Наследница Унылой Пустоши

Согласившись, я могу приносить благо. Мне не нужны благодарности Совета или материнская гордость. Извинения тому, что меня называли никчемной. Я была бы счастлива просто выполнять свой долг и делать счастливыми других. Я скажу «да».

– Я не могу, прости.

…И мы оба погасли.

– Нет, это ты прости. – Пэйон медленно забирает накидку. Так медленно, будто надеется на то, что я успею передумать. – Члены Совета никогда не считались с моим мнением. Оно, так или иначе, отличалось от их, поэтому считалось неверным или, попросту, глупым. И все же, нашлось кое-что, в чем мы, наконец-то, сошлись. – Он набирает побольше воздуха: – Ты никогда не станешь воином, сражающимся с несправедливостью во благо своего народа. Ты не посветишь ни одного подвига Алису, потому что никогда не совершишь его. Ты не рыцарь, а всего-то несносный оруженосец, и навсегда им останешься.

Я прижимаю ладонь к груди, чтобы не дать сердцу вырваться наружу: с такой силой оно пробивает ребра. Больно. Мне никогда не было так больно в груди.

Я превозмогаю это и ком в горле, который разросся до такой степени, что мне тяжело дышать. Начинаю очень хрипло и тихо, но с тем, как нарастает мой гнев, я повышаю тон и говорю все увереннее:

– Как по-твоему, Пэйон, какой такой подвиг я могла бы совершить будучи шпионкой?

– Что?

– Подслушивать, пробираться в дома к чужим людям, обманывать, всаживать кинжалы меж лопаток – что из этого ты привык называть подвигом?! – Я чувствую, как грудь начинает жечь. – Я привыкла, что подвиг – это нечто благородное, совершаемое на благо людей. И хоть вы и приносите благо, но делаете это не из чувства о долге. Вы вовсе не благородные.

– А ты?

– А я не шпионка и не несносный оруженосец! Я рыцарь! – я вспыхиваю. – Когда-нибудь я покажу членам Совета на что способна, и совершу так много подвигов, сколько хватит, чтобы честь Алиса воспевали в других городах! Во всех Семи Королевствах! Это и будет мой вклад в жизнь алисовцев! Вклад, достойный предводительницы братства, которой я стану! И тогда никто не посмеет назвать меня ничтожеством: ни члены Совета, ни ты, ни твои подчиненные, которые не знают слова «честь». И уж точно ни какая-нибудь сучка, которой не жалко снести башку!

Моя собственная ладонь ударяет по губам, а Пэйон провозглашает окончание моих горячих речей медленными овациями. Каждый раз, когда я слышу, как одна ладонь бьется о другую, у меня алеют щеки.

– Я… Мне… – Мне хочется спрятать лицо в ладони. – Мне очень жаль. Извини… Пожалуйста, извини меня, Пэйон. Не знаю, что на меня наш…

– Да ладно! Думаешь, я не знаю про себя все, что ты сказала?! Думаешь, – он кидает большой палец себе за плечо, – они не знают?! О, да! Но было бы занимательно, если бы ты выложила это не мне, а Пэн. Я бы посмотрел на ее лицо…

– Я ужасная хамка…

– Да, – смеется Пэйон, – это часть исключительной натуры, которую ты скрываешь. И знаешь что? – Пэйон расправляет накидку в одно движение и стелет ее на моих плечах. Он поглаживает ткань, ласково улыбаясь, а затем возводит глаза на меня. – Ты мне такой больше нравишься. Я бы даже сказал, что увидел в тебе совершенство. Ты совершенно исключительная, Изис.

– Допустим… – тихо начинаю я. – Допустим, теперь мой ответ не столь же категоричен. Но! Что если Совет заподозрит, что я разгуливаю за пределами парса до того, как успею совершить какой-нибудь подвиг? Или кто-нибудь из отряда проболтается?..

– Мы говорим об избранных лазутчиках Алиса. Если так произойдет, то они немедленно лишатся должности.

– А если они узнают об этом как-нибудь иначе?

