Плот или байдарка

Николай подошел к Саше, отдернул от того руки Кузи и вместе с ним направился в комнату переодеваться.

Мария Карловна впервые за все время приготовила ужин. И тайком отлила из большой кастрюли горячего супа братоубийцам. Те молчаливо взяли суп и виновато скрылись за перегородкой.

Николай разговаривал с Шурой, точнее, постоянно что-то рассказывал, редко слышался ответ сына.

Мария Карловна уселась одна на краю плота и просто вздохнула свободно.

– Нужно было пройти настоящий ад, чтоб почувствовать вкус рая, – подумалось ей.

Ведь этот прекрасный день, такой жаркий, летний и солнечный они провели будто в другом измерении: там выли огненные гиены, кипели масло, сера, и пару раз обжигающеее до костей месиво капнуло и на нее. А уже вечером они оказались в раю, где дремала тишина и все страсти улеглись. Или почти все… А впереди было еще десять дней хода.

Она сняла одежду и прямо в лифчике и трусах погрузилась в воду, холодную, но прекрасную, и поплыла…

В голове проносились разные мысли, в основном похожие на мысли пьяной обезьяны: о цистите, об ангине, о радикулите, о рисках под водой… Но все эти страхи, похожие на облака, сами просто проплывали мимо. Впервые в жизни Марии Карловне было нестрашно за свое здоровье. Будто с тем, что произошло между Николаем и сыновьями, между ними всеми, с нее, ее массивных усталых плеч слетел огромный груз, который она несла неимоверно долго, выбиваясь в последнее время из сил. Ей хотелось просто плыть. Потому что она была счастлива. И хотя не предполагала, чем закончится эта история с плотом, но счастье вернулось к ней в сердце. Счастье и надежда на будущее.

Глава 16. Состыковка

Ребята собрали вещи и ждали состыковки, которая должна была состояться на особом причале. На нем уже скопилось много людей. Техники, которые должны были осмотреть плот и подготовить его к следующему заплыву. Торгаши со своими пирогами, зарядками, обвешанные рулонами туалетной бумаги. Пришли даже музыканты, так как проходила небольшая ярмарка в честь какого-то летнего праздника.

Множество плотов, лодок, байдарок стремились к причалу, чтоб хватануть цивилизационного воздуха после продолжительной паузы наедине с природой.

Мария Карловна в душе сожалела, что семье приходиться разделиться. Чего стоило соединение, а тут разделение. Но она не знала, как остановить сыновей, и не знала, как умилостивить Николая. С другой стороны, на сердце стояла такая легкость, что она не влияет на их решения, а значит, на ней нет вины за последствия, что не хотелось вмешиваться в отношения сильных мужчин, где было тяжело разобраться даже очень сильной женщине. Поэтому Мария Карловна улыбалась и находилась в самом благожелательном настроении. Главное, ведь за вчерашний день и за ночь изменилась не только она, но и Шурик. Он стал другим, а точнее, прежним. Он все еще ходил хмурым, но на лице не было того блуждающего сумасшествия, сводившего с ума всех вокруг. Он был просто мальчиком, который попал в сложную ситуацию и чуть не сломался, но семья вовремя поддержала его. Этой мыслью тешила себя мать, когда они причалили и стремительно влились в веселую ярмарочную жизнь, полную пенной медовухи, которая тут же давала в голову и в ноги, разнообразных предложений по покупке вязанного пояса из шерсти собаки, прихваток, лаптей… И еле-еле растолкавшись с толпой, они нашли техников, которые должны были помочь им двинуться дальше по маршруту.

Николай весь ушел в техническое понимание деталей предстоящего нового маршрута, ему – капитану корабля не нужны были помощники, и поэтому Мария с Шуриком отправились на прогулку, тут же потеряв из вида других сыновей, которые ушли, не попрощавшись. Возможно, это было правильным решением. Что тут говорить после случившегося? Мария Карловна вздохнула с облегчением, решив разобраться с внутрисемейным конфликтом после возвращения из отпуска.

Наконец формальности были улажены, капитан имел полную картину передвижений и дальнейший план. Осмотр плота тоже показал его боевую готовность к последнему десятидневному заплыву. Закупки были сделаны. Сувениры куплены. Их ждал правый рукав реки, более бурный и живописный.

Они дошли до плота и к удивлению обнаружили там братоубийственную троицу. Все стояли с хмурыми лицами, даже Вася прикусил губу и насупил брови, которые обычно, словно ласточки, летали высоко на лбу, будто на открытом небе.

Отец отрицательно помотал головой, что значило: вердикт не подлежит обжалованию. Мария Карловна развела руками.

– Боже, как хорошо быть женщиной, – впервые за долгое время подумала она, понимая, что начинается новая игра.

Отец развязал канаты, связывающие плот с землей, и уже хотел отплыть, как сыновья, один за другим, запрыгнули назад, на деревянный остров.

– Хочешь подеремся, – сказал Гриня, – но мы не уйдем с плота. Мы тоже члены семьи и хоть, как ты говоришь, копейки не вложили в путешествие, все равно поплывем с вами. Хочешь обижайся, хочешь нет. Нас большинство.

– Вас не большинство, – наконец разомкнул губы Николай.

