Серпантин

Дрожь снова обрушилась на меня десятибалльным штормом. Я не мог поверить в происходящее. Не хотел в это верить.

Не дождавшись ответа, она, фыркнув, закрыла дверь у меня перед носом и исчезла навсегда. В этот раз она покинула меня.

Я стоял в полном оцепенении несколько минут. Меня переполняла злость, ненависть, презрение к куску мусора, нацепившего имя Соу.

Не знаю, что на меня нашло, но я резко вылетел с бетонного крыльца и, как ошпаренный, помчался вдоль дороги, не задумываясь о том, куда она может привести.

Я бежал и бежал со всей скоростью, что у меня была, теряя воздух в легких, потея, запинаясь о дорожные бугры, чуть не падая на асфальт лицом, навстречу падавшим листьям, пасмурному небу и сильному ветру, от которого у меня слезились глаза.

Мой кросс прервало какое-то сооружение, вроде завода или черт знает, чего еще. Я резко остановился перед запаянной металлической стеной, едва не пробив ее головой насквозь, и начал молотить по ней руками со всей мощи.

Кулаки врезались в стену, оставляя огромные кровавые следы и небольшие вмятины, а я кричал, едва не срывая голос. После того, как я начал ощущать боль, я остановился. Обессиленный, с ободранными в мясо костяшками я сел на землю, упершись спиной в стену.

Я не должен был уходить, убегать от семьи, ответственности, самого себя, но мне было на все наплевать. Мной двигал беспробудный гедонизм, больная страсть к саморазрушению, сильнейшая, до боли в зубах, социопатия и, одновременно, желание превзойти всех и во всем хотя бы в чем-то одном, не имея в себе и толики положительных черт, способностей, здравого понимания своих возможностей и малейшего представления их использования.

Я ее бросил. А теперь она даже не знает, что я это сделал, потому что не знает меня. Она меня забыла. Как я забыл что-то. И каждый из нас равнодушно смотрит на утерянную нами часть самого себя.

Я собрал горсть кленовых листов и вытер руки.

Ничтожество.

На нервах и с отвратительным настроением я решил зайти в ближайшее кафе и промочить горло.

Вваливаюсь внутрь и сразу же натыкаюсь на огромный плакат сезонных предложений очередного ядерного сета из говна и палок.

Официантка в повседневной одежде и багровом фартуке с названием заведения приветствует меня, улыбаясь. Народу не так много, но большинство из них уже изрядно подвыпившие.

Действительно, что ещё делать утром, как не напиваться до беспамятства? Падаю на диван, стоящий в углу зала, чтобы видеть как можно меньшее количество людей.

– Добрый день, желаете позавтракать? – спрашивает, подкатившаяся, словно на роликах, официантка. – С восьми до двенадцати у нас действует пятнадцати процентная скидка на все виды салатов, сэндвичей и легких закусок. Свежемолотый кофе вместе с яичным омлетом …

– Светлого пива, – сухо отрезал я.

– Какой сорт предпочитаете?

– Самый крепкий.

– У нас есть три вида крепкого пива: "Чешское зеленое"…

– Его.

– Желаете что-нибудь из снеков?

– Нет.

– Чесночные гренки с сыром, подающиеся с соусом сальса…

– Ёбаный по голове, я же просто попросил пива и больше ничего! Сколько ещё ты будешь ебать мне мозг своим перечислением, заученной через силу, беспонтовой жратвы для офисных клерков и хипстеров? Мне похуй на сучьи блинчики с маслом, овощной салат, борщ, плов, котлеты с пюре и так далее. Также похуй на итальянские макароны, созданные из свежего урожая ржи. Похуй на, идущий к ним, шашлычным кетчуп, с использованием натуральных томатов. Похуй на мраморный говяжий стейк, из здорового бычка, в панировке, приправленным щепоткой измельченного золота. ПО-ХУ-Ю! – проорал я с яростными глазами, покрасневшими от напряжения.

Закончив свое высказывание жалоб без предложений, я услышал гробовую тишину всего кафе, посетители которого, как один, уставились на меня вопросительным взглядом. Немного попырив тупыми мордами на нестандартную ситуацию, они начали снова заниматься своими делами, как ни в чем не бывало.

Бедная официантка похоже настолько испугалась от неожиданного потока бескультурья с моей стороны, что, зарыдав, убежала на кухню.

Ну и кто теперь принесет мне пиво? Проклятие. Не увидев в поле зрения других официантов и бармена, я положил руки на стол и опустил на них голову.

Спустя пару минут меня кто-то толкает в плечо:

– Слышь, долбаёб! – донесся до меня грубый, пьяный голос.

Я поднимаю голову и вижу едва стоящего на ногах верзилу в белой майке-алкоголичке, покрытой желтыми пятнами, который, видимо, решил расспросить о местных достопримечательностях.

– Ты за базар отвечай свой! – сказал овощ.

– Что надо? – спокойно спрашиваю.

– А ну, встал и извинился перед девчонкой! Быыыстро, блядь!

– Перед какой?

– Перед ТОЙ, ёпт!

– Официанткой?

– ДА!

– Нет, я так не думаю. Выслушивать пожелания разного тона и сдержанно на них отвечать – ее работа. Каждый несет свой крест.

– Крест? Ты Бога не впутывай, уёбок!

– А то что? Молния меня поразит?

– Э, ПОШЛИ выйдем!

Только этого не хватало. Всегда поражался подобным олигофренам с однозначным коэффициентом интеллекта, которые умудряются доживать до своих лет. Как они не забывают дышать, находят выход из дома, работают, в конце концов, чтобы заправлять свой организм этиловым спиртом? Загадка человечества.

– Чё молчишь, хуй? – спрашивает овощ и снова толкает меня в плечо.

Ну, дегрот, ты напросился. Не я это начал.

Я поворачиваю голову в профиль к нему, сжимаю правый кулак и молниеносно бью ему в солнечное сплетение, почувствовав, приливающую к костяшкам, боль. Согнувшись, он начинает жадно ловить воздух, в то время как я беру его за волосы на затылке и трескаю лицом о стол, как орех. Обмякнув, он сползает на пол, оставив разбитым носом красную дорожку, и начинает поскуливать.

Остальные присутствующие фарфоровые куклы снова обращают внимание на мою персону. Убедившись, что синий Халк, корчащийся на земле, рядом со мной не умер, они равнодушно отводят лица-маски.

Подбегает официантка с сырыми глазами, и, увидев сцену правосудия, в ужасе снова начинает реветь и убегает обратно.

Где мое пиво? Что за водевиль здесь происходит?

Я подхожу к стойке и зову бармена. Никто не откликается. Зову снова и через мгновение, приоткрыв дверь кухни, выглядывает официантка и жалобно спрашивает, протирая глаза: