Майские страсти

– Я не обижусь на тебя.

– Я тебя высмею. Перед ней!– крикнула Алина и пальцем показала на Настю. Так и замерла в этом угрожающем положении.

– Такого твоего поведения я не приму.

Искупникова, прищурившись, стояла посреди зала, пока, опустив голову, опять не хихикнула:

– Вот теперь точно сделаю.

Лицо Андрея страдальчески исказилось, но он, словно хотел мучиться ещё сильнее якобы желая добить себя. Это было какое-то сладострастие терзания.

– Ну и пусть, заслужил,– Андрей вскочил с кресла в припадке волнения или даже эйфории.– Ну и пусть, пусть… Тем лучше. Я уж и хочу этого. Друзья, послушайте меня. Только не подумайте, что я дурак или извращенец какой-нибудь, но мне хочется открыть вам душу свою, хотя это сейчас и не к месту, и не вовремя. А, может, так кажется. Разве можно к месту и вовремя душу открывать?

– Полетел, теперь не остановить,– вырвалось у Алины или она сделала такой вид, что у неё вырвалось, а не нарочно было сказано. Она опять чуть отступила и жестом попросила не прислушиваться к своим словам,– так поступают святыегрешники от бога, которые в отличии от других, измазанные грязью, думают не о том, как отмыться, а о том, как не испачкать.

– Ты, Алин, можешь всё, что угодно говорить… Только я от своего не отойду. Это последнее, ещё жгучее… Когда я шёл к вам сюда… Такая история случилась. Я прилично опаздывал и искал оправдания. Я думал, что мне нужно сказать, чтобы вы не обиделись, что я опоздал. И довольно сильно задумался. Даже испугался, когда услышал, что кто-то меня зовёт. Рядом со мной по тротуару шёл мужик какой-то. «Брат, доведи меня, пожалуйста. Доведи меня до дома». Вот так он говорил. Он меня братом назвал. Братом! От него сильно пахло водкой. Он еле стоял на ногах, шатался. Я на миг засомневался. «А тебе далеко?» Подлец! Ох, какой подлец! Я чуть под землю не провалился. Я чуть ему на шею не кинулся. Эту секунду сомнения… Я же себе её никогда не прощу. Он сказал, что надо только перевести через дорогу, и будет его дом. Я взял его под руку. Мы перешли дорогу, и тут мужик схватился за сердце. Он попросил остановиться и начал искать по карманам. «Как раз хватит»,– он считал какие-то копейки. На углу, рядом с его домом была аптека. Он двинулся туда. Если бы я его оставил, он бы упал. Мужик сказал, что хочет купить таблетки какие-то… чтобы сердце не болело. Мы купили, он засунул две под язык. Опять идёт, шатается, я с ним, а сам он такой чистенький, опрятненький, слабенький… И быстро, очень быстро хлопал ресницами, как будто боялся расплакаться. Я не могу смотреть, как люди вот так моргают. И ещё я не выношу заик… Он заикался, я вам забыл сказать. Клянусь, если бы у него не было рук и ног, мне бы было его не так жалко. Жальче всех на свете заики. Я не могу слышать, как люди заикаются… и не могу выговорить самых простых слов. Я не могу это выносить. А он ещё и моргал так часто. Нет ничего жальче… как смотреть на того, кто моргает глазками так жалобно… Реснички у него были такие… длинные, густые. Ладно, не буду… В общем, он опять стал шарить по карманам. Ничего там не было. Он махнул рукой и сказал идти дальше. Я хотел его проводить до самой двери, я боялся за него. Но он стеснялся, что какой-то мальчик доведёт его до двери. Стеснялся, может, родственников, может, меня, а я думаю, что себя он стеснялся. На лестничной площадке попросил говорить шёпотом. Опять засунул таблетку под язык… все свои копейки за это отдал… И как он эти таблетки держал в руке! Как спасение какое-то! Он, по-моему, их даже гладил… Так робко гладил!.. Пальцы даже, как будто боялись к ним прикасаться!.. Как к божеству!.. Он их держал… как роскошь!.. Как редкую драгоценность!.. И ведь доволен был, как будто!.. Даже поглаживал пластинку, где были эти таблетки. А сам качался… Все копейки, похоже, отдал… Да он всех денег и богатств мира достоин. Потом попросил меня уходить. Он пожал мне руку. Я ушёл. И такая, помню, рука у него была нежная, тёплая, жалкая. Хорошо, что он этого не будет помнить. Я не могу больше…

– Вот кретин. Всё настроение испортил,– начала плеваться Искупникова.

