Опоздать на казнь

– Надеюсь, не зеленый? – уточнила Ирина.

– Да все равно, – повторила Лена. – Зеленый так зеленый.

– Не нужно так говорить. – лицо Ирины Галковской просветлело, очевидно, она любила поговорить о сортах и свойствах чая. – Питие зеленого чая – это особый ритуал. Просто так, из граненого стакана в подстаканнике, украденном в поезде, он не только не принесет пользы, но даже может и навредить.

– Да что вы говорите! – раздраженно ответила Лена. Жалости к любовнице убитого уже не было. Вот сейчас они будут сидеть и обсуждать чайные ритуалы! Этого еще не хватало.

– Ах да, простите, о чем это я… – сникла Галковская. – Ну так вот. Что ж, все знали о наших с Сережей отношениях. Глупо отпираться. Вы не находите? Глупо. Аспирантка и профессор – такой избитый сюжет. Впору снимать мелодраму. Вы любите мелодрамы? Я – терпеть не могу.

– Все знали о ваших отношениях, – напомнила Лена.

– Да. Поверить не могу, что нет Сереженьки… – Галковская разливала чай. – Не может такого быть. Не может. Сердце мое заледенело, но продолжает биться. Почему оно не остановилось в то самое мгновение, когда его убили? А?

– Почему вы так уверены, что его убили? – подняла брови Лена. – Следствие пока не располагает достаточными данными для того, чтобы это утверждать.

– Да ну, бросьте… Человека находят в лесу, сожженного. Он же не мог сам полезть на костер, он же не Жанна д’Арк…

– Кстати, Жанна д’Арк тоже не сама на костер взошла, – машинально заметила Лена.

– Тем более, – упрямо мотнула головой Галковская. – И потом, зачем бы вам тогда приезжать из Москвы и меня допрашивать? Если бы это был несчастный случай, или сердце не выдержало, вы бы обратились к медикам, а не к любовнице, верно? Но он был здоров, совершенно здоров и полон новых идей. В тот день, когда он вернулся со своего симпозиума…

Лена насторожилась. Кажется, Ирине надоело болтать просто так и она наконец заговорила по делу.

– В тот роковой для него день. Черт, нет, избитая фраза. Просто – в тот день, когда он был здесь… Ах, это я во всем виновата! Моя вина! – вдруг воскликнула она. Глядя на Галковскую, Лена Бирюкова наконец поняла буквальный смысл выражения «слезы брызнули из глаз».

– Ирина, не надо… – как можно более твердо произнесла Лена.

– Да, да… – Галковская быстро успокоилась и, промокнув глаза бумажной салфеткой, повторила:

– Это я… Я во всем виновата.

Лена подалась вперед, машинально отодвигая чашку с чаем в сторону. Вот теперь-то, видимо, и начинается настоящий разговор.

– В чем именно заключается ваша вина?

– В тот день, когда… Ну, вы знаете… В тот день он позвонил мне из аэропорта и сказал: «Ирка, я прилетел! Жди меня с обедом!» У Сережи всегда был отличный аппетит. – Ирина всхлипнула, закурила сигарету, выпустила тонкую струйку дыма. Провела рукой по глазам. – Я так обрадовалась! Достала из шкафа новое платье, я под него весь месяц худела, такое воздушное, романтическое, совсем не для меня, а для какой-нибудь беззаботной девочки сшитое. Но я его все-таки купила специально для него. Оно такое розовое, открытое, с коротким рука…

– Он позвонил вам и сказал, что приедет. Когда? – снова перебила Галковскую Лена. Вести разговоры о фасонах платьев в ее планы не входило.

– Ах, да. Он не уточнял времени. Просто сказал – жди с обедом. Я поехала на рынок. У нас тут поблизости нет рынка, а Сережа не любит магазинное мясо. Приготовила все, стол сервировала. Вино мне один студент презентовал. Ну, знаете, как это бывает. Грузинский строгий папа сказал перед началом сессии: получишь хоть одну четверку – зарэжу! А парнишка никак даже на четверку не тянул. Ну вот сразу у него не заладилось с моим предметом, а он же у них не профилирующий. Поставила я ему пятерку, пожалела парня – вдруг отец и вправду зарежет, а мальчик не забыл, принес мне через неделю бутылку вина, поклонился, руку поцеловал. Такой галантный, симпатичный. Нос орлиный, глаза так и горят! Но не мне, конечно, о таких думать, – вздохнула она. – Молодые, они знаете ли, все как-то к молодым тянутся.

– Вы приготовили обед и ждали Дублинского, – терпеливо напомнила Лена.

– Да… Обед был шикарный. Сереженька вбежал ко мне на пятый этаж как мальчишка, поцеловал, подарил букет. Вон, видите, в углу стоит. Необыкновенные цветы. Видите эти штучки? Это такой специальный декоративный сорт капусты. Представляете? Букет с капустой!

– Он был весел и беззаботен, я правильно поняла?

– Да, совершенно беззаботен. Я так обрадовалась – думала, он останется у меня ночевать. Мы сидели, держались за руки. Он рассказывал мне о исследовательской лаборатории в Кёльне, в которой ему довелось побывать. Мы решили кое-что у них перенять.

– Вы что, за романтическим ужином разговариваете о работе? – опешила Лена.

– Это был романтический обед, – поправила Галковская. – А потом, если вы, например, обедаете со своим коллегой, который вам не только коллега, но и… Я говорю, допустим, вы с ним обедаете. Неужели вы станете обсуждать посторонние вопросы? Мы с Сережей были преданы одной и той же идее. Потому, наверное, он и полюбил меня. Ведь его жена тоже раньше защищалась на нашей кафедре. Но потом – дом, заботы, муж – всемирно известный ученый. Словом, она отошла от науки.

