Письмо офицера

Стоило им оказаться на улице, как Элен вздохнула с облегчением. В ярких глазах ее, однако, сквозило отчаяние наравне с усталостью.

– Это уже третий свидетель, и все впустую, – как-то обреченно заметила она, чем заставила его тайком улыбнуться. – Думаете, отец зря все это затеял?

– Думаю, для его подозрений есть все основания.

– Если позволите… – Элен запнулась, как если бы не желала знать ответ. – Ваш вопрос о том, где был поручик во время боя. Думаете, он погиб не от вражеской пули?

– Все же в наблюдательности и логике вам не откажешь. – Виктор усмехнулся. – Скорее я допускаю возможность того, что поручик не просто погиб во время боя. Если его рассказ об убийстве правдив, убийца мог знать о свидетеле и избавиться от него. Полномасштабный бой – идеальная обстановка для сокрытия убийства.

– В таком случае, к чему были расспросы о связях солдат с вражескими силами?

– У меня есть кое-какие мысли на этот счет, но, если позволите, я пока оставлю их при себе. Нужно все хорошенько проверить. Так что не стоит так отчаиваться, Елена Павловна.

– Мне впору брать с вас пример. Вы помогаете мне уже второй день подряд и не расстраиваетесь из-за неудач, а мне хочется кричать от собственной беспомощности.

– Вы можете быть какой угодно, Елена Павловна, но никак не беспомощной.

Он пожалел о сказанном сразу, лишь заметив немой вопрос в ее взгляде. Виктор улыбнулся уголками губ, словно извинялся, и поторопился окликнуть свободную пролетку. Элен, не проронив ни слова, села в экипаж.

– Поезжайте домой и отдохните. Я пока просмотрю бумаги из архива, если что-то найду, вам сообщу.

Смерив его странным пронзительным взглядом, она кивнула немного смущенно, назвала кучеру адрес и отвернулась. Пролетка медленно заскользила по мостовой.

Глядя ей вслед, Виктор неожиданно для себя почувствовал сожаление.

Безусловно, его приводили в восторг бесстрашие, неравнодушие и отзывчивость этой девушки. Он находил ее не просто умной, хорошо образованной и невероятно красивой, но также удивительно открытой и мудрой, что для ее возраста было сродни какому-то чуду. Вместе с тем он настолько привык беспокоиться о ней, что мысли о собственной привязанности и даже симпатии стали посещать его с завидным постоянством, что в свою очередь повергало его в смятение.

Ему вдруг вспомнились понимающие глаза Ильи Алексеевича, как внимательно тот слушал его, когда он передавал приглашение на ужин. Так, словно все прекрасно знал и ждал, когда это осознание придет и к нему, к Виктору. Тем же взглядом несколько недель назад на него смотрел и Роман Аркадьевич в Царском селе.

Им обоим было невдомек, что он сам все осознал еще прошедшей зимой.

Пожалуй, он и впрямь хотел бы сказать ей больше – куда больше, чем позволяли приличия и то общение, что сложилось между ними. Именно этот факт и заставлял его сожалеть всякий раз, как наступала пора прощаться.

По возвращении в департамент его встретил курьер. Важно вручив пакет из плотной бумаги, совсем молодой парнишка отдал честь и поспешил удалиться, оставив Виктора в удивлении смотреть ему вслед.

Поднявшись к себе, он хотел было заглянуть к Илье Алексеевичу, но передумал и развернул полученные бумаги. Туго перетянутая лентой папка легла на стол, зашипела, зажигаясь, настольная лампа.

Незасекреченной информации о бое на Кушке было не так много. Множество отчетов рассказывали в общих чертах о предпринятых боевых действиях и им предшествующих событиях. Выдержки из свидетельских показаний дополняли картину, длинный отчет самого генерала венчал весь рассказ.

Несколько раз просмотрев все бумаги, Виктор устало потер глаза. Ничто не указывало на то, что в отряде перед самым боем был какой-либо конфликт. Никто не сообщал о пропавшем солдате и не докладывал о дезертирстве.

