Майские страсти

– Ну да. Я и не спорю, Алин.

– Ладно… Сегодня-то как себя вести будешь?

– Не знаю. Я ещё не решил. И Клинкин опять же… Страшный он какой-то. А если он сегодня не напьётся. До беды дело может дойти.

– Не трясись! Не дойдёт! Он побоится сам. Только чужими руками. Ну или точно так же… своими… но… как будто не своими. Побоится он. Точно… тебе говорю.

– Дай бог!

– Ты-то сегодня точно придёшь?..

– Конечно, конечно, я приду. Да и скучно мне… дома сидеть.

– Ну, может, ты ещё куда-нибудь намылился.

– Встретимся сегодня. Не переживай…

– Ты бы приготовился потщательней. Вечер, чувствую, будет долгий и яркий.

– Я готов. Я ко всему, Алин, готов. Я уже… ничему не удивлюсь.

– И всё равно будь готов… не по-будничному,– Искупникова зло закричала и плюнула в трубку.

– Хорошо, хорошо, Алин. Ты только не кричи.

– Да если ты глухой, как мне не кричать!

– Тихо. Оксанка тебя услышит.

– А она и так слышит! Мне наплевать на неё. Пусть слышит. Пусть! Слышишь ты, эй! Оксанка! Слышишь, что я говорю? Будь готов ко всему!

– Всё… давай до вечера. Голова болит.

– Голова у него болит. Потому и болит, что ты её ничем не забиваешь!

– Ну вот здесь ты неправа. Сама знаешь.

– И что толку, что знаю!

– Всё. правда, болит. Давай до вечера.

– Ладно. Давай. Увидимся.

На этом их телефонный разговор закончился, и Андрей с чистой, лучистой душой, с обновлённым чувством свободы в окно своей спальни взглянул на юное майское небо.

Глава 6. Одинокая радость

Приближаясь к горизонту, солнце медленно засыпало, когда Яськов торопливо шёл по Александровскому мосту. Его уже ждали в кофейне.

Как и многие другие молодые люди в центре города в праздничный весенний вечер Андрей был в белой футболке, но не с георгиевсклй ленточкой, а с портретом длинноволосой смуглой женщины на груди. Чёрные туфли и чёрные джинсы придавали что-то трагическое и фатальное его внешности, всегда свойственной быть схожей с настроением души.

На сердце было светло, точно его освещал разум. Но разум, наоборот, тревожил и злил Андрея. Потому и непонятна была ему его почти полная, легкомысленная радость. Люди, шедшие по Ленинской улице не смущали и не бодрили его. Яськов смотрел на небо, лишь изредка опуская голову и поглядывая себе под ноги.

На небе тоже велась странная, как будто безысходная и безвыходная борьба. Лучи солнца резвились, но словно именно этим и пугали пышные облака, которые поспешно уплывали куда-то вдаль, приводя вечное светило в тёмно-жёлто-вечернее удивление.

Что-то боролось с Андреем, и он, увлёкшись размышлениями, вдруг вскрикнул. Ему на ногу больно наступил тучный, почти пьяный мужик, который тут же искренне извинился. Яськов слабо, со всеобъемлщим сознанием тщетности бытия улыбнулся и вяло махнул рукой, как всегда это делают люди, испытавшие на себе громадное воздействие самого низкого, сильного, дерзкого, беспощадного зла.

С этой улыбкой на лице он и вошел в кофейне. За столом у окна его ждали Искупникова, Мелюков, Дмитрий и Настя, непонятно зачем притащившая с собой чахлую, костлявую, почти прозрачную подругу. Увидев сестру Алины, Андрей радостно и легко вздохнул.

В кафе пахло женской туалетной водой и соевым соусом. Было скорее полусветло, чем полутёмно. Посетители заняли все столы, заранее их забронировав, как это делается по большим праздникам. Пьянства праздлника, однако, ещё не наблюдалось.

Яськов сел рядом с Клинкиным. Напротив них располагались остальные товарищи.

Выбрав мгновение, когда Алина повернулась к Мелюкову, Андрей бегло взглянул на неё и заметил, что помимо какой-то потусторонней даже для Искупниковой красоты, она находилась в тот вечер в бдительном, мучительном, боязливом волнении. На обычно бледных, почти сизеватых щёчках пестрел майский румянец заждавшейся страстности. Голубые глаза с жирной, чёрной подводкой горели лазурно-небесным нетерпением. Волосы чуть более пышные чем обычно. На ней была новая чёрная кофта с рукавами «три четверти» и новая чёрная, короткая кожаная юбка.

Андрей ещё раз посмотрел на неё, и они встретились взглядами. Он опять уловил какое-то бешенство в её взоре. Этому способствовала странная прелесть созерцания её глаз. Было в них что-то магическое, инопланетное, фантастическое. Чёрная подводка, словно делала её голубые глаза ещё светлее и прозрачнее.

Настя о чём-то шепталась с подругой, то и дело поправляя её красное, широкое платье. Девушка, видимо, удивлялась захлёбывавшемуся тону сестры Алины. Её лицо удлинялось и становилось ещё худее и суше. Она уже почти плакала от того, что пришла в кафе.

– А ты опоздал, опоздал,– затянул Мелюков.– Ну ничего. Я, бывало, больше опаздывал. И ещё буду опаздывать. А ты чуть-чуть. Ничего. Ты ещё не совсем пропащий злодей.

Он, улыбавшись, говорил все эти слова и хвалил Яськова с таким самовлюблённым видом, как будто хвалил самого себя.

Мелюков до прихода Андрея успел выпить два бокала вина, и его душа уже загорелась румянцем хмеля. Остальные лишь пригубили.

Подскочила официантка и спросила Мелюкова:

– Вам ещё?

– Вина,– прохрипел он.

– Что… простите!

– Вина… я сказал. Ты глухая? Я, что, непонятно, сказал?– он нарочно дышал на застенчивую девушку перегаром; ему было мало одной лести,– ему надо было, чтобы ему льстили, чувствую ко всему его существу крайнее отвращения.

– Нет… извините… Вы понятно сказали.

– Вот так!

На столе возле рук Алины лежало зеркальце. Он взял его и посмотрел на себя, громко хихикнув.

– Подай-ка меню,– сказал он Искупниковой.

– Эй, поздоровайся как следует с Настей. Не видишь, что она обиделась?– в обход просьбе Мелюкова, Алина звонко заговорила с Андреем, смотря на него знойным, гневным взглядом.

Яськов молчал. Внутренне он начал было торжествовать от того, что заранее догадался о попытке Алины его унизить, но он тут же выгнал из сердца эту малодушную мысль и вновь поднял глаза на Исупникову.

– Я ни с кем не здоровался, так как чувствовал за собой вину, и твою сестру никоим образом не выделял из общего ряда,– плавно сказал он.