– Если они узнают, то тебе не придется отчитываться. – Он снова гладит мои плечи. – Я не прошу тебя пробираться в чужие дома или что-нибудь другое из того, что ты перечислила. Давай-ка, ты погуляешь по городу и прикинешь, что бы такого совершить, чтобы внести достойный вклад в жизнь алисовцев? А пока это происходит, мы докажем Совету, что твое нахождение вне территории Алиса не несет нашим братьям и сестрам той драматичной погибели, о который ты говорила.

Я хмурю брови.

– Ты предлагаешь рискнуть благом братства, чтобы..?

– …чтобы принести бо?льшое благо, когда придет время. Да. И когда оно придет, ты воспользуешься своими исключительными умениями и сделаешь то, что сделал бы самый благородный рыцарь.

Я накрываю его ладони своими.

– Мне нужно еще немного времени, чтобы…

– Пэйон! – В комнату вбегает парнишка. Его белокурые волосы уже стоят дыбом, но то, в каком положении он застал меня и Пэйона, шокирует его еще сильнее. – Э… Там наш «арендодатель»… – медленно начинает он, очевидно, потерявшись в догадках о том, что происходит между мной и Пэйоном. – Говорит, кто-то из алисовцев в трактире…

– Ну? – поторапливает командир.

– Он не в себе. Перевернул все столы, разбил стекла, разлил пиво из бочек, облапал девушек…

Я в замешательстве. Никто из членов братства не покидает безопасную территорию без дозволения Совета, а если и решается пренебречь этим правилом, то сохраняет бдительность и не привлекает лишнего внимания к своей личности. Тем более, не разглашает свою причастность к Алису.

– Очевидно, он пьяный? Так пригласите его сюда! А если не ответит на наше гостеприимство, то долбаните по башке. Да посильнее, чтобы не смог сопротивляться, пока вы тащите его вниз, – командует Пэйон. – Я сам принесу извинения хозяину трактира и предложу помощника, чтобы возместить нанесенный ущерб.

– Это не все…

– Говори быстрее, Тит! У меня дела!

– Кто-то позвал за городской стражей. Они уже здесь и собираются казнить его.

Пэйон округляет глаза. Он тратит время только на это и ещё одно мгновение, чтобы отрезветь. Теперь передо мной не бестолочь и разгильдяй, а настоящий руководитель.

– Вам известно, сколько солдат собралось наверху?

– Всего трое. Они уволокли его на передний дворик.

– Ждите меня там вместе с Пэн.

Парень коротко кивает и принимается выполнять приказ.

– Ты тоже идёшь. Одевайся, – сказал Пэйон и тут же обратился в тень.

«Он, что волшебник, мама?» – спрашивала я, когда была маленькой. Она всегда отвечала: «Нет, просто Пэйон лучше всех играет в прятки».

Оглядываясь по сторонам, я выхожу из комнаты и попадаю в пустой зал. Лазутчики сработали оперативно. Одни покинули штаб, воспользовавшись секретными ходами в катакомбах. Другие заняли позиции, чтобы прикрывать тех, кто заявлен участниками спасательной операции. Сейчас я должна быть среди последних, а не наедине со своими думами, как бы необходимо мне это ни было.

Или не совсем наедине.

Дверь одной из комнат приоткрывается с тихим скрежетом. Пэн ушла туда сразу после нашей схватки, и, судя по всему, не покидала комнату, пока не получила приказ. Теперь она занята сборами.

– Это тебе не по зубам, – говорит она.

– Ты бы поберегла силы, чтобы не остаться без них, – отвечаю я.

Короткий меч опускается в ножны, укатанные складками ее черной накидки.

– У меня достаточно сил, чтобы вернуться с победой и продемонстрировать тебе свою самую широкую улыбку, – уголки ее рта растягиваются уже сейчас.

– Я говорила о нашей следующей схватке, Пэн.

Она обдумывает мои слова, затем ее издевательская ухмылка переворачивается. Скрыв обиженное выражение лица под массивным капюшоном, она бросает в меня неприличным жестом и уходит.

Я тоже не стану задерживаться.