Небо молчаливое

– А кому тогда? Ведьме? Кесаев, вспомни, твою мать, кто ты. Ты прокуратору служишь, а не какой-то мелкой шлюхе.

Шлюха. Вот как он об Эмме думает! Вот почему Константину хочется раскрасить ему рожу, расквасить к чертям собачьим!

– Зачем ей корабль? Миссию-то свернули.

«Тварь», – подумал Константин.

– Нам он послужит лучше, – закончил тот.

– Прекрасно, – улыбнулся Константин.

– Договорились? – улыбнулся этот.

– Нет, – продолжил он, всё шире ухмыляясь. – Я, как помнится, уже посылал ваших коллег к чёрту. Думаю, и вам туда.

– Кесаев!

– Да что такое? Неужели я не могу спокойно странствовать по Верне? Чего это вы меня всё припахать желаете? Я больше не служу. И Небо вам служить не будет. Так что всего вам доброго, господин.

II

Дни утекали, Эмма не понимала, куда они деваются, её прекрасное чувство времени отказало, точно в мире пропали запахи, а может звуки. Но звуки были, неотложное бормотания двигателей, рык созревающих гроз, грохот шагов за дверью каюты, рубки, лаборатории: громче, громче, удар и на спад. Жизнь на Верне действительно напоминала море: бесконечный заплыв в толще вод, без навигации, без света от выдоха к вдоху. Эмма просто плыла, потому что нужно плыть. Работать почти не получалось: она приходила в лабораторию каждый день к часу, который сама себе и назначила, включала компьютер, запускала программу, калибровала приборы и больше ничего сделать не могла. Устала в машинном? Не выспалась после смены? Да вроде бы нет. Но и отдохнувшее тело отказывалось слушать, руки тяжелые и чужие в давно заживших рисунках бессильно опускались на подлокотники кресла, а в голове плескался туман сонный и белый, и было липко, и было мерзко от себя и своего бессилия.

Очередной кофейный не-сон долгий, молочно-мутный. Давление немного упало, и голова опустилась в теплую сладковатую взвесь. Мысли тяжелели, а потом ускорялись, а потом снова тяжелели, точно хлипкий вагончик на горке полз, скрипел – ухнул вниз. Движения тоже выходили дерганными, но, честно говоря, тут она почти всё время была какой-то нервной, угловатой, изломанной, точно линии на экранчике осциллографа.

Она осела на мраморный бортик, край длинного-длинного паутинчатого, как звала его Эмма, свитера соскользнул к воде. Всё лучше, чем упасть в фонтан. Свитер был ей велик, но если его со всеми неровными хвостами, заправить в юбку, будет нормально, даже появится некая заманчивая иллюзия задницы. Эмма была в штанах и свитер свисал ей с левого бока до колена, а справа до середины бедра. Волосы она тоже толком уложить не успела, завязала как-то, заколола шпильками.

Рядом, положив ногу на ногу, расселся парень, смутно похожий на пирата из свиты Людвига: русоволосый и бородатый в наутюженных белых штанах, в лимонной сорочке с кружевными манжетами, в мягких замшевых туфлях, с серёжкой в левом ухе. «Пират», – поняла Эмма. Никто боле не уселся бы на край фонтана в таких штанах. По сравнению с этим парнем она выглядел грязной и сумасшедшей. Эмма небрежно вытянула свитер из воды, отжала. Прилично ли так поступать? Эмме решила – плевать, да и парень в её сторону не смотрел, щёлкнул зажигалкой, закурил.

– Девушка, хотите?

– А? – видимо, она как раз таки долго пялилась. – Нет, спасибо. Не курю.

– Алар.

– Эмма.

А теперь вставай и вали отсюда. Алар не двинулся, и Эмма, сжавшись от его улыбочек, выловила второй край свитер аиз фонтана. Выловила и встала. Где там Константин? Воздух у фонтана был влажный, холодный и затхлый. Видимо, воду меняли нечасто. «Не хватало ещё привыкнуть к нему. Как к Дэвиду», – и от последней мысли ей сделалось очень холодно даже внутри теплой станции, температура воздуха плюс двадцать три градуса; даже внутри футболки и паутинчатого свитера. Она зачем-то сразу оделась как на сеанс. Только верх, штаны и ботинки остались рабочие, её любимые чёрные штаны с кучей карманов. Наполовину ведьма, наполовину автослесарь. Где-то сбоку, с левого, поближе к заднице холодил ногу гаечный ключ, а с другого торчал зелёным пластиковым носиком канцелярский нож. У пирата небось такого не было, был пистолет. Людвиг выбил всем своим людям разрешение на оружие. Всё-таки это Людвиг. И этот точно из Людвиговых.

Капитан появился со стороны ведомства. Шагал уверенно, будто только что кого-то победил.

– Рада видеть тебя. – Эмма даже улыбнулась. Неплохо, это правда прозвучало неплохо, уж точно лучше, чем «ну наконец ты припёрся». Она не хотела грубить, и признаться, что вот так сидеть у фонтана с кем-то, кого зовут Алар, у кого сигареты и такие отутюженные белые штаны страшно, и не потому, что штаны, а потому что все что связано с людьми и не связано картами – страшно. Так она покажется не хорошей, а сумасшедшей.

– Я тоже, – просиял Константин. – Ты бы знала насколько! – он выглядел взбудораженным. – Ну пойдём куда-то? Что здесь интересного есть?

– Каскадный рынок, – сказала Эмма.

– Веди! – Константин.

III

Они долго бродили по путанным изгибам каскадного рынка. Внизу журчали фонтаны. С верхнего яруса на этот спускались бордовые лианы дикого винограда. Константин с тоской вспомнил, что в Тирхе сейчас весна и город нежно зелёный, что прошлую весну он не застал и следующую вряд ли увидит.

– Мне часто кажется, что времени на Верне нет, – начала Эмма, снова тихо. Она всегда говорила так тихо, что ему приходилось прислушиваться, но Константин привык. Ему хотелось встать ближе, ещё ближе. – Всегда осень, – Эмма указала на виноград. – Или всегда лето. И как понять, что мы ещё живы?

– А разве нет? – улыбнулся Константин. Он тоже об этом думал. Верна так похожа на ад, а эти станции и корабли – кусочки мира, осколки памяти. Здесь осень, там лето. – Давай чая выпьем?

– Давай. Пока Фет не видит, на что мы тратим деньги.

Они немного посмеялись. И дверь в кофейню оказалась дверью в бар.

– Я давно поговорить с тобой хотел. Мне нужно…

– Что закажите? – встрял бармен. – Есть абсент, хотите?

– Да, – выдохнула Эмма. Она почему-то нервничала.

– Да, спасибо. Эмм, мне нужно кое-что рассказать о пташках. – Встреча с господином это не о пташках, но без них, без пиратского капитана, этого бы не было. Или было? – О Тирхе.

Эмма кивнула. И хорошо.

– Абсент!

Константин посмотрел в свой зелёный стакан, понюхал и понял, что не может говорить. Точно анестезия во рту, точно язык онемел, как после манипуляций Фета. Он выпил. Выпил. Но стакан остался таким же зелёным. И Эмма выпила. Эмма ждала.

– Им не рассказал, а тебе расскажу.

– Ну и за что мне такая честь? – она улыбалась своей привычной ехидной улыбкой, она попыталась сказать это максимально добродушно.

– Может будешь лучше ко мне относиться, а? – попытался Константин. Не то.

– Не надейся, – она улыбалась, – капитан.

Но Эмма настроена доброжелательно. И всё кажется хорошо. Он набил морду пиратскому капитану, он не отдал Небо этому господину из ведомства.

– Мама горянка, из зажиточных, – выпалил Константин совсем не по делу, а остановиться не смог. – Отец её был кем-то вроде главы местной деревни, а его брат – священник, другой в полиции. Верхушка власти. У них было два поля, и отара овец, кони и коровник. Не чета отцу. Никто ему не чета. И все же они поженились. Мама, мама была ему послушной тенью. Она рано умерла, болела. Мне лет, мне двадцать было. А ей тридцать восемь, совсем не возраст, чтобы умирать.

– Моей пятьдесят шесть было, когда я уехала, – Эмма отвела взгляд. – А умирать кому когда время… – Она не договорила, она потянулась к нему. Неужели хочет обнять? Обнять проще. Вот же чуть подвинулась в его сторону, откинула волосы со лба, чтобы не мешались, чтобы видеть хоть что-нибудь, чтобы… но испугалась.

– Если честно, я её плохо знал, да и отца выходит, неважно. Дед хороший был, отцов папа, но жил далеко и приезжал раз в год с подарками. А может это подарки были хорошие? Чёрт его знает. Я уже ни в чём не уверен. Мы вообще мало с родственниками общались, особенно с мамиными. Она только раз упросила отца отвести нас к тем бабке с дедом. Мне было лет… вот не помню, то ли девять, то ли уже одиннадцать. Целое чёртово лето в горах прожили. Местные возненавидели меня. Я слишком от них отличался.

Эмма кивнула.

– Люди не любят, когда отличаются.

– Да… – протянул он, посмотрел на Эмму. Ему ли о том говорить? Он быстро научился быть своим.

– Ты говорил, это связанно с пташками, – напомнила она.