Злоключения на острове Невезения

Иван Иванович встретил её в дверях:

– Доложили уже, что Огородникова несётся как ракета! Значит, невестка свои секреты выдала или сама что-то в квартире нашла?

– Хуже. Я знаю, кто убил и за что, но доказать ничего не могу. Поэтому пойду сейчас с убийцей договариваться.

– Да ну? Полиции, значит, не доверяете?

– А вы точно не знаете? Потому что полгорода знает. Вот, слушайте. Кем был Коля Шумов, вы знаете? Я не знала, но сегодня узнала. А могла бы раньше узнать, да не любопытна. Так вот, я хожу в библиотеку всегда примерно в одно и то же время…

– Неужели он любил читать?

– Нет, он любил посещать хореографический зал по средам и воскресеньям в четыре часа.

У Ивана Ивановича с громким треском разломилась в руках ручка.

– Дошло? Он был извращенцем, и ходил туда, где были девочки-подростки. А уж если они были там в гимнастических купальниках, как в балетном кружке, в который и ваша Лиза ходит…

– Хорошо, что кто-то догадался его убить!

– Вас от убийства уберёг? Это я сегодня уже слышала. Его не убивать надо было, а изолировать. А для этого не молчать. Я не раз видела, как хореограф кружка его гоняла, но не придавала значения, думала, что это нежелание мастера показывать незавершённый творческий продукт. А она знала! И должна была родителей предупредить. Наша Танюшка с его племянницей дружит. Если бы мать знала, разве она разрешила бы дочери мотаться в Ветошники? Сегодня их сосед почти открытым текстом мне сказал, что она была в опасности. Но почему раньше не сказал? Подростков, особенно из неполных семей, очень легко может завлечь взрослый мерзавец. Они так нуждаются в отцовской поддержке!

– Не присыпай солью, Кузьминична. Я в разводе, но детей своих не бросаю. Так убийца – мать девочки что ли? Там удары-то неженские были.

– Значит, всё-таки побитый он был? А вы Наташку задерживали зачем тогда?

– Отпустили же! Ладно, рассказывай!

– Так вот, в том доме жил когда-то Серёга Царёк, наш бизнесмен, меценат и депутат. Давно переехал в особняк на Хамских Выселках, но в квартире оставил парализованную мать и ухаживающую за ней сестру. Баба пьянь была, поэтому сыночек бандитом вырос. Но обеспечил ей безбедное существование, чтобы электорат не возбуждать. А внучка очень часто бабку навещала, и оставалась одна, отпуская тётку прогуляться. Вот скажите, вы сам – отец девочек-подростков, возможно такое по доброй воле? А она навещала, и отец не знал.

– А как же неполная семья?

– Да какой он, на фиг, отец! Мать в четырёх стенах заперта, кажется, даже запивает наподобие свекрови, сам по бабам и пьянкам, девчонка предоставлена самой себе. Вот и стала добычей педофила. Представьте себе, привязалась к нему. Как рыдала, когда его нашли убитым! А квартира… вы уже поняли? Подцепил дурочку Наташку, чтобы было куда нимфетку водить, а то в Царьковой опасно. Виновата Наташа? Конечно, но только в том, что в людях не разбирается. Ключа она ему не давала. А сколько их сделано, можно узнать у Колькиного зятя. А я и так знаю, минимум три: растеряше Вовке, себе, девчонке. Приходили каждый со своим ключом в утреннее время, когда хозяйка на работе, а дети в школе и садике. Накануне у Кольки Наташа ключ отобрала. Узнала по приметам, что он бабу приводил. А может, догадалась, что за баба. Ну, и как Колька в квартиру попал, господин полицейский?

– Вы думаете, отец взял ключ у девчонки и пришёл в квартиру первым?

– Причём дочь об этом не знала. Иначе кинулась бы эту мразь защищать. Как узнал, неважно.

– А может, неважно и всё остальное? Я Царёва как отец понимаю.

– А я мать и бабушка! И не могу рисковать жизнью детей и их матери! Вы знаете, что их дверь нынче ночью подожгли?

– А нечего было вам бабку пугать!

– А нечего было детей пугать и матери нервы трепать!

Они так орали, что секретарша просунула нос в дверь: «Может, чайку?» Оба отмахнулись, и она поспешно захлопнула дверь.

– В общем, я иду к Царьку и говорю ему, что всё знаю.

– Ага. А он новым ножом делает вам харакири.

– Я всё-таки надеюсь, что он меня послушает и оградит Наташу от злых языков.

Встала и вышла из кабинета.

Марья Кузьминична была уже на полпути к выходу, когда полицейский выскочил из кабинета и заорал вслед:

– Глупая старуха!

– От юного новобрачного слышу!

Парни в дежурке прыснули.

Марья Кузьминична шла быстро, понимая, что если задумается, то сдуется. «А на что я надеялась? – подумала с горечью. – Правосудие – для нас. Вот если бы Вова Кольку убил или, положим, Олег, или старый сосед Шумовых, их бы сходу закатали. И улики бы поискали. Или подделали. А тут отец города, слуга народа!»

Калитку открыл охранник:

– Приглашали?

– Ты пригласишь. Доложи Царёву, Огородникова Марья Кузьминична по его душу явилась.

Доложить он не успел. Видно, сигнал какой-то получил, потому что махнул рукой и входную дверь. А второй охранник, открывший дверь, махнул рукой налево: проходите!

– Значит, Огородникова Марья Кузьминична? По мою душу?

– Она самая, Серёжа. А есть она у тебя?

– Что?

– Душа у тебя есть?

– Вы меня исповедовать пришли?

– Не поп, не имею права. А то спросила бы: что чувствует убийца?

– Чем докажешь?

– А кому доказывать? Тебе? Мне? Так мы с тобой и так всё знаем.

– А если я убийца, что же ты меня не боишься?

– Да, один раз через это переступивши, на следующий раз решиться легче. Только вот… мальчики кровавые в глазах блазниться не будут?

– Какие мальчики? Я извращенца убил, паскуду, растлителя малолетних, мир от нечисти избавил!

– А заодно подставил мать с двумя малолетними детьми. Бабка Шумова скандалы закатывает, Наташу обвиняет. Подростки её квартиру пытались ночью поджечь.

– Чего ты хочешь от меня, тётя Маша? Ты не понимаешь, что пришла сюда своими ногами и в целости, а выйдешь в мешках и по частям? Неужели не боишься?