Майские страсти

– Такую стерву бы за волосы!.. Вот так!!.. За все походки, выходки, жесты, взгляды… Даже взгляды. Даже во взгляде она ненавидит, бьёт. И как за это её не отодрать!

– На самом деле, она лучше, чем кажется со стороны.

– Ложь! Отодрать её и дело с концом! Не знаю, как жизнь таких людей терпит.

– Знаешь пословицу? Бьёт – значит любит.

– Такая… дрянь не может любить. Не умеет. Она и бить-то толком не умеет, а так… только палки в колёса ставит.

– Вот так она бьёт!

– Убить стерву!– вырвалось у Клинкина.

– Как так! Как так!– Андрей ледяными от страха пальцами вцепился в свои волосы.

– А вот так!.. Дура она! Всего лишь дура,– с потухающим отчаянием сказал Дмитрий.

– Эх, покой… Мне бы только успокоить её, уж очень она страдает. Она мучает меня и ещё сильней от этого страдает. Сил нет уже молчать и терпеть…

– Ещё один дурак! Подставлял-то зачем! Она ведь реакции твоей ждала. Ответа она ждала, а ты со своими щеками… Получается, что равнодушен… Ты её щеками своими только ещё быстрее угробишь. Отвечать тебе надо было.

– Да знаю. Но не могу… и не хочу,– с ожесточённым, воскресшим в новой форме страданием, бродившим по сердцу, сказал Андрей.

– Тут ещё и эта подвернулась, как назло.

– Настя-то?

– Ну да. Где хоть ты её откопал такую!

– Так должно было быть.

– Что ты к ней привязался?

– Так нужно.

– Её тебе Алинка не простит… Её не простит. Так и до… катастрофы недалеко. Вот тут она может бить до конца. Как бы беды не было.

– Не посмеет.

– Посмеет.

– Ни за что она не осмелится.

– А я? Я-то осмелился. Что теперь делать?..

– Ты?– Андрей испуганно посмотрел на Клинкина.

– Я.

– И давно?

– Не важно. Я как-то непонятную силу ощутил. Душа задрожала, взгляд опьянел. В общем, бредятина какая-то получилось.

– Бредятина… Ты был не в себе,– успокоившись и, словно задумавшись о чём-то постороннем или потустороннем, проговорил Андрей.

– А когда я был в себе? Это-то и было моё нормальное состояние.

– Девушка?

– Да. Она самая.

– И что будет?..

– Что будет, когда Алина узнает?

– Нет…

– Хорошо… Я тебе скажу, что будет, когда она узнает. Она загорится от счастья и кинется тебе на шею.

– Не кинется. Я не позволю. Да ей и ну будет хотеться.

– Да ну! Неужели ты так уверен в себе, что не уверен в ней?

– Нет, он могла бы… Но в последний момент передумает. В таких случаях такие люди всегда передумывают лишь в самый последний момент и больше никогда. Я представляю, как она может планировать свою боль такую.

– Да уж… стерва. Стерва только вот такие стервы и любят самой преданной любовью,– мрачно, словно для себя одного прошептал Дмитрий и подошёл к стене. Он смотрел на неё, как смотрят на ненавистного человека. Дмитрии со злосьтю во взгляде ударил кулаком в стену.

– А как ты думаешь, со мной она вела бы себя точно так же?– он подошёл ближе к Андрею.– Или, вообще, бы не вела?

– Не думаю… что она поступала бы… вот так.

– Да.

– Могло быть много побочных факторов…

– Да, да… Но всё же она и тут бы что-нибудь такое выкинула бы. Состервозничала бы… А душа у неё гениальная…

– Может быть.

– Не «может быть», а точно. Мстить у неё получается лучше всего,– с интонацией мазохистского наслаждения сказал Дмитрий, запрокинув голову чуть назад.– Это незаметно для неё самой грязнит её. А она-то думает, что ничего не происходит. Ей кажется, что она и без этого… дьволица.

– Нет… Тое есть да. И нет… и да. Она боится своей этой дьяволицы… И всё же… хранит её. Но она ни за что не додумается, что она себя не любит.

– И… что любит Настеньку, да?

– Они – соперницы.

– Я в курсе… что они – соперницы.– Дмитрий начал кричать так, что даже закашлялся.– Что ты меня, за дурака держишь? Что ты несёшь?