Пробуждение весны

Мориц: Сам Фауст не мог бы отойти от нее спокойнее.

Мельхиор: Как будто здесь нет ничего, кроме этой мерзости! – Фауст мог бы обещать девушке, что женится на ней, мог бы и так бросить, – он не был бы в моих глазах ни на волос ни лучше, ни хуже. Гретхен, по-моему, могла бы умереть от разбитого сердца. Видишь, как всякий субъективно обращает свой взор именно на это, – можно подумать, что весь мир вокруг этого вертится.

Мориц: Откровенно сказать, Мельхиор, у меня, в самом деле, есть это чувство с тех пор, как я прочитал твою записку. – На каникулах, в один из первых дней, она упала к моим ногам. – Я запер дверь на задвижку, и у меня рябило в глазах, когда я пробегал эти строки. Так быстро промчался по ним, как испуганная сова через пылающий лес. – Мне кажется, будто бы многое я прочитал с закрытыми глазами. Как ряд смутных воспоминаний звучат в моих ушах твои объяснения, как песня, которую мурлыкал радостно в детстве, и которую опять услышал с замиранием сердца из чужих уст, умирая. – Такое горячее сострадание вызвало во мне то, что ты написал о девушках. Я не мог освободиться от этого впечатления. Поверь мне, Мельхиор, несправедливость терпеть слаще, чем несправедливость совершать. Невинно претерпеть такую сладкую, свершенную над тобой несправедливость, – это кажется мне верхом всех земных блаженств.

Мельхиор: Блаженство как подаяние мне не нужно.

Мориц: Почему же не нужно?

Мельхиор: Я хочу только, что берется с бою.

Мориц: Разве это наслаждение, Мельхиор?! – Девушка, Мельхиор, наслаждается, как блаженные боги. Девушка защищена благодаря своим свойствам. До последнего мгновения она защищена от всякой горечи, и вдруг все небеса раскрываются над нею. Девушка боится ада уже в тот момент, когда еще перед нею цветущий рай. Ее чувство свежее ключа, бьющего из камня. Девушка поднимает бокал, которого не касалось земное дыхание, – чашу нектара, – и выпивает горящий и пламенеющий напиток. Удовлетворение, получаемое при этом мужчиною, кажется мне пресным и скучным.

Мельхиор: Представляй его как хочешь, но оставь его для себя. – Я не хочу думать о нем…

Сцена вторая

(Комната)

Госпожа Бергман (в шляпе и мантилье, с корзиною в руках, входит с радостным лицом в среднюю дверь): Вендла! Вендла!

Вендла (в нижней юбке и в корсете входит из боковой двери справа): Что, мама?

Госпожа Бергман: Ты уже встала, дитя? – Вот это хорошо!

Вендла: Ты уже была на улице?

Госпожа Бергман: Ну, одевайся же! – Сейчас пойдешь к Ине. Отнесешь ей эту корзину!

Вендла (одевается в продолжение последующего разговора): Ты была у Ины? – Ну, что она? Ей все еще не лучше?

Госпожа Бергман: Представь себе, Вендла, нынче ночью у нее был аист и принес ей маленького мальчика.

Вендла: Мамочка! – Мамочка! – Это прелестно! – Вот от чего такая продолжительная инфлюэнция!

Госпожа Бергман: Великолепного мальчика!

Вендла: Я должна видеть его, мама! – Вот я стала третий раз тетей тетей одной девочки и двух мальчиков.

Госпожа Бергман: И каких мальчиков! Это всегда так бывают, если живут близко к церковной кровле. – Еще недавно исполнилось три года, как она венчались.

Вендла: Ты там была в то время, как он его принес?

Госпожа Бергман: Он только что улетел. – Не хочешь ли приколоть розу?

Вендла: Что же ты не пришла туда пораньше, мама?

Госпожа Бергман: Мне кажется, что он принес что-нибудь и тебе – брошку или что…

Вендла: Как досадно, право!

Госпожа Бергман: Я же тебе говорю, что он тебе принес брошку!

Вендла: Достаточно у меня брошек!..

Госпожа Бергман: Ну и будь довольна, дитя. Чего же тебе еще надо?

Вендла: Мне страшно хотелось бы знать, – как он влетает, в окно или в трубу?

Госпожа Бергман: Так спроси у Ины. Да, мое сердечко, это ты спроси у Ины! Ина это тебе скажет верно. Ина говорила с ним целые полчаса.

Вендла: Спрошу у Ины, когда приду к ней.

Госпожа Бергман: Да, не забудь, мой ангел миленький! Мне самой интересно знать, он попал в окно или в трубу.

Вендла: Не лучше ли спросить у трубочиста? Трубочист лучше всех знает влетает аист в трубу или нет.

Госпожа Бергман: Только не трубочист, дитя, только не трубочист! Что знает трубочист об аисте? Он наплетет тебе всякого вздора, в который он и сам не верит… Ну что ты так глазеешь на улицу?

Вендла: Мужчина, мама, в три раза больше быка! – С ногами, как пароходы!..

Госпожа Бергман (выглядывая в окно): Невозможно!.. Не может быть!

Вендла (быстро): У него в руках кровать, – он играет на ней "Страну на Рейне"… вот, вот он свернул за угол…

Госпожа Бергман: Как была ты, так и осталась совершенным ребенком! Нагнать такого страха на свою простодушную мать! – Иди, возьми шляпу. Я удивляюсь, когда ты, наконец, поумнеешь. – Я потеряла надежду.

Вендла: Да и я, маменька, и я. С моим умом что-то не ладно. – Вот у меня сестра уже два с половиной года за мужем, и я сама уже три раза стала тетей и все-таки еще не имею понятия, как происходит это… Не сердись, мамочка, не сердись. Кого же спрашивать мне, кроме тебя! Пожалуйста, милая мама, скажи мне это. Скажи мне это, дорогая мамочка. – Мне самой себя стыдно. Пожалуйста, мама, говори, не брани меня. Не брани меня, что я спрашиваю об этом. Ну ответь, как это делается? – Как это все происходит? Ведь ты не можешь требовать от меня, чтобы я серьезно верила в аиста.

Госпожа Бергман: Боже мой, дитя, какая ты странная! – Что у тебя за выдумки! – Правда. Я не могу.

Вендла: Почему же, мама! Почему же? – Ведь это не может быть скверным, если все этому радуются?

Госпожа Бергман: Боже сохрани! – Это мне поделом. – Иди одевайся, девочка, одевайся!

Вендла: Я иду… А что, если девочка пойдет и спросит у трубочиста?

Госпожа Бергман: Ну, с тобою сойдешь с ума! – Иди, дитя, иди, я скажу тебе это! Я скажу тебе все! О, милосердный Боже! – Только не сегодня, Вендла. – Завтра, послезавтра, на будущей неделе, если ты все еще будешь хотеть, сердце мое…

Вендла: Скажи мне сегодня, мама, скажи сейчас. Сию минуту. – Раз что ты так волнуешься, конечно я не могу успокоиться.

Госпожа Бергман: Я не могу, Вендла.

Вендла: Почему же ты не можешь, мамочка! – Смотри, я стану на колени у твоих ног и спрячу голову в твой подол. Закрой меня с головой твоим передником и рассказывай, и рассказывай, как будто в комнате ты одна-одинешенька. Я не вздрогну; я не буду кричать, я стерплю, что бы там ни было.

Госпожа Бергман: Видит Бог, Вендла, что я не виновата. Бог видит мою душу. – Иди, ради Бога. – Я расскажу тебе, как появилась ты на свет. – Ну, слушай меня, Вендла.

Вендла (под ее передником): Я слушаю.