Пять Пророчеств. Эхо древнего мира – I

– Что же это делается, Аймира Пресветлая, Айтир Всемогущий… – пробормотал побелевшими губами скорняк.

– Идите в дом, – рявкнул я, и припустил за оборотнем.

Повинуясь наитию, я немедленно принялся прочесывать задние дворы —почему-то я не сомневался, что оборотень захочет спрятаться, и поскорее.

Я прочесал почти полную улицу, когда нашел его – он забился в темный дровяной сарай, вжался в угол и захлебывался рычанием пополам со скулежом. Огненная стрела в затылке у меня растворилась, я теперь чувствовал плещущую от оборотня магию совершенно иначе – точно в лоб дует слабый теплый ветер. Я смотрел в тусклые желтые глаза зверя и не видел в них ни капли человеческого разума, только страх. Страх, что бы там ни говорили, и у зверей, и у людей одинаков. Я перехватил клинок. Оборотень отчаянно рыкнул и бросился на меня.

Скорости оборотню его неестественная природа придала такой, что я еще в момент его прыжка, только когда он напружинил могучие когтистые лапы, понял – я не успею рубануть его. Даже – уже не успел. Он сейчас вгрызется в бок под приподнятым локтем, когда я начну заносить меч, повалит, рванет лапой… останусь я жив или нет, зависит от прочности стражничьей кольчуги.

Оборотень взвился в воздух. Мне показалось, что ветер – откуда бы ему взяться в сарае? – с силой дохнул мне в лицо, ткнулся в лоб, раскрытую левую руку, в грудь. Я вскинул пустую ладонь и швырнул в летящее в меня мохнатое тело ощущавшуюся в ней прядь ветра. В мыслях вспыхнуло одно слово – «стой!» И произнес я его не на наречии Этена, совсем нет. Я не знал, зачем я это делаю, но оно сработало так, как я и не мог ожидать – зверь точно врезался в невидимую стену, откатился от меня, приложился спиной об дощатую стену… и рывком вывернулся обратно в человека.

Это я потом понял, что он хотел всего лишь проскользнуть у меня под локтем и задать стрекача дальше. Потом – когда дрожащий голый парень, чумазый, в длинных подсохших ранах вдоль спины, поднял на меня глаза и дрожащим голосом произнес:

– Господин… вы меня помните? Ведь помните же?

Рука с занесенным клинком точно каменной тяжестью налилась, опустившись вниз.

Я не смог ударить. Даже замах не завершил.

– Я, господин, ничего… никого не трогал… правда. Это меня, а я нет! Клянусь!

– А коза? – глупо спросил я. В голове звенящей осенней мухой плескало – «вы меня помните?!» Я помнил. Конечно, помнил – дурачка на побегушках, безобидного глупого и нескладного Брена, почти бесполезного – но и совершенно никому не мешающего. Помнил.

Человек-зверь тоскливо завыл – не по-волчьи. По-человечески.

– Я есть захотел тогда… я… так вышло! Не надо меня… не надо мечом, не надо. Не надо, не…

Я потряс головой, с силой потер переносицу.

И понял, что не смогу.

– Я что-нибудь придумаю, но ты должен пойти со мной, Брен, – я говорил не слишком уверенно, наверное.

Брен кивнул мне, настороженно поднялся. Прикрыл срам обрывками одежды… вышел из сарая и даже не дернулся, когда я, ненавидя сам себя, но понимая, что иначе нельзя, вынул из своей котомки веревку:

– Я должен тебе руки связать. Обматывай задницу своими лохмотьями и протягивай руки.

Наверное, я замешкался в этот момент. Потому что Брен, уже не в зверином, но человечьем обличье сделал то, что собирался еще там, в сарае – вывернулся мимо меня и побежал, с каждым шагом переходя на все более размашистые прыжки, пока снова не натянул волчью шкуру и не скрылся вовсе. В этот раз его превращение не заставило меня морщиться от головной боли. Но теплый ветер я почувствовал снова. Значит, вот какая она, магия…

– Стой! Стой, хуже будет! – безнадежно крикнул я.

Бесполезно.

Брен, как рассказали мне потом ребята со стены, не останавливаясь, удрал из города и побежал дальше, мимо садов, через поле, в ближний лесок.

На следующий день мы всей Стражей – возглавил нас лично лорд Галвэн – отправились прочесывать лес. С нами были и два мага – тоже лорд настоял. Оборотень, накануне подранный собаками, испуганный и, прямо скажем, не слишком хорошо соображающий, не мог уйти далеко.

Он и не ушел. Нашли его не мы, но я успел взглянуть.

– Волки, лорд. Это их земля. Волки не любят нахальных чужаков на своих охотничьих землях. Волки, как бы это не прозвучало, блюдут границы – они не ходят к нам, где хозяйничают наши собаки и мы. И не прощают тех, кто вторгся к ним. Особенно ночью. Особенно в сезон Большой Охоты – осенью самое время нагулять жир перед холодами, – вещал один из магов. – И наш оборотень, а точнее, человек в нем, не понял, что хотели от него чужие злые звери. И они его…

Да, подумал я. И они его убили. Ослабевшего после драки с собаками в саду, напуганного, пахнущего безумием. Собаки охраняли сад. Волки охраняли лес. Как я охранял от него город, точно так же. Только я не смог… а они да. Наверное, они были правы. Тем, что не знали жалости. И вот он, не нужный никому – ни зверям, ни людям – пытался превратиться в человека обратно, уже умирая. Это я видел и без пояснений мага. Выкрученные из суставов конечности, клочья шерсти по всему телу, звериная вытянутая челюсть на вполне человеческой во всем остальном голове. Пальцы, серые и длинные, с когтями и в черных волосках – и розово-грязная исцарапанная ладонь.

