В некотором царстве… Сборник рассказов

Из-за угла вышел низенький, кривоногий мужичок с пустым ведром.

-Что, солдатики, за самогоном пожаловали?-почесал он такой же длинный и кривой нос, как у Никитичны.-Или заблудились? Пурга, будто черт нагнал и эта хреновина висит, покоя не дает, от нее все пакости, наверное. Полбутылки дам, больше не могу, на поминки надо. Баба Настя, матушка моя, померла. Слышали, наверное? Под Крещение угораздило. Только что из части тело на автобусе привезли. Хотели в морг, чтобы бумаги оформить, да какое там, ни зги не видно. Завтра уж в город.

-Она…в лесу сидит,-выдавил из себя Вобла.

-Кто?

-Баба Настя.

Мужик повернулся к свету. Лицо его было похоже на куриный желток, на котором перекатывались кроваво-красные волны. На ушах же полосы были синие и зеленые. Правый клык блеснул золотом. Глаза горели белым фосфором и пахло от него этим самым химическим элементом.

-У вас, видно,от пурги мозги заиндевели. В доме она, скоро соседка придет, молитвы читать. Попа по близости не найдешь. Пойдем в дом, помянем. Ну что встали, боитесь что ли? Солдату нельзя бояться покойников, так как он первый кандидат в покойники и есть. Ха-ха.

Его смешок походил на скрип старого колодца. Крепко уцепил Артека за рукав шинели, потащил в дом. Следом на негнущихся ногах поплелись Вобла и Боб.

В сенях в нос ударил запах воска, серы и еще какой-то гадости. В комнате на лавке лежала мертвая Никитична, покрытая до подбородка белой простыней. В ее руках горела тонкая свеча. Глаза были слегка приоткрыты. Ужас.

Артек опять издал птичий звук, Боб засопел как паровоз, а Вобла забормотал что-то себе под нос.

-Сейчас стаканы достану,-указал жилистой рукой на стол сынок Никитичны, на котором стояла тарелка с нарезанным черным хлебом и двумя картофелинами, возвышалась горка конфет "Мишка на Севере".

Садиться солдаты не осмелились, мечтали лишь побыстрее отсюда выбраться. Наполнив стаканы, мужик потер пальцем золотую фиксу, причмокнул:

-И кто там, говорите, в лесу сидит?

-Никитична нам конфеты предлагала,-еле слышно произнес Вобла, крепко сжимая в руке граненый стакан.-А теперь тут лежит.

-Ну зачем врать?-вдруг обиделся сын покойницы.-У людей и так горе, а вы еще сказки сочиняете. Стыдно. Ладно, давайте, за упокой.

Дверь в сенях скрипнула и на пороге, в тусклом свете настенной лампы и свечи, показалась косматая, растрепанная Никитична.

-А, вот вы где, солдатики. Так и не отведали моих конфеток. Чего убежали-то?

Она прошла к столу, добавила к куче "Мишек" конфет из своих карманов, потом приблизилась к самой себе, лежащей на лавке.

-Вот ведь как бывает,-вздохнула она,-вроде бы умер человек, а словно живой.

В руках Артека, Воблы и Боба затряслись стаканы. Они дико переводили глаза с одной покойницы на другую. А потом в один миг бросились к выходу. Вобла споткнулся на пороге, курок карабина зацепился за гвоздь. Раздался выстрел. Затем еще два. Это уже палили от ужаса Артек и Боб.

Опять пурга, а через минуту светло.

Навстречу бежал патруль. Ефрейтор Кобец держал карабин, будто шел в атаку.

-Что? Где? Кто стрелял? Почему до сих пор не на дивизионе?

-Ну вас всех к черту,-устало опустился на стылую землю Артек.-Все нервы истрепали. Приведения шляются где ни попадя, никакого покоя нет.

С этими словами он достал из кармана пузырек Тройного одеколона и на глазах прибежавшего на подмогу замполита Сошкина, выпил все до капли.

Всех троих препроводили в санчасть, дали валерьянки и нашатыря. Замполит Сошкин отвесил каждому по подзатыльнику, пригрозил штрафбатом.

А над частью повисла тишина. Только иногда звенели провода на столбах. Или это гудел неопознанный объект в небе. Кто же его знает.

