа за два. Марья Кузьминична малость приуныла: это не на дачу съездить. Подъехали к дому Воловых, Олег сказал:

– Выйдите покуда, разомнитесь. Я только мотоблок загружу.

Жена вздохнула:

– Грузи уж сразу и семенную картошку.

– Зачем? – растерялась Марья Кузьминична.

– Если жить будете, то как без огорода? Ну, а откажетесь…

Нет, она не откажется! Когда за Ссёлками машина свернула на грунтовую дорогу, вдалеке показался сосновый лесок. Потом еще некоторое время ехали вдоль оврага, потом внизу показалась вода. А на берегу у воды – бревенчатая банька, не та ли, в которой сорок лет назад они студентками мылись? Впереди над водой – высокий берег, а на нем домики. И свой домик она сразу узнала, вспомнила! Вот именно свой! А когда проехали так называемые пороги, у которых плескалась вода, въехали по ведущей на холм дороге, миновали крайний домик и остановились у палисадника следующего, Марья Кузьминична уже твёрдо знала, что будет здесь жить.

Из террасы дверь вела в коридор, по бокам две двери; одна вела в отапливаемую часть дома, небольшую, метров двадцати комнату, посреди которой стояла печь; другая – в неотапливаемую горницу. В горнице пахло пылью, в доме – сыростью.

– Сейчас протоплю, – решительно сказала Марья Кузьминична. – Эх, переодеться не во что!

– Вон, в шкафу много одежды, – сказал Олег. – Тут и тётушек моих, и жены. Всё чистое, разве что отсырело. Не побрезгуйте. А я на огород.

Она затопила печь, пошла вслед за Олегом, стала дёргать сухие длинноствольные сорняки и носить их в кучу. Пришла соседка из крайнего дома, маленькая старушка в возрасте за семьдесят, представилась: «Лена», потом нерешительно начала:

– Олежек…

– Да вспашу, тётя Лена!

Она присоединилась к Марье Кузьминичне, Олег затрещал мотоблоком, через некоторое время подошла ещё одна старуха, грузная и рослая, помахала Олегу рукой, он мотнул головой, и она взялась за грабли. Её Лена называла Паней. Чувствовалось между бабками какое-то напряжение, словно не поделили что-то. Потом пришла женщина помоложе, её старухи назвали Маруськой, позже Марья Кузьминична узнала, что ей и пятидесяти нет. Но на столько она не выглядела. Марья Кузьминична поняла, что это та алкашка из Новогорска, о которой Мариинки рассказывали. Лена стала рассказывать, что «у москвичей река огороды срезала вчистую, и Маруська на соседнем участке сажается, откуда дом в Рясово перевезли», и глядела на Марью Кузьминичну вопросительно. Та даже не сразу поняла, а поняв, махнула рукой: