Небо молчаливое

На Южной он тоже пробовал с девушкой, тоже с хорошей и тоже что-то было не так.

II

Возвращаться на корабль после всей этой гадости в баре, после тупых капитанских откровений и абсентного стука в голове тяжко. На борту был только Фет. Луи уехал, а капитан этот ещё не вернулся. Не вернулся и хорошо. Который сейчас час? Даже не полдень, а Эмма уже умудрилась напиться и побрататься с Людвигом. Она глухо хмыкнула, в пустом буфете слышать её было некому. Эмма вынула из шкафа черную скатерть, бросила на стол.

– Тебе помочь? – послышалась из коридора. Эмма дернулась, но это Фет.

– Да нет. Я… мне это нравиться вроде как, – выдавила она бестолково. – И до сеансов время есть.

– Можно тогда я просто посижу здесь?

Эмма пожала плечами.

– Посиди.

– Что-то ты быстро?

– Да… Как-то… Ты, если хочешь, можешь по станции погулять.

– Это ж Портовая, чего я там не видел? Одного понять не могу, на черта наш капитан побежал на станцию в такую рань? Не знаешь?

– Нет, – отрезала Эмма, и отвернулась к шкафу. Скатерть она постелила криво, и камни скорее разбросала, чем расставила. И вообще мусор какой-то. Хлам.

– Да и пришёл разбитый, – протянул Фет.

– Он пришёл?! – Дверца хлопнула перед Эмминым носом. – Фет, а я очень странная? – Вот и зачем это спрашивать, будто сама не знаешь. Будто капитанских слов и взглядов капитанских недостаточно.

Фет усмехнулся. Фет кивнул. Стало ещё печальнее, дышать нечем стало, а ей и так не дышится. Пыль от трав этих чёртовых, можжевельник, лаванда – пыль и труха. Выкинуть. Чокнутая. Сумасшедшая ведьма. Как на неё эти пташки смотрели? Скоро она будет, нет, боги! будет совсем как… совсем… Нет. Не будет она похожа на их младшую сестру. Не будет. Справка о профнепригодности и бледное мамино лицо, хватит ей одной такой дочери… Из жизни выпасть, из мира… Выбрав «Небо», она уже выпала. Гадко, но страшнее этого, куда страшней потерять себя, контроль утратить над всем, над разумом, чтобы ядовитые бури были не снаружи, но везде. Кем она тогда станет? Что, чёрт побери, от неё останется? Только ум один у неё и есть.

За полями и магистралью виднелся лес. Где-то там текла, извиваясь, тихая речка, там же был и хутор, а чуть в отдалении лечебница.

Эмма приходила редко. Чаще сестра все делала за двоих: собирала гостиницы, вызванивала пропуск, искала туфли помягче да куртку попроще. Эва людей любила, и его любила просто по умолчанию. И поездки ей все были не в тягость и учёба и личные консультации. Эмма бы ни за что не выдержала всё то море людских горестей. Ах как же! Она усмехнулась и ей голос гулко пролетел пустой кабинет, отразился и замер, как замирают в воздухе снежинки ещё мгновение и всё. Эти сеансы, квиренты, таро и можжевеловые благовония, боги да калька, клоунская калька с Эвиной работы.

Но Луи прав, за это платят. О большем и думать нечего. В воздухе бестолково и самую малость болезненно пахло чем-то весенним. Так пах, наверное, новый шампунь. Пролесками и медуницей. Весенним лесом. Тем, что у лечебницы.

Однажды ей всё же пришлось ехать туда самой, благо на машине, а не на автобусе. Эва махнула рукой, мол не разобьёшь. До поля она ехала по памяти, потом по навигатору. Эмма неплохо ориентировалась на местности, но только на больших расстояниях, когда нужно было найти подъезд или дверь что-то в её голове ломалось, порой ей приходилось подолгу блуждать вокруг здания, материться на всех, опаздывать, собраться перелезать забор, а вход-то рядом.