P.S. Утром выяснилось, что у бабы Насти имелась сестра-близняшка Евдокия, которая также подрабатывала посудомойкой в воинской части, но в соседней. Когда узнала о смерти сестры, отправилась домой. Нормальной дороги до деревни не было. Ее довезли на хлебовозке до дивизиона "Дегазации", а там Евдокия пошла пешком. В лесу случайно и встретилась с Артеком, Воблой и Бобом. Вот и вся страшная история. Да, а НЛО из тех краев исчезло только в апреле 1979 года, чему свидетелем был автор этих строк.

Медный грош

Еще одна детективная история с Мигренем и Сверлом

Мой друг Коля Мигренёв обладает удивительным и странным, мягко говоря, характером. Пропадает на недели – не отвечает ни на звонки, ни на эсэмэски, а потом вдруг выныривает, как леший из болота, и обвиняет меня в том, что я его совсем позабыл. На мои горячие, аргументированные возражения он лишь повторяет одну и ту же фразу: "Не сверли мне мозг, Сверло". Такое нелестное прозвище придумал мне, разумеется, Коля, при том, что его самого бывшие коллеги окрестили Мигренем. Себя он предпочитает величать – Мегрэ. Нужно сразу пояснить, что Коля – бывший мент, вернее, опер одного из столичных ОВД. Его выгнали из полиции за то, что он грубо отозвался в курилке об одном генерале – мол, у того "морда уже не проползает в дверь рабочего кабинета". Генералу донесли и через некоторое время Колю сократили под предлогом общей оптимизации МВД. Это версия Мигренёва, но я в неё верю, потому что он абсолютно не сдержан на длинный, на конце несколько раздвоенный, будто у варана, язык. Кстати, бывший его начальник майор Пилюгин однажды назвал Колю в моем присутствии аллозавром, а это в переводе с греческого – странный, необычный ящер. Я тогда только познакомился с Колей и очень удивился, и даже возмутился в душе подобным оскорблением человека, а приглядевшись, понял, что майор абсолютно прав – в Коле действительно присутствуют черты динозавра подотряда тероподов Юрского периода, вымершего 150 миллионов лет назад. Когда Мигрень сердится или просто чем-то недоволен, он так хищно обнажает свои большие, желтые зубы, так многозначительно облизывает раздвоенным языком всегда бледные, потрескавшиеся губы, что становится действительно страшно. Да, он может здорово укусить, словесно, разумеется, и, кажется, получает от этого удовольствие. Но делает Мигрень это незлобиво, как бы вынуждено и быстро остывает. Через минуту он уже забывает отчего на тебя оскалился и, как ни в чем не бывало, продолжает обычный диалог, а вернее монолог. Слушает Коля исключительно себя. К другим, в том числе и ко мне, лишь прислушивается, а если находит в услышанном что-то рациональное, спустя время, выдает чужие мысли или идеи за свои.

Итак, Мигреня выгнали из ментовки, но надо знать его кипучую натуру. Он, конечно, не опустил рук и создал частное сыскное агентство. Назвал незатейливо- "Мегрэ". Однако и на этом поприще ему не повезло – заказов было мало, а налоговая инспекция требовала регулярных финансовых отчетов. Бухгалтерша же, которую он нанял для их составления, оказалась аферисткой, украла последние деньги, набрала "под фирму" кредитов, подделав Колину подпись, и сбежала с любовником на Сейшельские острова. Фирму с большим трудом и скандалом удалось закрыть. После этого Коля зарегистрировался индивидуальным предпринимателем и время от времени, когда подворачивается случай, берется за расследования всякой мелкой "бытовухи". Причём, в основном, по собственной инициативе, когда об этом его никто не просит. Сводками происшествий по району его снабжает бывший коллега и собутыльник лейтенант Семён Одинцов. Коля зовет его Сёмушкой или Сёмгой, в зависимости от настроения, которое меняется у него, как погода в океане. Это Одинцов донес на Мигренёва (Коля знает об этом) и теперь его, видно, терзает совесть. Чтобы как-то с ней помириться, он и помогает уволенному коллеге. Да и самому Одинцову, похоже, лень заниматься украденными детскими колясками, подожженными почтовыми ящиками, исписанными нехорошими словами автомобилями. Коля звонит "терпилам", предлагает свои услуги. Как правило, бесплатно. Иногда по этим делам и делишкам, а главным образом именно делишкам, он ненароком сталкивается со своими бывшими товарищами по службе и они, снисходительно улыбаясь, просят Колю не путаться под ногами. "Исчезни, Мигрень, тебя слишком много развелось", – как правило, говорит ему майор Пилюгин.