Действительно, на одной стороне было трое и на другой трое. Шесть глаз одной стороны взметнулись в сторону матери за поддержкой.

– Вы должны попросить прощения за вчерашнее, причем перед всеми нами. Лично я вас прощаю, по молодости и неразумности, и незнанию… Хотя это было очень жестоко. От Кузи я еще этого ожидала, но от вас.., – Кузя прикусил губу. – Но если вы попросите прощения, это еще не значит, что вас простят папа и Шура.

– Я прощаю, – сказал младший брат.

Отец воззрился с удивлением на сына. Но воспользовавшись паузой, за которой мог опять последовать строгий отказ, а Николай был иногда упрямее самого упертого вепря, мальчики набросились в поцелуями и объятиями на Сашку.

– Ну ты будешь сиськи-письки наращивать или все? Сдулся? – набросился Кузя на пацана, хоть тот и был с него ростом и стал в шутку душить его.

– Не буду, – буркнул Саша.

– Правда, не будешь делать операцию? – очень удивился Гриня, серьезно вглядываясь в лицо брата. Вася примолк и насторожился. Это был важный вопрос для всей семьи. Точнее, ответ.

– Не буду. У меня, правда, крыша чуток поехала после той ситуации. Наверное, мне надо к психологу сходить.

– Сходи, Шурик, сходи. Хуже не станет. Я вот как-то был у психиатра, прилег там и захрапел. Знаешь, как помогло?! Ууу! Только дорого за койко-место в час, – расхохотался Кузя, и все разулыбались дурацкой шутке. – Не нужен тебе психолог. Нормально все с тобой. Земиным психологи не понадобятся, они сами перемогут, перепьют, переплачут, перепукают, да, мам? Так же ты говоришь всегда? – Кузя шлепнул мать по мягкому месту.

– Кузя, ну дурак ты! – разозлилась Мария Карловна понарошку, отмечая с удовольствием это потрясающее качество сына из всего делать шутку и разряжать атмосферу, даже если еще пару минут назад пахло жареным. – При людях так не сделай! – строго предупредила она.

Отец хоть и хмуро посмотрел на балаган, в который превратил все Кузя, но не стал настаивать на своем, отошел в каюту разбирать карты и маршруты, стоянки с живописными местами.

– Мы ж тебя по-доброму били, ты пойми, – обнимал Кузя Шуру, отводя в сторону, а матери вдруг насторожившейся, что подняли опять эту болезненную тему, буркнул:

– Мам, ну отстань… Иди к своему бирюку-капитану, мы с братом сами поболтаем.

Несмотря на перенапряжение и усталость, Саша улыбнулся, тем самым показав, что одобряет эти шуточки и разговорчики.

– А ты б что правда б себе сиськи нарастил? – все не унимался Кузя и стал щупать безволосую пацанскую грудь.

– Да, – отвечал Шура.

– Какой размер?

– Ну я хотел третий…

– Ну больной… – покрутил у виска Кузя, и продолжал расспрашивать неустанно опускаясь в вопросах все ниже и ниже пупка. Шура отвечал, чем вводил брата в шок.

– Всякое я повидал в Африке. Одна знакомая проститутка, которая переводчиком днем работала на прииске, мне рассказывала чудесатые дела про баб, про мужиков, но ты, брат, переплюнул ее.

А потом перестал улыбаться, опять схватил Шуру за шею и тихо в объятиях произнес:

– Не делай, Сашка, этого. Плохо это. Ненатурально как-то. Сам мучиться будешь. Мы-то че, раз и плюнуть тебя забыть, а тебе всю жизнь обрубком человеческим ходить: не туда и не сюда. Тебя б ни одни не приняли, ни другие.

– В Америке… – хотел за себя заступиться Сашка.

– В Америке много гадов ползучих живет, а мы в России-матушке, тут другое. Не делай себе больно, брат. Себя беречь и любить надо. Это, – он указал на его тело, – сосуд. Его тебе мамка с папкой слепили, порежешь, покромсаешь – все равно, что им глотку перережешь тем мачете, что мне спину исполосовал.

– Да я может и не хотел.., – стал мямлить Шура. – Еще мамка когда уперлась, разоралась, треснула меня по башке, вот тогда у меня вообще крыша поехала.

– Вот я так и знал! – закивал Кузя. – Ты, Земин, упертый, как олень. Назло мамке хотел уши свои нижние чиркнуть. А потом бы чиркнул, посмотрел в какое… превратился и уже по шее себе ножичком… Потому что такое чудо-юдо не будет земля-матушка носить.

Мимо прошел Гриня, судя по всему, услышав половину разговора между братьями, в котором большая часть была – словечки из тюремного лексикона, которого понабрался Кузя в Африке от «москвичей», которые «афганцы».

– Олигарх-психолог, – помотал он иронично головой. – Пойдемте порыбачим. А потом нажарим карасей.

– Пойдемте, – согласились все и, быстро собравшись, отогнали плот к берегу, спрыгнули и пошли искать рыбное место.

На плоту остались двое, Николай и Мария. Они не могли разговаривать, такой объем чувств скопился за все годы и за это короткое, но интенсивное время на плоту. Николай просто ее позвал, она быстро приблизилась, и они крепко обнялись и стали рыдать.