Злоключения на острове Невезения

– Владимир Иванович, вы когда личный приём ведёте? Без формализма? Тогда я вам без формализма скажу: если сегодня Шумова по дороге на рынок на улице Горького у известного вам дома общественный порядок нарушит, внуков моих напугает, то я вашему начальству такой формализм устрою! На каждое слово протокол и жалобу! Вот именно!

– Ишь ты, «моих внуков», – сказал Вова, вынося аптечку. – Ты уже Наташкину байстрючку внучкой считаешь?

– От тебя другого и не ожидала. Ты своего сына бросил, неудивительно, что чужую дочь обзываешь.

– Папа меня бросил? – спросил Ваня.

– Ну, не удивлюсь…

Схватила аптечку и убежала на кухню.

– Соня, теперь никаких работ: ни посуду не мыть, ни уборки, ни тем более, сельхозработ.

– А я на дачу собиралась…

– Не вздумай! И чтоб никаких резиновых перчаток и напальчников! Обещаешь?

– Ну, Марь Кузьминична!

– Соня, ты меня за решётку засадить решила? На скорую!

– Ну, я клянусь! Помогите!

Все собрались и глядели на ужасный Сонин палец. Ваня ныл, дёргал мать за юбку: «Я тоже хочу смотреть!» Татьяна подняла его на руки.

– Вы, наверное, уже на даче управились? Ой, вы шить будете? – спросила Соня.

– Да я там в этом году ни разу не была, – ответила Марья Кузьминична. – А делать я буду, что считаю нужным, – и прыснула. – Ты, Сонь, не подумай, это я не на тебя смеюсь, а на себя. Первый раз за тридцать лет о даче не вспомнила.

– Что, и ни разу не были? А вот вчера вы откуда? Я думала, с дачи.

– Нет, я из гостей. В деревне была.

– А дача как же?

– Далась тебе эта дача! Вова права проср… это самое, профукал, ну и что теперь, всё на себе таскать? Солений, варений с прошлого года осталось, картошку на рынке продают.

– А лук, морковка, свёкла, клубника? А цветочки ваши?

– Всё будет магазинное! Половина города без земли живёт, никто не пропал!

– А, гори оно всё! И я свою брошу!

– Ты, Соня, резко не вставай. Голова закружится. Красное вино есть? Надо выпить стаканчик.

– У меня в доме что горит, то не держится.

Встала и снова на табурет грохнулась: «Ой!». Татьяна взяла из буфета бутылку и налила: «Пей!»

Обуваясь у порога, Марья Кузьминична слышала, как в зале тихо бубнила Татьяна, а Вова ей отвечал:

– Да никуда она не денется! Она без своей дачи жить не может!

А она радостно улыбнулась, подумав: «У меня есть дом!»

Натальи с детьми, конечно, уже не было. Зато во дворе встретила Анну Ивановну и получила полную информацию: поздно вечером подростки подпалили дверь Огородниковых; к счастью, ещё позже с дня рождения от подружки возвратилась домой Тонька, из соседней квартиры разводка, у матери сейчас живёт, она залила огонь просто из чайника, соседей будить не стала; бабка Шумова сегодня не была, а участковый заходил, расспрашивал. Бабка приходила не один раз, дети боятся, Наташка в полицию идти отказывается, и бывшей свекрови тоже не велела говорить. Сказал всё-таки Вовка?

– Да нет, это Нюся…

– Золотая девочка, – улыбнулась Анна Ивановна. – Вова твой хороший мальчик, но, ты извини, тихоня. А эта будет матери заступница.

Марья Кузьминична отправилась в Ветошники. Как участковый с бабкой поговорит? А она попробует попугать, в крайнем случае, и за грудки потрясёт. Ишь ты, убийцей Наташу обзывает! Убила овца волка…

Звонила в двери, никто не открыл. В другой половине тоже никого не было. Ну, понятно, дочь и зять бабкины на работе, дочки их, подростки, в школе. Знает девчонок Марья Кузьминична, старшая с Танечкой учится.

Решила дождаться. Через дом тут дед цветами торгует, надо будет семена у него прикупить, в палисаднике посадить. Набрала семян, поболтали, пошёл к калитке проводить. Очень кстати, вот и бабка из-за угла показалась. Увидел её, заспешил:

– Вон гадина идёт, даже здороваться не хочу! Прибил кто-то её отродье, выручил.

– Что так?

– Я бы сам его убил, Кузьминична. Ребятишки у нас, подростки. Ну, озоруют. Выйдет кто из взрослых, как водится, шуганёт. А этот всё норовит девчонок то за коленку схватить, то обнять да потискать. Не раз я ему говорил: не подходи! Дети-то, конечно, сейчас другие, не стесняются, хихикают. Но ведь гадко это!

Дед ушёл во двор, а Марья Кузьминична ухватилась за забор, почувствовав приступ сердцебиения. Вот что скрывалось в Наташкиной квартире. Дура, дрянь! «Лекарство от скуки»! Двое детей, надо о них думать, а не кобелей заводить! Решительно направилась навстречу бабке Шумовой:

– А, убийцына свекровка, – подбоченившись, завопила она.

– Ты прекрасно знаешь, кто твоё отродье убил, – достаточно громко ответила ей Марья Кузьминична. – А хочешь, я ему скажу, что это ты проговорилась? Он и тебя прибьёт, чтобы не орала по городу.

У бабки Шумовой клацнули вставные протезы:

– Я ни про кого…

– А зачем на Наташку напраслину возводишь?

– Она зачем Коленьку у себя привечала!

– Детей пугаешь? Я ведь и твоих детей не пожалею. Возьму да расскажу, кто его дочь с Колькой познакомил. Представляешь, как перед смертью внучек твоих Царьковы холуи истерзают?

– Ты что, – бабка схватилась за сердце.

– Вот и води их теперь за ручку!

Повернулась и пошла. Две бабы у соседнего забора стояли, прислушивались. Наверняка кто-то знал, кто-то догадывался. Бабка изливала своё горе, обвиняя невиновную, а все молчали. Что-то делать надо, но никак не сообразить, что.

Мчалась не разбирая пути, и очнулась только на площади. Нет, делать что-то надо! Зря бабке всё выложила, она ещё какую-нибудь напраслину возведёт. Дрянь Наташка, а детям она мать! Нельзя, чтобы пострадала.

– К начальству, – бросила она на проходной и рванула в приёмную.