– Кто угодно, только не кретин.

– Кретин, кретин.

Андрей уже не слышал, а только в исступлении присел перед ней на корточки:

– Я не могу больше… Я не могу больше!

Глядя Искупниковой в глаза, он кричал так сильно и надрывно, что она на мгновение невольно изменила выражение лица. Алина, как будто и не подозревала, что Андрей способен орать таким голосом.

Вскоре она залилась детским, разбойническим смехом. Андрей робко взглянул на неё сверху вниз и понял всё.

Алина ещё долго смеялась, но он уже не смотрел на неё, а лишь стоял перед ней, как перед святой. Он смиренно наклонил голову.

– Ну это уж чересчур,– перебил смех Алины Дмитрий.

– Ага,– поддакнул хозяин.

– Этого мы вам не позволим… Ладно я… У меня совсем другая история была. Театральная. А это что за истерика! Давайте ещё соседей позовём, пусть посмотрят. Успокоят. До чего же ты пошло рассказал!

– И пошлая история.

– Пошлая… Эротика какая-то духовная. Но это же не искусство. Где тут театр? Здесь тротуар один.

– У тебя было по-другому.

– Ну действительно. У меня полёт, а не падение. А то это деревенщина… А у меня полёт.. Да… Хоть и грязный, но полёт. Поэт унизил красавицу.

– Это даже не дуэль, это ещё круче…

– Круче… На дуэли не всегда убивают.

– На них не всегда приходят.

– Да их и нет уже, ха-ха!.. Они устарели.

Никто не замечал, что Настя сидела в слезах и тихо содрогалась. Глаза были влажные и красные. Она то и дело двумя руками вытирала слезы, так покорно и виновато.

– Не тебе говорить про дуэли, Дима,– повернулся к нему Андрей.

– Бог, я думаю, рассудит,– он встал и, казалось, что боялся поднять на товарища глаза.

Настя вскочила с кресла и, продолжая плакать, крепко схватила Андрея за руку.

– Андрюшечка, милый,– взмолилась она,– миленький! Пойдём отсюда! Я тебя очень прошу! Давай уйдём отсюда! Пожалуйста. Давай отсюда уйдём!..

Андрей ужасно испугался, сам того не понимая. Вид у него был глупый и растерянный. Губы опухли. Рот был полуоткрыт.

– Куда?– спросил он.– Куда пойдём?

– Не важно это,– Настя продолжала виснуть на нём.– Давай просто уйдём… куда-нибудь.

– Мы не можем, ты же видишь, что с ними.– Андрей наклонился к её уху и стал кричать.– Отстань ты от меня!

Настя часто хлопала длинными чёрными пышными ресницами. По щекам ползли тёмные ручейки размазавшейся туши, как будто из её чёрных глаз текли чёрные слёзы.

Андрей охнул.

– Что же нам делать?– спросил он.

– Уйдём!.. Прошу!

Алина стояла с ещё более растерянным видом, чем у Андрея, но не забыла по-барски скрестить руки на груди.

– Так заканчивайте, всё! Устроили цирк!– она начала оттаскивать сестру от Андрея.– Не приставай к нему! Не надо к нему лезть… Ему и так тяжело!

Тон её был чрезвычайно насмешливый, хотя лицо выражало крайнюю озабоченность.

– Не тебе про цирк рассуждать… Сейчас ещё дурочкой прикидываться начнёшь,– сказал Андрей и беспомощно опустил руки.

– Не такого я цирка хотела.

– Да ты его и до сих пор хочешь.

– Дурак!– вскрикнула Алина. Она, не удержавшись, улыбнулась, и как из зазеркалье, ей в ответ улыбнулся Андрей. На мгновение он забылся, и только всхлипывания Насти напомнили ему о ней. Андрей вплеснул руками.

– Ну вот видишь, всё обошлось…– он потянул было к ней руку, но понял, что этого делать не надо было. Настя в жестоком недоумении качала белокурой головкой. Остальные начали переглядываться.

Улыбки Андрея и Алины обнажали что-то касающееся их двоих. Они продолжили улыбаться, прибавив ехидства этим улыбки, чтобы другие не догадались об их истинных волнениях.