Небо молчаливое

– Я поищу, – тут же нашёлся Константин. Что он ещё мог для неё сделать? Демонов, как оказалось, всё равно считать приходиться в одиночку. Но она не одна. Но разве ей это скажешь? – У нас ящики от продуктов остались.

Эмма кивнула. И они отправились в лабораторию, и Фета там уже не было, не было сил рассказывать о бале. Вчера объяснились же. Он толком ничего не стал рассказывать, а Эмма тем более. Впрочем успеется.

Она открыла ему фотографии и вывела их на второй монитор, и включила что-то своё.

Просто сидеть рядом уже хорошо. Такая малость! Нет, всё правильно. Наконец правильно. Эмма не обращала на него никакого внимания, укладывала какие-то цифры в длинные столбцы, вбивала формулы, ругалась одними губами. И было в этом что-то такое, что-то отчего он Верну был полюбить готов и прокуратору его козни простить. Он как бы читал и пил её душистый кофе в её лаборатории. Константин не глядя перелистнул страницу. Её темные волосы, заколотые на затылке двумя карандашами, давно растрепались, тяжёлые тёмные ниспадали на плечи, ни чёрные, но шоколадные. Шоколадные. Он должен непременно ей это сказать. Здорово ведь звучит! Эмма как раз замерла перед экраном, кивнула чему-то и вновь принялась печатать. Разве большое дело сказать?

II

– У тебя волосы такие красивые, точно горький шоколад.

– А?

Она не слушала.

– Это радар? Тот самый?

– Да. Не смотри пока не закончу. – Эмма сщёлкнула вкладку, и программа погасла. – Он пока неважно работает, сбоит – учится. Это нейросеть. А я не программист. Я физик. Но каждый физик немного кодит. Я много говорю? – она тряхнула головой, чтобы волосы упали и спрятали лицо, глаза спрятали. – Прости.

– Ты? – удивился Константин. – Ты не много говоришь, – он улыбнулся и попросил: – Рассказывай.

– Д-да, – она кивнула. Как на экзамене. Преподавательский стол, рядом Рогач. Рассказывайте, Эмма, рассказывайте. Она тряхнула головой ещё раз, теперь чтобы согнать непрощенный образ горький и колкий. Это было давно. Бакалавриат был давно. И в кабинетах тех давно сменили обои и мебель. – Я отвыкла оттого, что меня слушают, – сказала она, точно винясь, и тут же поправилась: – если не сеанс или не Луи. Но то другое. Платный балаган.

– Эмм, – протянул Константин, кажется, он перенял эту манеру у Луи. – Всё хорошо.

Банальные фразы-маяки то ли держат, то ли мусор. Но лучше пусть держат. Что-то же должно держать? Эмма невольно подалась в его сторону. Ей было неловко и тело сделалось неудобным. Хотелось спрятаться куда-нибудь и отойти, она заставила себя сидеть. Хватит бегать, небо большое да не бесконечное. Попробуй говорить.

– Я… – вышло плохо, – я чувствую, – уже лучше. Ты чувствуешь. Ты чувствуешь что? – чувствую себя зверьком каким-то бестолковым, надломанной фарфоровой фигуркой. Я словно напрочь разучилась говорить. А может не умела? Притворялась только. Всю жизнь притворялась, чтобы влиться, похожей быть если не на сестру, то хотя бы на Дэвида. – Эмма спешно заткнулась. Это много. Это слишком много. Столько нытья не выдержит и Фет. Он не поймёт. Ему такое… Зачем оно вообще кому-то? – Тебе, наверно, такое странно.

– Про притворяться? Да ни чуть. Всю жизнь пытался вылепить из себя что-то на отца похожее. Как оказалось зря. А вообще мне интересно. Мне всё про тебя интересно. Если б не Небо, я бы никогда такого человека как ты не встретил.

– Сумасшедшую ведьму?

Он хмыкнул и покачал головой.

– Тебя.

– Меня Фет зовет.