Навигатор честно вывел её к забору лечебницы. Эмма припарковала машину, заглушила двигатель и ещё минут семь сидела, бестолково пялясь на кусты самшита, пропустившие молодые листочки сквозь тонкие прутья забора. "Никого ваш забор не остановит", – думала Эмма, она б легко через такой перелезла. Вообще была у неё привычка не подходящая младшему научному сотруднику, прикидывать доступность заборов и оград. Нет, боги. Так никогда не выйдет. Легче легкого вновь машину завести и в город. Но если посчитать сколько бензина она сожгла, в пустую получается… Нет. Нет-нет. На последнем «нет» она решительно хлопнула дверью, пикнула сигнализацией, попутно проклиная Эвину работу. Ветер поднялся сильный. Деревья стонали, мотая кронами. Эмма подняла голову, прикидывая, не обвалиться ли на сестрину машину ветка старого каштана. Не обвалиться, решила и, замотавшись потуже в шарф, зашагала к посту охраны.

Зонт она, конечно, оставила в машине. «Чёрт»,– сказала Эмма. «Чоп», – проскрежетала калитка. С Эвы пропуск уже не требовали. Эву знали. Охранник Тимур дарил ей букеты надёрганных здесь же маков, диких ирисов и васильков. Охранник Тихон как-то отдал ей подписной том «Архетипов и коллективного бессознательного», книга была такая старая и такая красивая, что Эмма даже утянула её почитать, а потом, вдохновившись, купила таро в местном псевдовосточном магазинчике.

Эммин пропуск смотрели всегда да ещё и паспорт требовали. Люди почему-то не верили, что Эмме может быть больше семнадцати. Детей для посещений не допускали. Это, пожалуй, было самое строгое из ограничений. Эмма считала его вполне разумным. С трудом она распахнула дверь и проскользнула внутрь, а следующий порыв ветра грохотом известил второго охранника о её приходе. Эмма ойкнула, с опаской оглядываясь на дверь.

– Здрасьте! – рявкнул охранник.

– Здравствуйте, – прошептала Эмма, нащупывая пропуск в поясной сумке. – Я к… я сестра…, – выговорить то имя не получилось. За столько лет… За пять лет. Всего за пять! Оно стало запретом и холодом, шепотком глумливым в чужих губах, мамиными слезами, Эвиной храбростью. Гадостью. Гадостью. Гадко так. – Сестра Эвы. – Эмма шлёпнула пропуск в лоток под окошком.

– А-а, – протянул охранник. – Ага. Ну, проходи.

К Эве обращались на вы.

– Бахилы, – прилетело ей в спину. Эмма дёрнулась чуть испуганно, она как раз натянула синий пакет на левую ногу. – Можно не надевать, – закончил охранник. – Чай не зима.

«Чёртов день», – подумала Эмма, пихая бахилы обратно в коробку. На улице сухо – не зима. Разумно, да. Что б вас всех…

Надо с ним ещё говорить? Эва бы поболтала. Она не Эвы. Эмма подошла к лифтам и ткнула вверх. На четвёртый и пешком можно. Нет. Пусть ещё хотя бы пять минут утечёт в шахту лифта.

– Я выйду замуж за того, кто принесёт мне букет белых ирисов, – говорила сестра.

