Плот или байдарка

Вообще-то Мария Карловна никогда не видела Колю плачущим. Никогда. Он всегда был какой-то сухой. Даже когда умерла его мать, с которой у него были очень плохие отношения, но он принимал близко к сердцу размолвки с ней, он не плакал. Хотя она знала, что потом отдельно ездил к ней на кладбище без всех. А тут такая истерика, до всхлипываний и красных обожженных горем глаз. Мария Карловна даже забыла свои страдания насчет Шурика и других сыновей, начиная беспокоиться за мужа: уж больно тот разошелся и стала тихонечко, словно мальчишку, успокаивать его.

– Все, Коля, все прошло. Он живой, мы его спасли. Мы его как-то сумели переделать. И ребята его приняли и поняли. Они ему помогут. Ему поддержка, общение нормальные теперь нужны. Братья лучше всего ему помогут в этом. Он сильный, теперь он сильный.

– Да-да, я знаю, – соглашался Николай, сам прозревая, насколько любит своих детей. И как тяжело ему дается быть отцом.

– Ничего-ничего. Мы справились.

Мария Карловна пошла за успокоительным, уж очень расчувствовался Николай.

И уже через полчаса после принятия едких капель муж спал сладким сном младенца. Ребята вернулись через пару часов с одним ведром рыбы и, узнав, что отец спит, сильно удивились и принялись сами за рыбу, о чем-то тихо переговариваясь.

Глава 17. Бог с ней

Мария Карловна смотрела на детей и понимала, что произошло нечто серьезное, на грани чудесного, когда она своей идеей, а точнее идеей Лейсян, смогла перевернуть ход жизни семьи в обратную сторону: из смертельно-убийственной в живую. Этот плот, медленно плывущий по огромной реке, увозил их от проблем, ждавших на каждом шагу. Он являлся неким ковчегом, который давал шанс выжить плывущим на нем, каждый день преподносил такие уроки, от которых каждый познавший и осознавший воскресал в мире живых. И это была хорошая новость.

Мария Карловна также понимала, что впереди последние, решающие десять дней плавания, а значит, еще несколько невыученных уроков, в основном, невыученных ею и Колей, как правильно заметила Лейсян, и их придется пройти так и или иначе. Это являлось плохой новостью. От предстоящих испытаний съеживалось сердце. Если даже к половине пути уже были братоубийственные мысли и самоубийственные, то что же ждет впереди?

С другой стороны, глядя на мирную картину с беседующими братьями, взявшимися за рыбу и ужин, Мария Карловна впервые за свою жизнь почувствовала присутствие Бога около себя. Даже его прикосновение. Она явственно ощущала, что ее ведут. Ее и ее семью. Позади стояли неведомые силы, которые тихо, на ушко, подсказывали, как действовать дальше, несмотря на риски и последствия. И Мария Карловна расслабилась, вздохнула и успокоилась. Эта чудаковатая молитва Кузи: «Я не свой, я божий» лучше всего характеризовала внутреннее спокойствие.

Возможно, впервые за долгое время, как Шурик стал сам не свой, ей почудилось, что все будет хорошо. Хорошо с ним. Хорошо с их семьей. Хорошо Марии Карловне.

Она молча пошла спать с этой мыслью, что Бог рядом, что он находится в каждой детали этого плота и того, что окружает плот: в дремучих лесах, тайге, горах, рыбе, ухе, которую поставили варить четверо ее сыновей, – что она – простая, уставшая от проблем женщина, – теперь с Богом и с его помощью. Она пошла спать в каюту к мужу, хотя они давно не спали вместе и даже на плоту у нее была своя отдельная каютка, а Коля теперь спал с Шурой. Тем не менее, она хотела удостовериться, что с Николаем все в порядке. Он действительно тихо спал. Она прилегла рядом, положив голову и руку на его теплое, приятно пахнущее знакомым ароматом тело. Места было мало, но он не шелохнулся от ее прикосновений, смесь горьких трав на водке действовала хорошо. Мария Карловна уснула тут же, будто сама напилась своих же зельев. Они спали мертвецким сном, как после долгой изнурительной войны. Сыновья не мешали им.