Но опять же надо знать Колю – он обнажает свои огромные зубы аллозавра и сквозь них цедит: "Кто разведётся, у того и взовьется. Еще посмотрим чья возьмет". И нередко именно он раскрывает преступление, оставляя с носом своих недавних коллег. Галочки получает, разумеется, Одинцов. Коля- моральное удовлетворение и, порой, кое-какие деньги.

Почти всегда к следствию Мигрень подключает меня. И не только потому, что ему нужен сторонний наблюдатель, который бы оценивал его талант сыщика, а потому что я журналист, работаю в известной газете, немало видел и знаю в силу своей профессии, и могу дать дельный совет. И Мигрень активно мной пользуется. Но, как уже было сказано, почти всегда забывает о моей помощи. Вернее, делает вид. Гордо выпячивая грудь, вопрошает, когда удается "общипать глухаря": "Ну как, разве я не Мегрэ?" "Только вы истинный Мегрэ и есть, Николай Карлович", – киваю я.

Как ни странно, на Мигреня, Коля тоже не обижается, хотя иногда морщится, когда у меня вырывается это прозвище.

Словом, Коля – неординарная, тяжелая личность. Терплю я его по двум причинам – мне с ним интересно, а во-вторых, несмотря на скверные черты характера – а кто без греха – он добрый, честный и порядочный человек, а это в наши дни очень редкие качества. Ну а главное, общаясь с ним, есть что вспомнить, о чем написать. Взять хотя бы дело, которое Мигрень раскрыл в конце прошлого года. Не без моего участия, конечно.

Итак, стоял хмурый ноябрь. Начало темнеть уже после трех и я в полудреме, укрывшись любимым пледом, под телевизор читал воспоминания Нестора Махно. Вырисовывая для себя характер этого удивительного, неординарного человека, я невольно сравнивал его с Мигренем. И ловил себя на мысли, что они во многом схожи. И тот и другой авантюристы-идеалисты, оба взбалмошны, непредсказуемы, "за счастье трудового народа во всем мире", но без большевистского подавления свободы личности. Коля ярый антикоммунист, но очень уважительно относится к Брежневу. Считает, что короткий век его правления – золотой период нашей истории. При этом с гневом говорит о жуткой коррупции и тотальном дефиците в СССР, которые и развалили советскую империю.

Мемуарный диалог Ленина с Махно ("…Вас, товарищ, я считаю человеком реальности и кипучей злобы дня…"), прервал телефонный звонок в прихожей. Пришлось вставать с уютного дивана, босиком топать по прохладному полу. Это был, разумеется, Мигрень. Что называется, легок на помине.

-Можешь приехать? – спросил он тоном, в котором было больше просьбы, чем вопроса.

Ехать до Коли недалеко, всего две остановки на троллейбусе. Коля живет на противоположной стороне Алтуфьевки в трехкомнатной квартире на 20 этаже 22-х этажного дома. Квартира досталась ему от жены Натальи – заместителя директора какой-то рыбоперерабатывающей фирмы, женщины во всех отношениях объемной и тяжелой. Я видел её всего однажды и сразу задался вопросом – как Коля умудряется с ней жить, в частности, спать в одной кровати, раздавит ведь и не заметит. Мигрень, как мне показалось, относился к жене с опаской, был подкаблучником, что при таких габаритах супруги, было не удивительно. И вот однажды Наталья исчезла, оставив на кухонном столе записку: "Я улетела от тебя на быстрых крыльях. Навсегда. Прощай". Коля показал мне газетный клочок бумаги и впервые взглянул на меня страдальческими глазами. Я же произнес первую пришедшую мне в голову фразу: "Какие же железные крылья надо иметь, чтобы унести такую тушу?" Сказал и прикусил язык. Но Коля не оскорбился. Он долго молча сидел с закрытыми глазами на кухонной табуретке, упершись затылком в стену. Лицо его было бледным, как у покойника. Я уж подумывал – не вызвать ли скорую, вдруг еще инсульт разобьет. Но Мигрень вдруг хлопнул ладонями по столу, вынул из холодильника початую бутылку чилийского вина, осушил ее из горлышка до дна. Сказал резко, как вбил гвоздь в доску: "Ну и черт с ней". И после этого как ни в чем не бывало завел разговор совсем на другую тему. Ну а какие темы интересовали Колю? Разумеется, криминальные. Стал меня уверять, что Конан Дойль слабый писатель. В его романах о Шерлоке Холмсе, якобы, ляп на ляпе, всё притянуто за уши и вообще советское кино лучше книги. Именно поэтому английская королева наградила актера Ливанова Орденом Британской империи. Коля в стал у окна, выставил вперед подбородок, сузил глаза и я понял, что он представляет, как королева награждает орденом его. Это было несколько лет назад. Больше у нас не было разговора о Наталье, но как как-то под Новый год Мигрень мне сказал, что супруга прислала ему электронное письмо, из которого стала ясно: она сбежала в Бухарест с молодым румынским красавцем, в котором души не чает. Румын – владелец крупных химических предприятий, доставшихся ему от отца и он тоже безмерно любит Наталью. Она заочно развелась с Колей и в качестве компенсации за психологический стресс, дарит ему трехкомнатную квартиру. Коля в трешке прописан, но как оформить на себя квартиру, не знает – супруга так и не прислала на неё никаких документов. Мигрень иногда ворчит: "Прилетит Наташенька на своих железных крыльях и вышибет меня пинками из уютного гнезда. Приютишь меня, Сверло? А? Да не бойся, я себе сам на свою квартиру заработаю". Однако, как говорилось выше, с заработками у Коли дела обстояли скверно.

