Делюн-Уранский хребет. Воспоминания, путешествия, происшествия

Делюн-Уранский хребет. Воспоминания, путешествия, происшествия
Фридрих Антонов

В книге приведены воспоминания автора, начиная с раннего детства и практически по настоящее время. Описываются наиболее яркие события, связанные с туристическими походами и путешествиями. Приводятся также интересные факты, сопутствовавшие жизни автора, многие из которых вообще редко описывались в нашей литературе. И в этом смысле, книга представляет большой интерес для широкого круга читателей. Книга содержит нецензурную брань.

Делюн-Уранский хребет

Воспоминания, путешествия, происшествия

Фридрих Антонов

© Фридрих Антонов, 2020

ISBN 978-5-0053-0258-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Эта книга имеет условное название «Делюн-Уранский хребет» потому, что с детских лет он был для меня той граничной чертой, за которую мне постоянно хотелось заглянуть. Я с детства знал, что если дойти до истоков реки Мамакан, то попадёшь на линию водораздела, от которой все водные потоки устремлены в противоположную сторону. И если идти по направлению течения воды, то выйдешь к Байкалу. В детстве я много читал – сначала сказок, а потом и научной фантастики, посвящённых Байкалу. Мне всегда хотелось пройти этот путь от начала и до конца. И как-то так случилось, что Делюн-Уранский хребет стал своеобразным барьером на пути к достижению мечты, сначала в прямом, географическом, а потом и в обобщённо-символическом смысле.

Может показаться, что эта книга посвящена простым воспоминаниям. Но это не совсем так. А вернее, совсем не так. Цель здесь гораздо глубже. Ведь воспоминания – это всегда рассказ о прошлом, которое уже давно ушло безвозвратно прочь. И о нём судят, либо по книгам, либо по кинематографическим зарисовкам. И что не говори по этому поводу, но там прошлое всегда предстаёт преломлённым через множество авторских я. Вот и эта книга – это ещё одна, небольшая лепта, вносимая в общую картину прошлого, но уже преломлённого через твой жизненный опыт и через твоё я.

Воспоминания в данной книге – это скорее всего основа, для ненавязчивого рассказа о ряде путешествий, выпавших на долю автора и всего того, что сопутствовало этому, включая и ту действительность, что окружала нас. А в 16-ой главе, связанной казалось бы с воспоминаниями о путешествии с Байкала на Мамакан, изложен материал, рассказывающий о встрече с существом, похожим на снежного человека. И там же, по сути, дано логическое обоснование физического существования этого существа.

Эта книга должна быть интересна для всех. И тех, кто интересуется путешествиями. И тех, кто интересуется нашим прошлым. И тех, кто просто любит увлекательные рассказы, в чём-то сходные с описанием приключений, но не выдуманных, а реально происходивших с автором этой книги.

А последняя, 16-я глава, вообще, должна заинтересовать всех! И простых читателей, и учёных, интересующихся вопросами существования «ети». И атеистов, и людей верующих. При чём, как простых людей, так и служителей церкви, (включая высших иерархов!). При чём – всех церквей, и всех конфессий! Потому что здесь затронуты фундаментальные вопросы жизни и смерти, вечности духа, и существования Бога во вселенной. Причём, здесь это всё подаётся именно на основе утверждения существования Бога, а не его отрицания! Только даётся это всё не совсем обычным способом и с очень необычного ракурса!

Глава 1. Наиболее ранние воспоминания

1.1. Предыстория

Зачем нужны воспоминания? Каждый человек отвечает на этот вопрос по-своему. Для одних – это подведение итогов своей жизни. Для других, скрытое желание поговорить о несбыточных мечтах, или попытка как-то оправдаться перед собой, или в глазах истории. А из кого-то – всё это, просто прёт наружу, мешает свободно жить и думать. Пока не ляжет исповедью на чистый лист бумаги. Так вот и у меня. Пора настала, что ли? Может быть. Ну, что ж – поехали!

Начну, пожалуй с того, что появился я на свет – как-то против правил своего времени. Дети на этой земле получаются от союза мужчины и женщины, но союз моего отца, с моей матерью, по нормальным правилам того времени, вроде бы, состояться не должен был вообще. С одной стороны мальчик, сын железнодорожного обходчика, в 13 лет отданный в учение, учеником слесаря, в депо Балашов, Рязано-Уральской железной дороги. К 24 годам ставший профессиональным революционером, а к 40-а прошедший полный комплект подполья, тюрем, ссылок и горнила Первой мировой, и Гражданской войн – от рядового артиллериста до командира бронепоезда, а потом и до командующего бронесоединением. А с другой стороны – почётно-потомственная дворянка, обладательница прекраснейшего колоратурного сопрано, которую несколько раз пытались забрать и увести в Варшавский оперный театр.

Один – в песках Средне-Азиатских пустынь, в рядах Туркестанской группировки войск Красной Армии, под командованием Михаила Васильевича Фрунзе, участвует в разгроме Бухарского эмирата. А другая – в семье далёкой от революционных событий, на Украине, поёт в церковном хоре. Вероятность встречи их практически нулевая. Но вот – встретились, союз состоялся и надо сказать очень удачный!

А дальше, вообще, как в современном телевизионном сериале. Мама, до 5 месяцев даже не подозревала о своей беременности. У неё совершенно спокойно и нормально шли месячные и никто не подозревал о моём зарождении. Со временем, она просто почувствовала, что стала как-то странно поправляться и обратилась к врачу. А тот ей сообщает: «Поздравляю! Вы беременны!» Как это произошло? Какие физиологические процессы происходили, при этом, в организме моей матери – остаётся загадкой? Но в результате, я всё-таки появился на свет. И все говорили: «Какой хитрый мальчик! Как долго прятался!» Но факт – есть факт.

Из семейной хроники известно, что ходить я начал до года. Выговорился (с учётом буквы «р»), тоже довольно рано. И голенький бегал по двору с совком в руках, для выемки золы из поддувала. А ещё чуть не свалил на себя буфет, загруженный вареньем. Потом, обписял элегантно одетого соседа, решившего поиграть с милым мальчиком. А к другому соседу отказывался идти на руки, сердито повторяя: «Дядя страшный!». Он был смуглый, черноволосый и имел большую курчавую бороду. Поэтому наверное я и решил, что он есть – «дядя страшный».

Мне исполнился год, с небольшим, когда мама, забрав меня со старшей сестричкой, вынуждена была поехать в Сибирь, за отцом, получившим назначение на север Иркутской области (В Бодайбинский район, посёлок Мамакан).

Гражданская война для отца закончилась в 1923 году, в Средней Азии. После демобилизации из армии, там же, в Средней Азии, он был назначен в депо Коканд, Средне-Азиатской железной дороги, начальником участка тяги. В 1928 году назначен ревизором службы тяги. В 1929 году был мобилизован в состав ЦК ВКП (Б) Туркестана. Затем вновь возвращён на транспорт и в 1931 году назначен в депо Мерв. А в 1934 году был переведен в техническую инспекцию – директором, по паровозному и вагонному хозяйству (Средне-Азиатской железной дороги).

Демобилизация из армии практически никак не сказалась на распорядок и образ жизни отца. Просто к военным добавились ещё и гражданские заботы. До 1934 года, он был вынужден спать с наганом под подушкой. Как военнообязанный, он возглавлял отряд самообороны. И в любое время дня и ночи, по тревоге, его отряд должен был отражать нападения бандитов. Басмачи ещё долго не давали спокойно жить и работать. Но несмотря на всё это, он умудрился заочно поступить и закончить институт Инженеров Железнодорожного Транспорта и получить диплом инженера. А потом, получив свой первый и заслуженный отпуск, поехать отдыхать в Крым.

Возвращался он из Крыма – через Днепропетровск (бывший Екатеринослав) и решил сделать остановку, чтобы навестить места первых лет революционной подпольной работы. А получилось так, что встретил неожиданно – маму. И она уехала вместе с ним, очертя голову, в Среднюю Азию. Так состоялась встреча. Но жить в Средней Азии не получилось – первые два мальчика родились и умерли. Климат оказался губительным и врачи посоветовали сменить климат. И они переехали в Днепропетровск. Там родились: моя сестра Эля и я. Это отступление, собственно и сделано для того, чтобы рассказать о встрече моих родителей и объяснить причину их отъезда из Средней Азии.

А причина переезда в Сибирь была банальной. Особых подробностей я не знаю, но уже достигнув возраста, когда дети начинают что-нибудь понимать и запоминать в разговорах своих родителей, я иногда слышал, как мать полушутя-полусерьёзно иногда бросала отцу: «За что боролся – на то и напоролся». В общем, в 1937 году, отец уехал в Сибирь (как я уже писал на Мамакан), а мама через год, взяв нас с сестричкой, отправилась вслед за ним, к тому времени уже получившему там небольшой домик, для жилья, на краю посёлка, за территорией электростанции, которую он достраивал и на которой потом работал.

Судя по времени происхождения событий и предпринятым мерам в жизни семьи, можно сделать вывод, что подошло то время, когда бывшие соратники, один за другим стали исчезать в подвалах НКВД. Круг начинал сужаться и кого это касалось, наверное, начинали задумываться: «Что скоро очередь дойдёт и до них!». А на руках двое малых детей! Это наверное и подвигло моих родителей покинуть насиженные места и уехать, куда глаза глядят, и как можно дальше. На этом, лирическое отступление о том, как встретились, соединились, а потом и переехали в Сибирь мои родители, можно считать законченным. Именно к этому времени и относятся мои первые, и отрывочные воспоминания.

1.2. Самолёт, шаланда и сплав по Витиму

Вот первое из них. Из Иркутска в Бодайбо мы летели на самолёте. Самолёта я конечно не помню, но судя по времени и рассказам матери – это был двукрылый биплан. И я сомневаюсь, что это был Ан-2, потому что начало его эксплуатации – 1947 год, а мы летели в 1938 году. В общем, это был какой-то более древний аппарат, конструкции которого я не знаю. С нами летела группа геологов. В самолёт, по рассказам мамы, помещалось 7 или 8 человек. Но вот, что я помню хорошо, так это то, что орал я там, как резанный! Очевидно, когда самолёт взлетел и его стало швырять, как былинку, из стороны в сторону, мне стало страшно и я начал орать. Я отчётливо помню две бородатые физиономии, которые появились вдруг ниоткуда передо мной и дружно стали корчить смешные рожицы, стараясь отвлечь, и рассмешить меня. От мамы же я позднее и узнал, что это были геологи.

Как бы то ни было, а в Бодайбо мы всё-таки прилетели. Аэродром в Бодайбо находится на том же самом месте, что и сейчас, за городом и как водится, у чёрта на куличках. Такси и прочих средств передвижения, в Бодайбо тогда тоже, наверное, ещё не было. Поэтому, как мы добрались из аэропорта до речного порта в центре города, я не знаю и не помню. И если вы думаете, что название «речной порт», вносит какую-то ясность в суть этого дела, то вы и здесь сильно ошибаетесь, потому что речного порта, как такового, там нет и сегодня.

Есть грузовой причал, то есть участок берега, куда подходили и сейчас подходят баржи. А поодаль, на возвышении, стояли и теперь стоят складские помещения. Да ещё грузовая укосина на растяжках для погрузочно-разгрузочных работ. И всё. Баржи подгонялись под укосину и ставились на прикол. Груз вынимался из баржи и ставился на возвышении, а дальше – бригада грузчиков переправляла всё это в складские помещения. Со временем, укосину заменили на портовый кран и всё.

Ни речных трамваев, ни комфортабельных теплоходов, тогда – тоже не было. Да, что там теплоходы – моторной лодки и той не было. Вернее она была, но использовалась только в самых необходимых, как говорят обычно – «крайних» случаях. Например, перехватить и причалить к берегу то, что плыло вниз по течению реки самосплавом (баржа, плот или что-нибудь ещё). Нас ожидала обычная шаланда (кто-то называл её ещё и – кунгасом). За точность я не ручаюсь. На этой шаланде мы должны были самосплавом доплыть до посёлка Мамакан (12 километров вниз по течению Витима), а там нас должна была встретить моторка и подтащить к месту причала. Причал представлял собой – бревенчатый плот, с нашитыми сверху досками. С плота на берег шёл дощатый трап с набитыми поперёк брусочками. А оттуда уже шла дорога «на подъём» – в посёлок, (именуемая «взвозом»). Конструкция причала там не изменилась и потом, через 18 лет, когда я уже взрослым юношей уезжал поступать в институт.

В месте, которое условно именовалось «Речпортом», недалеко от грузового причала, выше по течению реки, стояла наша шаланда. Её отхода ожидала достаточно большая толпа мамаканцев, которые хотели попасть домой. Шаланда, как плавсредство, представляла собой небольшую, баржу, метра три в ширину и длинной метров пятнадцать. Невысокая (не более 0,6 метра над уровнем воды), с бортами устроенными в виде сплошных продольных скамей. Почему я так хорошо описал устройство этой шаланды? Да потому, что будучи уже взрослым мальчишкой, я неоднократно плавал на ней в Бодайбо и обратно в Мамакан. А тогда, вся ожидавшая толпа благополучно расположилась вдоль бортов и на поперечных скамьях, и мы отчалили. И нас понесло.