Глава 18. Вроде все хорошо

Мария Карловна ушла в свою каюту на рассвете, раньше того, как Николай проснулся. Все-таки за эти года образовалась такая пропасть между ними, в сущности, очень родными людьми и даже лучшими друзьями, но все равно потерянными душами. Поэтому, чтоб не создавать неловкую ситуацию, она ушла. Они являлись мужем и женой, но все знали, и она в том числе, что у Николая давно есть другая женщина. Хорошая или плохая, как ее зовут, чем она живет – Мария Карловна никогда не интересовалась. Потому что не имела права спрашивать – у нее за эти года у самой было несколько романов, которые оставили разный след на сердце, некоторые серьезные рубцы не меньше, чем от мачете на спине Кузи. Эта женщина являлась компенсацией за прогулы Марии Карловны, и она очень надеялась, что она делает и делала ее мужа счастливым.

Любила ли она Николая, чтоб взять вот так и отдать какой-то незнакомке? Или пуститься в любовные приключения при живом муже?

Любила, когда-то очень сильно любила. Но что-то произошло, что-то сломалось по ходу движения. И этот негласный компромисс: ее романы и его женщина спасли их брак.

Мария Карловна стояла под душем в ранний час. Вода лилась прямо из реки: ледяная, обжигающая кожу. Но женщина не замечала холода, хотя всегда его ненавидела и боялась.

– Получается, эта женщина и мои любовники спасали наш брак. Нашу семью. Являлись как бы громоотводами. Но зачем мне семья? Зачем мне Николай? За что я цепляюсь? За общий дом? Я там почти не бываю. За общие кредиты, машины, мебель, шубы? Плевать на это. Зачем мне нужна эта жизнь рядом с чужим мужчиной, которого я называю мужем при всех? – Мария Карловна говорила языком Лейсян, хотя образ психолога уже слегка стерся из памяти – его заменили тайга, река, небо, воздух и семья.

– Потому что я очень люблю Колю и всегда любила. Что же с нами произошло, почему я стала чужой?

Выйдя из душа и после утреннего моциона, перемешанного с глубокими раздумьями, Мария Карловна не обнаружила ребят на плоту.

– Верно уплыли с утра пораньше и отца забрали с собой. Опять какие-то приключения, – подумала она и сделала себе кофе и завтрак. Плот не двигался, река была неспешна сегодня.

Мария Карловна вспомнила самое первое знакомство с мужем. Они встретились на танцах в общей компании друзей. И он ей не понравился. Она даже его не заметила. Большой, неповоротливый, какой-то негалантный, неинтересный, молчаливый. Одевался средне, хотя под рубашками и брюками проявлялся настоящий богатырь и спортсмен.

Она же ему понравилась сразу. Это было видно по глазам. Да она почти всем нравилась сразу, поэтому ее не удивило, что он часто, почти каждый день, стал появляться в ее компании. Девчонки похихикивали над влюбленным медведем, Маше было все равно, она так и говорила:

– Ой, да заберите его себе! У меня таких полно.

И девчонки выпендривались: и так и эдак выгибались перед ним, а он, как заколдованный, все за ней ходил. Если б не одна неприятная ситуация, где Маше чуть не досталось от одного очень строптивого ухажера. По сути, она сама была виновата, давала слишком много надежд красивому, яркому, наглому красавцу. Ей ведь они нравились всегда, да и подходили лучше всего, могли оценить ее ум, юмор, задор и наглость.

Одним словом, случай свел с Николаем, который поставил на место бешеного кавалера, и Мария Карловна по-другому на него посмотрела.

– Этот будет носить меня на руках всю жизнь, – подумалось с удовольствием ей тогда.

И все чаще она разрешала ему присутствовать рядом с собой, появлялись общие интересы, разговоры. Она и не заметила, как оказалась в ЗАГСе.

Родители выступали против, Коля был из деревенских, за душой родительский деревянный теремок и лошадь с коровой. Маша была городской королевой. Но она все равно поступила по-свойски.

Хотя уже через год поняла, что родители были правы. Разное представление о быте, о планах на жизнь, обо всем на свете – это вещи основополагающие в браке. И хотя Николай был лучшим из людей, лучшим из друзей, да и в постели, надо признаться, очень ей подходил: сухой, но удивительно чувствительный и страстный, и угождающий… А постель для Марии Карловны имела большое значение, по крайней мере, первую половину жизни играла главную роль. Но вдруг мелкие бытовые и небытовые различия с мужем сначала потихоньку, потом все больше стали сводить с ума Марию Карловну: педантизм, деревенская незатейливость, простота раздражали… Все время присутствовало ощущение, что она достойна большего.