Я взглянул на кухонное окно, за которым в пелене тумана и мокрого снега виднелся Колин дом. Выползать на улицу в такую погоду совершенно не хотелось, к тому же надеялся дочитать воспоминания анархиста Махно. Я собирался делать материал о подготовке покушения на него контрразведки Добровольческой армии. Нестор Иванович разгадал планы белых, вырвался из окружения и принялся громить их тылы. Тем самым он сорвал наступление Деникина на Москву. По сути, "прорыв Махно" стал началом конца всего Белого движения.

-Что случилось? – в надежде спросил я на то, что Коля скажет, мол, ничего особенного, просто стало скучно, хочется поболтать. Тогда я отвечу, что занимаюсь статьей для еженедельного номера и приехать не могу. Но Мигрень редко, а вернее, почти никогда меня ни о чем не просит, поэтому понял, что я ему действительно нужен.

А Коля проигнорировал мой вопрос.

-Зайди в "Арфу", купи бутылку чилийского, – уже без всякой просьбы, а в приказном порядке сказал Коля. – С солнышком.

Я опять же хотел возразить, но слова застряли в горле. Почти две недели не видел Мигреня и уже по нему соскучился. Да, Коля обожал чилийское сухое вино с солнышком на этикетке. Но с солнышком именно синим. Говорил, что когда разбогатеет непременно поедет в Сантьяго и заберется на знаменитую Медную гору. Об этой горе рассказал Мигреню я, потому что однажды был почти 3 недели в Чили на авиакосмическом салоне. Сантьяго произвел на меня яркое, неизгладимое впечатление. Вернее, центральная, "цивилизованная" его часть. А вот другая, окраинная, куда мы навеселе забрели с одним известным ныне телеведущим, представляет собой пугающие своей жутким убожеством, латиноамериканские трущобы. Климат в Чили мягкий, как в Сочи, и растения, например, огромные каштаны вдоль реки, такие же. А вот по ощущениям – ты находишься на отшибе мира, на другой планете, что-то стягивает железным обручем душу. Возможно, поэтому там почти нет русских. Может, просто сразу трудно понять и принять Чили. И чилийцы мало знают о России, говорят, что у нас "холодно и нужно пить водку".

Коля поджидал меня в холле на своем этаже и курил в окошко удивительно вонючие свои сигареты. Сделав несколько жадных затяжек, бросил окурок в ноябрьское темное небо, крепко, как это он делает всегда, будто проверяет на прочность, пожал мою руку. Взял у меня пакет с двумя бутылками чилийского, заглянул внутрь, одобрительно посопел носом.

-Моего соседа обворовали, Веню Саврасова. Унесли самое ценное, как он говорит, что у него было – коробку с коллекцией какого-то железного хлама с космодромов.

Я удивленно взглянул на Колю – как-то несерьезно он говорит об ограблении – "коллекция железного хлама". Зачем же коллекцию тогда нужно было воровать, если это хлам?

Мигрень потащил меня на кухню, тут же виртуозно откупорил бутылку вина, наполнил целый стакан, поднес к губам. Потом, будто вспомнив про меня, спросил:

-И ты будешь? Ах, извини.