Сильфида

Он хотел возразят, крикнуть, но не успел и только развел руками.

XIII

Обед у Донона состоялся. Нил Нилович вернулся с этого обеда мрачным и растерянным.

– Все слопал, – сказал он Валентине, прихлебывая чай. – Все слопал, все вино вылежал – и никаких!

Она холодно молчала.

– Я, признаюсь, даже унизился – намекнул, что до зарезу нужны деньги… тысячи четыре. А он, – нет, каков каналья! – воскликнул Нил Нилович, ударив кулаком но столу. «Мы, говорит, вобче давать в заем не склонны».

Как будто вспомнив что-то, он насупился, искоса поглядывая ни Валентину.

– И такую штуку отмочил… не стоит и повторят!

– Что же именно?

– Ну, да что с хама возьмешь! Я, говорит… ты только не сердись, я его хорошо отбрил за это.

– Да что же? – повторила Валентина, с удивлением глядя на растроганное и смущенное лицо отца.

– Э, глупости! Я, говорит, не четыре, а сорок тысяч ссудил бы и без всякого документа, ежели б хоть махонькая у меня надежда была…

– Ну? – торопила Валентина. – Да, говорите. Надежда? – И она вдруг вспыхнула.

– Да что ж говорить. Намекнул, что руку, сердце и миллион к твоим ногам положить готов. А? Нет, каков хам?

Валентина нахмурилась, лотом засмеялась.

– Да, уж это действительно… Какой дурак.

– Ну, положим, ведь этак он уже после ликеру размяк. При других условиях я не позволил бы и пикнуть ему… Нет, каков?

И он расхохотался, несколько искусственно, как показалось опять нахмурившейся Валентине.

– Что это, повестка? – спросил Нил Нилович, взяв какой-то листок из рук горничной.

– Ну вот вам и деньги.

Но Нил Нилович, широко раскрыв глаза, молчал.

– Да что вы, папа?

– Мерзавцы. Черти. Протестуют вексель.

Он вскочил и зашагал по комнате, что делал всегда в минуты сильного волнения…

– Пронюхали, что я в тисках. Ты знаешь, что это? – обратился он к дочери, остановившись перед нею. – Знаешь? Это значит… Ах черти!.. Это значит, что нас опишут и все продадут за долги. Вексель на две тысячи – a у меня с вчерашним жалованьем триста рублей в кармане.

– Но ведь вы знали, что нужно платить.

– Чорта с два я знал. Вексель по предъявлении.

– А достать негде?

– Негде достать. Фью! Кончено. Все с аукциона – и мы водворяемся в четвертом этаже, вход со двора, три комнаты без ванны. А? Ах распронегодяи.

Он прошел в кабинет.

– Нужно ехать. А впрочем, куда? А, пропадай все!

И он сердито хлопнул дверью.

Валентина, мрачная, медленно встала ушла к себе. На другой день заехал Кобылкин и опять привез конфекты. Нил Нилович холодно встретил его. Валентина, не поблагодарив, взяла коробку от Rabon и поставила се в сторону. Кобылкин, несколько смущенный, сел на диван, не зная, что сказать. Вошла горничная и доложила Нилу Ниловичу о приходе какого-то Хохолкова.

– Какой Хохолков? По делу? Позови его в кабинет.

Он, не изменившись, пошел к себе.

Валентина молчала и насмешливо смотрела прямо в глаза Кобылину. После тяжелого молчания, он заговорил тихо:

– Папенька ваш как бы в обиде на меня.

Валентина молчала.

– Действительно, может статься, я и лишнее что намедни сказал… Но только то нужно иметь в виду, при каких сопровождающих обстоятельствах оно сказано было.

– Ах, мне решительно все равно, что вы там говорили.

– Вы уж при случае папеньке разъясните, что я оченно извиняюсь. А в чем именно – сказать вам не смею.

Смиренный тон его тронул Валентину.

– Ну, хорошо, скажу. Да вот и папа. Кто это был?

Нил Нилович, растерянный, посмотрел на нее и ничего не ответил.

– По делу? а?

– А? Да, частный поверенный. Там платеж один, так вот он и… Так, пустяки.

– А я вот с Валентиной Ниловной объяснение имел.

– Что? Как? – встрепенулся Нил Нилович. Ка… какое?

– Чтобы значит они за меня, по доброте своей, словечко замолвили. Оченно я вчера лишнее сказал вам. Им я, конешно, изъяснить не осмелился.

– А… да, Ну, что там, ничего. Что за счеты, – заговорил Нил Нилович. – Что за счеты. И не думайте, чтобы я…