Он попытался как можно точнее припомнить содержание полученного Штерманом письма. Если убитого, о котором писал поручик Милославский, не хватились, это вполне мог быть посыльный, подумалось ему. Раз так, нужно смотреть списки военных, присутствовавших в лагере непосредственно перед битвой и, возможно, объявленных погибшими по ее окончании. Потерь в том бою было немного, но все же на проверку всех необходимо время.

Быть может, попробовать зайти с другой стороны?..

Еще при первом взгляде на то письмо, ему показалось странным, что при возможности мирного решения конфликта офицер, в итоге совершивший убийство, настаивал на вооруженном нападении. Должно быть, то же самое насторожило и убитого человека. Возможно, что и поручик Милославский обратил на это внимание – не зря он упомянул об этом в своем письме.

Виктор вспомнил утренний разговор с Чухновым и заданные ему вопросы. Для чего тому офицеру нужна была атака на афганский лагерь? В той обстановке было предпринято все возможное во избежание войны – значит, наступление русских войск было единственным, что могло… что?

Убийце что-то было нужно в том лагере. Тогда вполне справедливо, что утром он спросил о связях военнослужащих с афганскими военными.

Разложив бумаги, он вновь бегло просмотрел их, вытащил чистый лист бумаги и взял карандаш. В первую очередь нужно установить личность убитого. Затем выяснить, кто и как часто контактировал с иностранными послами или курьерами. И, разумеется, поговорить с непосредственным командиром поручика Милославского.

На скрип приоткрывшейся двери он не обратил должного внимания, отвлекшись от записей, лишь когда Илья Алексеевич остановился напротив. Только тогда Виктор заметил за его спиной Павла Никитича Штермана.

– Виктор Андреевич, как продвигается ваше расследование? – без предисловий начал Илья Алексеевич.

– Не так успешно, как хотелось бы, Илья Алексеевич. Мало информации, к тому же, прошедшее время. Даже возможных свидетелей сейчас почти не найти.

– Список сослуживцев Владимира ничего не дал? – осведомился Павел Никитич. Виктор покачал головой.

– Боюсь, ничего, кроме имени командира. С ним еще только предстоит побеседовать.

Смерив его проницательным взглядом, Илья Алексеевич прищурился, наклонился вперед.

– Зная вас, Виктор Андреевич, я могу со всей уверенностью сказать, что у вас почти всегда есть версия. Предполагаю, что это дело исключением не стало.

Виктор помедлил с ответом.

– Вы правы, но пока это только версия.

Павел Никитич хмуро кашлянул и опустился в кресло, жестом пригласив остальных мужчин присаживаться.

– Рассказывайте, Виктор Андреевич.

– Собственно, это лишь мои догадки. Я исхожу из письма вашего друга. В нем сказано, что убитый солдат нашел странным намерение офицера во что бы то ни стало довести конфликт с афганцами до сражения. Я склонен согласиться. Отсюда также напрашивается вывод, что этому офицеру что-то было нужно в лагере противника.

– Или кто-то, – добавил Павел Никитич.

– Или кто-то, – согласился Виктор. Илья Алексеевич задумчиво погладил бархатную обивку кресла.

– Хотите сказать, что в лагере русской армии пять лет назад офицер действовал в интересах Афганистана?

– Это объясняет его одержимость предстоящим наступлением – ему нужно было скрыть следы своего предательства.

– Афганистан находился под протекторатом Британской империи. Вполне вероятно, что наш убийца действовал в их интересах, а вовсе не на благо Афганистана.

– Возможно, что и так. Илья Алексеевич, с вашего разрешения я бы хотел задействовать полковника Строцкого. Ему будет проще добыть сведения о связях наших военных с афганской и британской стороной. Я бы сказал, что человек, которого мы разыскиваем, был одним из тех, кто вел переговоры накануне боя.

– Действуйте, как сочтете нужным.

Тихо сокрушаясь себе под нос, Илья Алексеевич поднялся, дошел было до двери, оглянулся на Павла Никитича. Тот неторопливо встал.

– Я вас догоню, Илья Алексеевич.

Подождав, пока за директором департамента закроется дверь, Павел Никитич тяжело вздохнул. Виктор терпеливо молчал.

– Виктор Андреевич, позвольте сказать откровенно. Когда Элен предложила обратиться к вам, чтобы это расследование носило более официальный характер, я не сразу принял ее предложение.