Где лучше?

– Вот ты для ребят-то бы нанял какую ни на есть девчонку, ведь твои ребята-то!

– Ну, девчонка не так доглядит, как ты.

– Ну уж, шалишь, штобы я заставила работницу квашню заводить али хлебы в печь сажать.

Немного погодя Агафья Петровна высказала мужу, что она, пожалуй, наняла бы работницу, только… И она высказала ему свои опасения. Муж сказал, что кровать можно загородить ширмами, а ширмы он надеется приобрести даром; если работница будет не ленива, то пусть ее ест. «Больше того, что в кишки влезет, не съест», – заметил он и предоставил Агафье Петровне самой найти себе работницу не дороже двух рублей в месяц.

Когда Иван Зиновьич привел Пелагею Прохоровну, комната его была слабо освещена; на столе стояла маленькая жестяная лампочка с керосином, который очень вонял. Агафья Петровна лежала на кровати лицом к стене и улюлюкивала ребенка, который тяжело кашлял и пищал; около кровати стояла в ногах детская плетеная коляска, покрытая простыней, и из нее тоже слышался крик трехлетнего ребенка, а напротив подушек, на небольшой скамейке, – плетеная корзина, в которой лежали пеленки и в которой, как надо было полагать, спал маленький ребенок.

При входе мужа Агафья Петровна повернула голову и, увидев Пелагею Прохоровну в ее скудном одеянии, поморщилась, но удержалась и только недовольно сказала мужу:

– Тебе бы только уйти… А я тут покою не найду… Покачай чертенка-то! – И она, обернувшись к стене, принялась улюлюкивать ребенка.

– Ох, уж эти мне… – проговорил Иван Зиновьич и стал качать коляску.

– Позвольте, я покачаю, – сказала Пелагея Прохоровна и взялась за ручку коляски.

Иван Зиновьич отошел к корзинке, нагнулся и проговорил недовольно:

– Ох ты, неряха эдакая! опять у те пеленки-то мокрые!

– Не разорваться же мне!.. – проговорила жена.

– Девочка-то мокрая, – сказала робко Пелагея Прохоровна, когда Агафья Петровна сидела на кровати.

– Это у нас всегда так… День-то бьемся, а ночью с ребятами… Она все спит, барынька!

Муж и жена возились с ребятами, переменили белье детей, уложили их, причем маленькому ребенку Агафья Петровна дала в рожке питья с маком, для того чтобы тот скорее заснул и дольше спал. Пелагея Прохоровна тоже помогала им, и Агафья Петровна не высказывала неудовольствия, что кухарка домохозяина находится тут в таком виде: она, вероятно, уже была предупреждена, что Пелагея Прохоровна ночует здесь.

– Ну, барыня, куда мы вас укладем? – проговорил вдруг Иван Зиновьич, не то обращаясь к гостье, не то спрашивая сам себя.

– То-то, приглашать-то приглашает, а того и не подумает, што некуда. Ишь, какой приют нашел! – проговорила недовольно Агафья Петровна.

Пелагее Прохоровне было неловко, и ей Агафья Петровна показалась очень нехорошей женщиной, но она все-таки сознавала, что Агафья Петровна – хозяйка.

– Я где-нибудь около порога, – проговорила она нерешительно.

– Зачем около порога? Ты вот к столу лучше ляг. Вот тебе одеяло – постели, подушки… А этим шугайчиком оденься! – проговорила Агафья Петровна, давая одеяло, подушку и шугайчик.

– Уж я вас, право, не знаю, как и благодарить, – говорила Пелагея Прохоровна, и ей было и стыдно, и обидно, что она дошла до такого положения.

Когда она сделала себе постель, Иван Зиновьич погасил огонь в лампочке, пожелал Пелагее Прохоровне спокойной ночи и лег на кровать. С четверть часа супруги шептались, но о чем – Пелагея Прохоровна не могла расслышать. Наконец и шепот замолк, послышался с кровати храп и шипенье носом.

Пелагея Прохоровна только дремала, а когда начала засыпать, заплакали дети, и немного погодя Агафья Петровна встала и затопила печь. Она сегодня должна была испечь ржаного хлеба и ситного. Пелагея Прохоровна тоже встала, несмотря на то, что хозяйка уговаривала ее спать, уверяя, что та ей нисколько не мешает. Агафья Петровна была так добра, что дала Пелагее Прохоровне свой старый сарафан, свои рваные башмаки и платок на голову. «После отдашь», – сказала она, когда та стала отговариваться.

Работы у Агафьи Петровны было много, и так как все нужно было сделать к сроку, то есть чтобы хлеб испекся к восьми часам, а самовар поспел к шести, то ради этого она оставляла детей на произвол, не обращая внимания на их крик и на то, что они лежали мокрые. Пелагея Прохоровна хотела ей помочь, но не знала, за что взяться, и боялась вмешиваться зря, без приглашения. Заметив, что хозяйка хочет становить самовар, она было заявила желание сделать это, но хозяйка сказала недовольно:

– Нет уж, я сама…

– Да ведь мне нечего делать-то.

– Успеется.

Так и не дала самовара.

Стала Пелагея Прохоровна укачивать детей. И это как будто не понравилось хозяйке:

– А чего их качать-то! Мало, што ли, они спали… Нет уж, оставь.

– А лучше, как они спят.

– Они у меня всегда в эту пору встают… А што кричат – эка важность! Надо же мужу-то вставать… Не качай, пожалуйста, – хуже закричат.

Пелагея Прохоровна ужасно тяготилась своим присутствием здесь. Она хотела идти прочь, но уйти было неловко и рано. Наконец она не утерпела и сказала хозяйке:

– Пойду понаведаюсь, не встал ли майор?

– Ну, вот!.. Али он встает так рано?

– Нет. Может, и встал.

– Успеешь. Вот чаю напьемся.

Встал хозяин. Стали пить чай и сидели, большею частью обращаясь к детям, которые ели кашу. Все чувствовали себя как-то неловко, как будто стеснялись друг другом; муж и жена обращались к Пелагее Прохоровне мало, как будто им не о чем было расспрашивать ее и не о чем говорить с нею. Но Пелагея Прохоровна заметила, что Агафья Петровна часто взглядывала на нее, потом на мужа; муж же глядел больше на жену; так и казалось, что супруги что-то решали насчет Пелагеи Прохоровны.

– Не знаете ли вы где места какого-нибудь? – спросила Пелагея Прохоровна, смотря на хозяйку.

Иван Зиновьич взглянул на жену, та наклонилась к ребенку и не торопясь сказала:

– Нет, теперь не знаю. Ты, может, не знаешь ли? – обратилась она к мужу.

Тот немного помолчал.

– Так вы точно что совсем от майора? – спросил он гостью.

– Теперь уж я не соглашусь ни за какие деньги у него жить.

– Так… Ежели место будет – отчего же! Непременно постараюсь.

После этого все сидели молча несколько минут. Вдруг Иван Зиновьич пошел в лавочку, стал в дверях; Агафья Петровна тоже пошла к нему.

– Ну, што? – услышала Пелагея Прохоровна негромкий голос хозяина.

– Не годится – белоручка. Ей в господах только и жить, – сказала тоже негромко хозяйка.

– Думаешь, не управится?

– Нет, она ничего. Видно, охоча работать-то и смирна, только не годится.