Лена посмотрела на Ирину и подумала, что та, в общем, верно рассуждает – не будет, она, например, с Гордеевым говорить за обедом, пускай и романтическим, о посторонних вещах. Даже некое чувство симпатии пробудилось в ней к этой растрепанной, нервной женщине. Стоп! Стоп, подруга!

– А вы в самом начале что-то сказали о своей вине, – напомнила она. – В чем все-таки эта вина заключается?

– Ах да, я как раз к этому веду, – сказала Галковская. – Понимаете, я так ждала его, так мечтала, что вот сейчас он освободится, приедет ко мне, и мы всю ночь… Словом, в этот день он будет только моим – и больше ничьим. Но он то и дело глядел на часы… Ему такие часы в Германии подарили – удивительные просто! И вдруг вскочил, как чертик на пружине. «Ну все, родная, мне пора». А его удерживать бесполезно. Ну я проводила его до порога. Закрыла дверь, села за стол, смела бокалы и тарелки на пол, достала бутылку водки. И, не поверите, обозлилась и говорю: «Лучше бы ты умер, чем снова к ней возвращаться!» Это я не помня себя сказала, понимаете? Но всякое произнесенное нами слово – это не просто так, знаете, да? Особенно когда с сердцем говоришь, это еще страшнее, все там, – Ирина показала наверх, на грязноватый, в желтых подтеках потолок, – там все слышат. И каждое наше желание взвешивают. Самое искреннее – выполняют. Так что опасайтесь желать кому-то плохого. Это может запросто сбыться.

Лена взяла с подноса козинак и проглотила, почти не жуя. Это было совершенно невозможно выносить! А она-то думала, что Галковская сейчас расскажет ей нечто существенное, что позволит хоть на полшага приблизиться к разгадке неожиданной и страшной смерти Дублинского.

– Ваша вина заключается только в этом? – наконец спросила она.

– Да, – скорбно кивнула Галковская. – И я готова дать показания в суде.

– Боюсь, в суде вам не поверят и отправят, чего доброго, на психиатрическое освидетельствование. Которое вы пройдете навряд ли, – устало сказала Лена.

– Да я готова хоть всю оставшуюся жизнь в тюрьме провести, лишь бы Сереженька был жив! – с воодушевлением воскликнула Галковская.

– Опасайтесь своих желаний, – напомнила Лена, – они могут исполниться.

– Да, да, я знаю, – истово закивала Ирина. – Я готова, правда.

Вдруг Лене в голову пришла шальная мысль. А не эта ли аспиранточка укокошила Дублинского? А что? От любовницы всего можно ожидать. Вот не понравилось ему платье, которое она надела, или, например, не заметил Дублинский ее новую прическу, а может, чего доброго, случайно обмолвился о какой-нибудь интрижке на том же симпозиуме. И все. Убила, отвезла в лес, сожгла труп. И теперь считает себя виновной в его смерти. Очень даже логично выглядит. От этих восторженных аспиранток всего можно ожидать.

– Я ради него на все готова, – продолжала развивать мысль Галковская. – Только бы он был жив… Но, к сожалению, моего Сережу уже не вернуть. Никогда.

Она уронила голову на руки и беззвучно зарыдала.

«Нет, – думала Лена, глядя на рыдающую Галковскую, которую она на этот раз успокаивать не стала. – Невозможно так притворяться. Хотя, если она сумасшедшая, всякое может быть. Нет актеров лучше, чем психически больные. Или наоборот – лучшие из актеров психически больны. Вот убила она Дублинского и тут же забыла об этом. Решила, что это ей приснилось. На всякий случай отказываться от этой версии пока не стоит. К тому же пока никаких версий нет вообще. Вот Галковская и будет у меня под номером один…»

Раздался резкий, как визг тормозов, звонок телефона. Ирина вздрогнула, вытерла газа кулачками и потянулась за телефонной трубкой. Лена давно не видела таких аппаратов – черных, массивных, с круглым диском. Еще не коллекционный, но уже исторический предмет.

– Да, Виктор Сергеевич… Завтра будет готово… Ну там же двадцать страниц технического текста! А у меня тут еще проблемы личного характера. Поняла, Виктор Сергеевич. Сегодня ночью постараюсь закончить, завтра утром будет у вас.

Она повесила трубку, села на свое место.

– Я подрабатываю переводами в одном специализированном журнале, – как бы оправдываясь, сказала Ирина. – Редактор звонит, ругается. Он всегда ругается. Но платит исправно.

Нет, это определенно была речь абсолютно нормального человека. Не может законченный псих заниматься серьезным переводом. Просто она от горя вне себя.

– Когда, вы говорите, Дублинский был у вас? – спросила Лена.

– Он приехал после пяти часов… – после недолгого раздумья ответила Галковская. – Ну да, не позже четверти шестого, я как раз сидела и смотрела на часы, считала минуты. Все из рук валилось. – Ирина указала пальцем на массивные старинные часы в углу комнаты. – Вот на них и смотрела. Это хозяйские. Я же снимаю квартиру, родные-то у меня в Киришах… Что случилось? Что вы на меня так смотрите?

Лена опустила глаза. Нет, нельзя так выдавать свои чувства, особенно по отношению к потенциальному подозреваемому.

– А кто может подтвердить, что покойный был у вас именно в это время? – поинтересовалась Лена.