– Знаете хоть, кто это был? – Галвэн в упор посмотрел на мага, обрывая его болтовню

– Брен, мальчишка-помощник скорняка. Лавка у них на Озерной улице, – сухо уронил я. – Я его вчера… упустил. Я вам докладывал, лорд.

– Помню, – после секундной заминки ответил тот. – Ну что, сожгите его, как человека, что ли[2 - В мире принято огненное погребение, повсеместно.]. Он, в конце концов, хоть под конец, но сделал свой выбор.

В точку. Как же… удачнее не скажешь.

Я тяжело вздохнул.

На душе было невыразимо мерзко почему-то, хотя я не сделал ничего, что могло бы заставить меня стыдиться.

Позже мне это подтвердят и друзья, и капитан, и сам Командующий.

Но я часто вспоминал этот случай, и каждый раз со все теми же чувствами.

Глава 3. Слухи и домыслы, правда и дорога

Служба, меж тем, как и привычная размеренная жизнь, продолжалась.

От чего бы им не продолжаться, в самом деле?

Даже пропавший паренек-садовник нашелся – правы были мои товарищи, он попросту сбежал искать лучшей жизни, однако не преуспел в своих чаяниях. Без денег или заметных умений сложно куда-то устроиться, последних у него не обнаружилось, а воровать наш беглец не пожелал… ну или не сумел. В общем, помыкавшись с пол-луны, он понял, что нет разницы, где собирать яблоки или копать грядки под душистые коренья, а в родном Д'Лагрена все же как-то уютнее и привычнее. Вернулся, в общем, сам он. Тут бы поэт сказал – «покрытый стыдом», но нет, насколько я слышал, нет. Наверное, это и правильно.

А я же после случая со злополучным оборотнем приобрел довольно удивительную репутацию. Меня стали больше уважать, что ли – во всяком случае, горожане охотнее приветствовали при встрече, а другие стражники больше прислушивались к моим словам и мнению. Во всяком случае, репутация стражника с отменным чутьем на странное приклеилась ко мне не слабее давешнего прозвища.

Что же… я действительно кое-что вынес из произошедшей истории.

Это чувство плещущего в лицо теплого ветра, который не ветер. Магия, которая течет через все в этом мире – я мог ее чувствовать. На самом деле мог. И это было вдохновляющее чувство, а не мучительное, как по началу. И… очень знакомое.

Я знал, что останусь стражником, но само чувство было хорошее. Словно я себе вернул часть себя – наверное, как если бы вспомнил что-то важное и хорошее.

Только вот память по-прежнему покоилась под солеными волнами моря, полощущего берега Марбод Мавкант – и, видимо, там и останется.

Что же, пусть так. Жизнь, как я сказал, не останавливалась

И в ней хватало своих, новых забот, текущих неостановимой чередой.

Кончилось лето, а за ним и осень – и праздник сидра, и осенняя поздняя пора прокатились по-над городом, как катятся волны по прибрежным камням – неостановимые, в соответствии с порядком бытия. И вроде похожи волны, как и тысячи до них были – и все же разные. Да только оглянись назад – волны. Сходны меж собой до неотличимости. Пока она катит – ты знаешь, чем отличается от прошлой, но все сглаживается и забывается.

Я плохо помню, но я видел много осеней. И зим – мягких, посыпанных пушистым снегом или вовсе почти бесснежных, словно замерших, с листвяной прелью под ногами в садах, колким инеем на бурых краях опада и сухих травах, с буйным ветром в день, когда зима сменяет осень – и густым снегопадом в день ее середины… Этенская зима была такой.

Город увешивался праздничными фонарями и снежной бахромой, торговцы едой вразнос грели на уличных жаровнях кувшины с фруктовыми взварами на травах и крепким сидром с пряностями, хозяйки вымораживали в бочонках на дворах белый сухой сидр, делая из него крепчайший бренди, воришки и прочий нечестный люд редко морозили пальцы об отмычки. Предпочитая редкое, но верное дело… ловить таких было сложнее, как и дежурить по ночам. Но я как-то удивительно легко втянулся и в зимний быт. По ночам зимой стражи дежурили парами – и, признаться, я был этому рад. Холод меня не донимал – я смутно вспоминал, что когда-то давно был часто зябнущим неженкой, но настолько далеко уже успело унести это время от меня прочь, что сейчас я только с усмешкой об этом размышлял. Надо же. Когда-то был я таков! Где и когда – я, разумеется, не знал. Что же, сейчас я только потешаюсь про себя над своими юными годами, обжигая губы о пряный горячий сидр в самом начале дежурства. Тезвин смеется вместе со мной, когда я делюсь воспоминанием. Мы до сей поры часто ходим в дозоры вместе – как с первого дня моей службы. Как бы там ни было, я был благодарен своей судьбе за то, где я сейчас – и с кем.

Как бы не старалась зима сделаться застывшим хрустальным безвременьем, но и ей тоже, как и всему в этом мире, настало завершение.