Страшно наблюдать за тем, как сам ты перестаёшь быть собой. Именно, что наблюдать. Будто нечто сильней и весомей крадёт твою волю, наваливается и душит. И дни становятся долгими, становятся вязкими. И никакой радости, точно стала каменной, разучилась чувствовать, и тело моё каменное, тяжелее и неподъёмнее земли. Остаётся спать. И спать. И спать, и спать. Фет говорит, это нормально, пройдёт со временем. Организм истощён, нужно отдохнуть, а потом медленно, медленно заново выучиться вставать и умываться, подбирать одежду, варить кофе, если это так тебе нравится, есть. Я ем не потому что хочу, а потому что знаю: телу нужна еда. А мне самой – грамотный психиатр и рецепт на антидепрессанты. Только такого на Верне нет. Проще клад разыскать и бутылку рома. Я могла бы спиться. Многие спиваются, это вроде несложно. Но я предпочитаю спать. Во-первых, это дешевле, а во-вторых, так у меня останется шанс вернуть все как было. Я не хочу возвращать, но падать в небо пока нет сил. Во мне ещё жив упорный маленький танк, прущий в дождь по бездорожью. Он глуп и шепчет: «Вставай давай. Ты ещё можешь стать великой учёной!». Я? «Ты». Я не верю, сползаю с постели. Потому что помню, кто теперь собственник Неба. Кто, если не я?

Ирисы росли здесь же за оградой лечебницы. Эмма знала, что сестра иногда ходит гулять там, что видит эти чёртовы ирисы изо дня в день, пока те не отцветут. Глупое условие, глупое желание. Самое подходящие для семнадцатилетней сумасшедшей.

– Выйдешь, – кивнула Эмма. Врать было гадко и горько, точно ветку полыни во рту разжевать. – Все будет хорошо, – прошептала она. Она чувствовала кожей, что будет так себе, что никто сестру отсюда не отпустит, что долгожданный семнадцатый день рождения пройдёт здесь на отшибе живого мира, что не стать ей полноценным членом общества теперь, что это грёбанное общество её сожрёт, дожуёт, что осталось.

– Ну мне пора, – сказала Эмма. – Эва в четверг приедет.

– Хорошо.

– Хорошо, – повторила Эмма, – я пойду. Пока.

– Пока, Эмм. Спасибо тебе за прогулку и за книги.

– Да не за что, – Эмма махнула рукой, мягко закрыла дверь, отошла немного и тихонько выругалась. Проходящий мимо санитар ойкнул, но замечания не сделал.

Доктор поймал её на выходе пожал руку и попросил приезжать хотя бы раз в месяц. Эмма сказала, конечно, она ж понимает, как важно для сестры её внимание. Понимает, всё понимает, а теперь до свидания. К машине она бежала, но это потому что дождь.

Фет молча поглядывал, как она расставляет свечи к сеансу.

– О чем думаешь, ведьма? – Он очень редко называл её ведьмой и больше в шутку. Но Эмме стало неуютно. Ведь Фет то точно, Фет знал, какая она ведьма.

– О сёстрах. – «О том, как наш замечательный капитан назвал меня сумасшедшей. Под стакан дорогущего абсента. И мне все больше и больше кажется, что он прав», – Эмма вздохнула. – Где у нас зажигалка?

– У тебя под, – Фет страдальчески нахмурился, – под рукавом. – Что-то шлепнулось на пол. Фет наклонился, ему высокому было непросто подлезть под стол. – Держи, – вздохнул он, выныривая с пыльной зажигалкой и пыльной головой. – Видел кэпа. Он пьяный и злой. И от тебя, кстати тоже чем-то таким тянет.

– Фет… я… – Нет, нотацию Эмма не выдержит, не сейчас. Но Фет не стал ругать её, только спросил:

– Работать сможешь?

– Смогу. – Она кивнула. – Ну ладно. Ещё пять минут и начнётся.

III

– На что вы надеетесь, госпожа? – он ухмыльнулся, протягивая «госпожу» притворно сладко. «Не Вернский», – рассудила Эмма, местные так не говорят и не смотрят.

– Я? – спросила Эмма. – Я лишь скромная ведьма. Карты читаю.

Он казался себе сильным, казался властным. Но это Верна. Здесь все в одной заднице. Эмма чувствовала себя непривычно спокойной. Раньше, раньше она б такого взгляда не выдержала, а сейчас. Можно просто выгнать его с корабля. Легко и быстро. Подумаешь, полицейский.