Вот собственно с этого момента и началось именно то, что врезалось мне в память. Всё остальное, как вы понимаете, у меня запечатлелось из рассказов матери и дальнейших плаваний на этой шаланде, уже в школьном возрасте. А тогда, течением, нас понесло прямо под громадный форштивень баржи – поперёк, «наизлом». Я отчётливо увидел, как на меня надвигается, закрывая всё небо, словно коршун крыльями, огромный носовой скос баржи и я заорал, во всё горло. Поднялась паника. Бабы запричитали: «Помогите! Что делать? Мы все потонем!»

И тут же я услышал спокойные и чуть насмешливые голоса мужиков: «Милые бабоньки! Посторонитесь! Мы упираться будем!» И несколько здоровых мужиков, руками, мягко скомпенсировали удар, и также мягко перебирая руками вдоль борта, вывели шаланду из опасного положения. А там, быстрое течение Витима, раскрутило её винтом и вынесло на середину реки. Дальнейшего путешествия я не помню.

Ещё одна вспышка памяти. Это, по всей видимости, мамаканский клуб, перед началом какого-то концерта самодеятельности или кинокартины. При чём, ни того, ни другого я не помню, но отлично помню гудящий как муравейник, битком набитый зрительный зал. Я в чёрной шубке, мехом наружу, на руках у мамы. Значит дело было зимой, потому что все остальные тоже были одеты. Вокруг нас куча какой-то детворы, (которые крутились очевидно вокруг меня) и по всей видимости, пытались заигрывать со мной. А я старательно обсасываю чёрный мех на воротнике моей шубки и «букой» смотрю на всю эту возню, вокруг меня.

И ещё одно воспоминание связанное с клубом. Опять полный зал. И наверное, той же зимой, потому что опять все были одеты, но теперь я лицом к маме и усердно крещу её лицо. Причём точки фиксирую на лбу, подбородке и щеках. Мама мягко пытается меня угомонить, а вокруг хохочущие физиономии взрослых. Что послужило такому моему поведению – не знаю. Толи люди вели какой-то разговор на эту тему, то ли в кино было что-то похожее. А кино в то время шло ещё частями и это был перерыв. Помню, правда, ещё – я почему-то твердил, при этом: «Поп, толоконный лоб!» Возможно, это было связано со сказкой Пушкина «О попе и его работнике Балде». Но связано это было с демонстрацией фильма или кто-то рассказал сказку в перерыве между частями – не знаю. Вот и всё. На этом заканчиваются обрывочные воспоминания раннего детства.

Далее уже пойдут воспоминания, которые представляют из себя не отдельные вспышки памяти, которые потом додумывались или дополнялись расспросами у взрослых. А это уже были целые картины, со своими сюжетными линиями и причинно-следственными связями. Одно из них связано с охотничьим ружьём отца.

1.3. Охотничье ружьё отца

Мне, судя по всему, 3 – 4 года. Дом наш стоял на берегу реки Мамакан. Берег двумя уступами спускался к реке. На довольно широкой, средней песчаной площадке большая гурьба ребятни, с визгом и шумом носилась туда и сюда, играя, то в «прятки», то в «догоняшки». Вдруг, ни с того, ни с сего, мне в голову приходит мысль, что у нас в кладовке есть ружьё. Бегу домой, ставлю табурет (иначе я не мог дотянуться до щеколды), открываю дверь в кладовку и достаю ружьё. Бегу на берег. Сам ещё взвести курка не могу – силёнок не хватало. Подозвал одну из «старших» девчонок и попросил её взвести курок. Та тоже не могла его взвести нормальным способом, поэтому она упёрла ружьё прикладом в землю и торцевой частью своей ладошки, сверху вниз налегая всем телом, оттянула его до щелчка.

Теперь я – центр внимания! Все кружатся вокруг меня, визжат, бросаются на край площадки, выстраиваются в шеренгу и наперебой кричат: «Стреляй в меня!», «Нет в меня!», «В меня первого!». А я довольный, попеременно навожу ружьё, то на одного, то на другого. Всё выбираю – в кого первого! Помню, что по собственному слабосилию, я не мог приложить ружьё к плечу, как следует, и поэтому держал его под мышкой, и поворачивался к выбираемой «мишени» всем корпусом.

Так наводил я его, то на одного, то на другого. Расстояние было такое, что промахнуться было просто невозможно. И вдруг, как-будто, что-то щёлкнуло в моей башке: «А вдруг оно заряжено?» И я отвёл ружьё в сторону, и нажал на спусковой крючок. Грохнул выстрел! Отчётливо помню, что ружьё от отдачи вывалилось у меня из рук и упало на землю. Я перепугался так, что у меня, очевидно, произошёл провал в памяти.