III

«Утряслось», – заключил Фет. Как же ему хотелось, чтобы все злоключения Неба закончились, но, кажется, у бога отца и богини матери имелось ещё сполна неудач. Пожалуй, это был самый мирный и самый неудачливый корабль, на котором ему довелось побывать, а Фет и на торговых ходил, и на пиратских, на служебных и пассажирских, ловил однажды беглых с полицией. Врач-то всем нужен. Особенно пиратам, пираты и платят хорошо. Когда-то он клялся, жене клялся! что ни за что, никогда больше не ступит на борт пиратского дирижабля. Восемь лет прошло. Доктор запустил ладонь в волосы, наощупь распуская хвост, корни успели отрасти. «Пора бы подвалять», – подумал он устало. Волосы росли медленно и росли седыми, хотя рановато в тридцать седеть, а разве волосам прикажешь? В плотных дредах разглядеть белые волоски сложно, и потому можно сделать вид, что их и нет. Но правде, Фет чувствовал, что именно так и должно быть. Он давно перестал считать себя молодым. Только вот Луи всё хочет и хочет от него чего-то, чего Фет ему точно уже не даст.

Эмма послушно дожидалась его в буфете.

Фет вздохнул, а ведь всё было хорошо, пока не явился Константин со своим приглашением.

– Что-то случилось? – спросила она.

– Как обычно, – хмыкнул Фет.

– Ты какой-то более хмурый чем обычно. Луи?

«Ведьма», – подумал Фет.

– Поставишь чай?

– Так Луи?

– Не только. Вот что он от меня хочет? Мне тридцать, а он ребёнок. Я уже прожил свою жизнь.

– Тебе тридцать один, – напомнила Эмма, – и это не много. У вас не такая большая разница в возрасте.

– Эта разница не такая большая, если б мне было сорок, а ему двадцать шесть. Не семнадцать, Эмм! Он ребёнок. Он всё ещё грезит о солнечном мире. Родителей хочет найти.

– Собаку, – прошептала Эмма.

– Что?

– Да ничего, – она мотнула головой.

– Я просто право не имею смущать его. Нет, пусть выкинет эти мысли. И это не любовь, это глупость. Лучше скажи, чего ты такая…

– Какая? Я обычная, – Эмма попыталась улыбнуться. – Я за вас переживаю. Я… заработалась просто. И вспомнила кое-что.

– Про сестру?

– Не издевайся. Но да. Не про Эву.

– А у тебя ещё сестра есть?

– Младшая. Она в… ребёнком с ума сошла.

– Твою мать.

– Мою, – согласилась Эмма. – Мать ей всю себя посвятила, а меня с семнадцати Эва воспитывала. Но чёрт с ними обеими. Чай. Просто не хочу также. Чай. Точно. Чай, – повторила она сама себе, а может чашкам, с которыми кружила. Посмотрела на ящик, поняла, что коробку ещё не унесёт. Поняла, Фет понадеялся. Иначе точно уронит. – Как думаешь, Фет, – она выглядела не грустной, скорее уставшей, растерянно смотрела то на шкаф, то на стол, то на Фета, – стоит ли продолжать исследования? Обратной связи нет. – Эмма остановилась и чашки, наконец, оказались на столе, благо пустые. Благо, с чайником она не пустилась танцевать, нервно бродить по тесному корабельному буфету. – Тебе какой заварить?

– Без разницы, – пожал плечами Фет. – Делай как себе.

– Меньше посуды испачкаешь?

– Меньше, – согласился Фет. – Тон у тебя какой-то подозрительный. Но мне правда без разницы. Лучше скажи, почему если ты столько раз порывалась бросить всё равно продолжаешь? – Он остановился перевести дыхание. Эмма наполняла чайник из кулера. Насос весело бурчал. – И не просто. – Фет замер. Из переполненного чайника брызнул фонтанчик, Эмма отскочила матерясь, протянула руку, выключила, снова выругалась. – Ты усовершенствовала… м.. боже, триединый, что ты там сделала? Радар бурь?

Она кротко кивнула.

– На старом спутнике.

– Конечно! – всплеснул руками Фет. – И это конечно ничего не стоит, – он усмехнулся, он ждал, чтобы Эмма сказала хоть слово против, но Эмма молчала, не стала ему возражать. Она достала из ящика полупустую коробочку, только на дне в ней что-то шуршало. Поставила на стол уже без крышки, и тут же эту крышку потеряла, но нашла. В коробочке пожухлые и измятые перекатывались золотые цветы с толстыми конусовидными серединками.