А вот сейчас, по прошествии многих лет, сидя на плоту на краю мира, Мария впервые поняла: ее брак не был случайностью или ошибкой. Он сотворен на небесах, как и положено. За эти года у нее в любовниках проходили и бравые, и богатые, и воспитанные, и птицы самого высокого полета, а осталась она с Николаем. Хотя давно не было никаких поцелуев да и ласк. Потому что это было настоящей ошибкой – бежать за чувствами, которые опасны, хитры, изворотливы, способны завести в такие дебри, откуда не выбраться.

А Коля берег ее чувства все эти года. Любил и берег. А еще подарил этих прекрасных, умных, своенравных, сильных детей. Ни один из любовников, вдруг ясно осознала Мария Карловна, будто подсмотрев планы Бога, не подарил бы ей детей. Николай был единственным шансом стать матерью.

И вот ведь какое дело, вдруг озарило Марию Карловну, что ни секс, ни деньги, ни богатство, ни самореализация в профессии, ни почести, ни научная деятельность, ни признание, ни ее личное здоровье и благополучие не были связаны с истинным счастьем. Ее истинным счастьем.

– Господи, годы ушли на всю эту мишуру, а ведь только семейная катастрофа показала, что ее счастье – это счастье и здоровье Саши, Васи, Кузи, Грини и Коли, – она вдруг схватилась за голову, потом за горло. – Разве она думает сейчас о постели? О научной деятельности? О деньгах и славе? Она о них не думает ровно с того момента, когда Шура стал ее будить. У нее напрочь отбило все желания. Ее взгляд, ум, сердце и душа были настроены только на исцеление сына и в его лице всей семьи.

Она хотела быть с ними, вот прямо, как сейчас на этом плоте. Быть с ними, разделить с ними эту красоту вокруг, здоровье, хорошее настроение, эту благость, которую издавал каждый кустик и травинка и капелька воды. И даже бури и ураганы, особенно бури и ураганы! Она хотела и желала разделить с ними, чтоб помочь, поддержать, подставить плечо, дать мудрый совет.

И не только с ними. Ведь уже есть Лена и внуки, Пашка с Антончиком. Как было б хорошо им здесь. На плоту много места. А двум любознательным пацанятам тут вообще рай. Да и общение с дядьками, которых в жизни не соберешь под одной крышей, а здесь…

Мысли ее прервались.

Пятеро мужчин возвращались.

Глава 19. Последний рубеж

Все похихикивали, только Николай был хмур и зол. Он громко поставил свое ведро на пол, и несколько рыб чуть не опрокинулись за борт на свободу.

– Да ладно, отец, не обижайся, – успокаивал Кузя, но в его тоне звучали едкие нотки, которые жалили гордость отца. – Ну фартовый я, пойми. Везет как не в себя, – парень развел руками. – Ну везет мне! Что поделаешь? Успокойся.

– Да, отец всегда бирюком был, – недовольно прокомментировал Гриня.

Николай обескураженно обернулся на старшего сына.

– А что? Разве это неправда? – не стал давать ходу назад Григорий.

Николай заморгал, не зная, как реагировать на эти, в сущности, пустяковые слова, но которые ранили его до глубины души. Может, от того, что их сказал именно Гриша.

– Ребята, хватит! Вы со своими играми доведете кого-угодно, – вмешалась Мария Карловна.

– Да он достал нас! – вдруг подал голос Саша, который еще несколько дней назад висел на отцовском плече весь в соплях и слезах. – Бе-бе-бе! Бе-бе-бе! Ну сколько можно, мы ж и за раками хотели, и у местных кофе купить, он не дал. Как ты вообще с ним жила?! – бросил младший сын, не подозревая, что заколачивает последний гвоздь в гроб терпения родителя.

– Все! Надоело! – хрипло сказал Николай. – Это вы меня достали. Заколебали. По горло, – он не кричал, потому что крик ушел в хрипоту. Но мощной мужицкой рукой показал на горле, где остановилось его терпение. – Я ухожу, Маша. Если тебе нравится спасать этих гаденышей – спасай. Я больше не могу, – и отчаянной походкой пошел в свою каюту, вернувшись оттуда только с одеждой и маленькой сумочкой, где умещались документы и деньги.

– А вещи? – не совсем понимая ситуацию, спросила Мария Карловна.

– Я никогда не говорил, – Николай поджал губу, – потому что никогда не решался. А тут этот плот… – он сглотнул. – В общем я оставляю тебя. Я сыт по горло. Мне ничего не нужно: ни дома, ни твоих денег. Ничего. Эти гады все равно меня не любят. Дай мне развод! – решительно сказал мужчина, будто развод был чем-то материальным, что можно было дать прямо сейчас.