Я не помню ни чего, из того, что произошло дальше. Кто забрал ружьё и унёс в дом? Ругали меня или нет? Не помню! Но на кладовке с тех пор висел замок, а где был ключ я не знал. Но начиная именно с этого момента, прежде чем что-то сделать, я стал иногда задумываться над тем, к чему это может привести. Правда дури хватало и в дальнейшем, но думать я всё-таки начал, именно с этого момента.

А дело было так – отец прибежал с охоты. Он опаздывал на работу и впопыхах забыл разрядить ружьё. Он поставил его в кладовку, закрыв её на щеколду, решив разобраться со всем этим потом, когда вернётся с работы. Видимо он думал, что сынок ещё маленький и не дотянется. Ага! Не дотянется! Вообще-то, сразу за нашим домом и окружавшими его небольшими огородами, начиналась тайга и ружья разряжались после выхода из тайги, то есть перед самым домом. К тому же ещё, отец опаздывал на работу и была – спешка! Всё это поясняет, почему ружьё могло оказаться заряженным.

И ещё вот что! Это на случай возможных возмущений современных грамотеев и прочих законников! О том, что охотничьи ружья, нужно содержать – в сейфах! А те сейфы обязаны быть закрытыми. И всё, такое, прочее. Так вот, специально для них, – отвечаю! В те далёкие времена, в таёжных краях люди ещё ничего не знали и даже не слышали – ни про хранение охотничьих ружей в сейфах, ни про их регистрацию в милиции, ни про что другое. (Это, что касается современных правил содержания ружей!) А теперь, про их регистрацию в милиции. Так вот – милиции там вообще никогда не было. Её там нет и сейчас, хотя сейчас это уже довольно большой посёлок.

Тебе нужно было ружьё? Ты просто шёл в магазин и покупал его. Кстати, когда мне исполнилось 12 лет, мне попросту купили у знакомого охотника подержанную одностволку 16-го калибра, и я ходил с ней в тайгу, когда хотел, и куда хотел. Это к вопросу правильного содержания ружей в таёжных посёлках Восточной Сибири, (в те времена!). А когда я приходил с охоты, то я его просто вешал на гвоздик, над своей кроватью, на которой спал, вот и всё. Можно привести ещё несколько эпизодов из той жизни и моего ружья висевшего над кроватью.

Однажды осенью, 12-летним мальчишкой, я пришёл с ночной охоты и повесив ружьё над кроватью, не раздеваясь завалился спать. Проснулся я от звонкого удара камня об обшивку нашего дома. Обшивка была из сухих сосновых досок и звенели они, как огромный и звонкий барабан. Второй камень глухо ударился о землю и я услышал испуганный голос матери. Между двумя этими ударами я лежал в своей кровати и пытался сообразить: «Что это такое?» Но после крика мамы, я сорвал со стены ружьё и как пуля вылетел на крыльцо.

Здесь следует сделать отступление и рассказать, что у нас в центре посёлка, вместо кремля стояла тюрьма, с четырьмя вышками по углам. А наш дом стоял один на краю посёлка, за огороженной территорией электростанции. У нас, с одной стороны, стеной поднималась тайга, а с другой – ограда территории станции. И на этой территории вплотную к забору строилась вторая очередь Мамаканской ТЭС. И работали там одни зэки. А была осень и во дворе был рассыпан картофель на просушку. Мама сидела на стульчике с краю, и собирала просушенный картофель в ведёрко, и переносила его в погреб (на зиму).

Далее картина, по-моему, предельно ясна. Зэки по-прилипали к забору и в щели рассматривали женщину, сидящую к ним спиной, и камнями пытались попасть в интересующий их предмет. Я потом нашёл эти каменюки. Если хотя бы один из них попал в голову! Думаю, что там, не было бы никаких шансов. И я, выскочив на крыльцо, заорал во всё горло: «Твари! Перестреляю, как собак!» Наступила тишина. И даже конвоир с винтовкой (из самоохраны), до этого сидевший боком и искоса, с ухмылкой, наблюдавший за происходящим, предпочёл отвернуться и сделать вид, что он ничего не видит и не слышит, и там ничего не происходит. Но бросание камней прекратилось.

И ещё один эпизод хранения ружей в тех местах. Я уже говорил что наш дом стоял на берегу реки, а берег круто двумя уступами опускался к воде. Так вот, в большую воду (а она бывала как раз под верх этой средней площадки), я иногда стрелял уток прямо из окна своей комнаты. Просто снимал ружьё со стены над кроватью и в окно стрелял. При чём, не спрашивая на это, ни у кого, никаких разрешений.