Общее учение о государстве

Это субъективное изучение государства отнюдь не противоположно объективному, а, присоединяясь к нему, пополняет и объяснение его. Оно ближе определяет реальность государства не как физическую только, но и как психическую, основанную на внутренне человеческих процессах. Возможны два способа субъективного изучения, и оба они должны быть строго отличаемы друг от друга.

В первом случае предметом изучения является государство как социальное явление. Оно обращается к реальным, субъективным и объективным явлениям, из которых слагается конкретная жизнь государства. Этот метод изучения государства обычно называют историко-политическим. Он положен в основу истории государств, учения о возникновении, преобразовании и падении государств, исследования социальных условий и влияний государства, а также отдельных его элементов и их внутренней связи. Внешнее и внутреннее бытие и деятельность государства стремятся выяснить соответственные дисциплины.

Субъективное изучение второго рода имеет своим предметом юридическую сторону государства. Жизнь права представляется двойственной. Право существует, во-первых, как фактически осуществляемый правовой порядок – в качестве такового оно является одной из социальных сил, создающих конкретную культурную жизнь народа; а во-вторых – как совокупность норм, долженствующих осуществиться в действиях. Право в этом последнем смысле относится не к области существующего, а к области долженствующего существовать; оно состоит из понятий и положений, которые служат не для познания действительности, а для оценки ее. Юридические нормы не дают поэтому познания какого-либо реального бытия. В задачи юриспруденции не входит поэтому определить государство как таковое, а только систематизировать существующие данные со строго установленных точек зрения для определенных целей и подвергнуть их оценке соответственно абстрактным нормам права. Наука права есть поэтому наука нормативная, подобно логике, которая учит нас не тому, что объекты представляют собой в действительности, а только – как их следует мыслить, чтобы получить чуждое внутренних противоречий познание. Действительность обусловливает право и служит постоянным критерием его жизненности, но само право все-таки имеет чисто идеальную природу; правоположение как таковое, существует всегда лишь в отвлеченном мире идей. Сделанные на основании правоположений выводы дают поэтому познание не субстанционального, а относительного, они дают нам возможность познать отношение существующего к норме. Право и неправо никогда не являются присущими самим объектам предикатами, они суть не свойства, а отношения. Юридическое познание объекта коренным образом отличается поэтому от познания реальных процессов, происходящих в нем или с ним. Юридическое познание государства имеет своим предметом познание исходящих от государства и предназначенных к регулированию его учреждений и функций юридических норм и отношения реальных явлений государственной жизни к этим юридическим нормам. Юридическое изучение государства должно, таким образом, дополнять социальное изучение, но отнюдь не должно быть с ним смешиваемо. Метод его исключительно юридический. Непонимание этого различия вплоть до нашего времени служит источником глубочайших заблуждений. Юридическая природа государства и его учреждений постоянно смешивается с его социальным бытием. Не вполне ясно понимается еще даже та истина, что вообще существуют разные методы изучения государства[135 - На основе предложенного мною уже в прежних моих трудах различения обоих методов исследования государства они затем были подробно исследованы и превосходно выдержаны Kistiakowski'м, н. с. стр. 67 слл. Bierling, Juristische Prinzipienlehre, I, 1894, стр. 226, № 1, пытается опровергнуть возможность различных методов познания того же объекта. Возможны многочисленные несовершенные и неверные ответы на один и тот же вопрос, но только один совершенный и верный. Это, без сомнения, было бы справедливо для существ совершенных, но не для нас, эмпирическое познание которых никогда не совершенно. Объединение всего познания объекта в один всеобъемлющий ответ по существу вопроса представляется поэтому идеальным требованием, выполнение которого мы считаем делом не положительной науки, а всегда лишь субъективно убедительной спекуляции.].

Для полного выяснения воззрений о государстве необходимо предварительное критическое рассмотрение предложенных до сих пор теорий государства с точки зрения полученных нами методологических результатов. Различные теории должны быть приведены в систему и подвергнуты оценке. Многие из этих теорий суть теории эклектические, в которых, по большей части без надлежащей ясности, поставлены рядом или бессистемно смешаны друг с другом элементы разных категорий. При таком смешении необходимо свести разные теории к их основным элементам и рассмотреть последние в соответствии с указанным здесь различием методов.

Исключены, однако, те многочисленные учения, предметом которых вообще является не существующее государство, а идеальные типы государства какой бы ни было формы[136 - Господствовавшее в течение продолжительного времени, под влиянием спекулятивной философии, различение идеального и эмпирического понятия государства в настоящее время оставлено большинством теоретиков государства. Однако и теперь, напр., Brie, Theorie der Staatenverbindungen, 1886, стр. 2, настаивает на этом двойственном характере понятия государства, a Rehm, Staatslehre, ст. 11, говорит о философском понятии государства.]. Ни утопии, ни политические идеалы не составляют предмета теоретической науки о государстве. Они могут иметь значение в ином направлении – для истории, этики и политики. Такие идеальные типы также представляются, правда, нормами оценки существующего, но существенно отличаются от норм юридических. Ибо право всегда положительно, т. е. является общепризнанным мерилом существующего, в то время как идеальный тип государства борется за свое признание, не будучи в состоянии когда-либо его достигнуть. К неискоренимым различиям, разделяющим людей, относятся прежде всего политические идеалы.

II. Отдельные государственные теории

А. Теории преимущественно объективного бытия государства

Последовательно проведенная теория объективного бытия государства при полном пренебрежении к его субъективным элементам – с научной точки зрения невозможна. Тем не менее существовало много теорий, исходивших из возможности познать бытие государства, совершенно независимое от нашего внутреннего мира. Эти учения мы назовем теориями преимущественно объективного бытия государства.

1. Государство как факт

Государство есть нечто фактически данное, т. е. не абстракция, не простой продукт мышления. К этому утверждению нередко возвращаются и в новейшей литературе[137 - Напр., Iordan, Versuche ?ber das allgemeine Staatsrecht, 1828, стр. 15 слл.; К. S. Zachariae, н. с. I, стр. 51: «разумеется само собою, что… государство есть и остается тем, чем оно должно быть по его родовому понятию – тем фактом или фактическим отношением, что люди, все или многие, подчинены правовой власти»; Z?pfl, н. с. I, стр. 1: «тот факт, что объединенные народностью семьи населяют определенный территориальный округ, называется государством»; Seydel, Grundz?ge einer allgemeinen Staatslehre, стр. 2: «для нашей науки государство есть просто факт»; Bornhak, Preussisches Staatsrecht, 1888, I, стр. 65 слл; Rehm, Staatslehre, стр. 11. Другой оттенок той же идеи у Rotteck'a, н. с. II, стр. 45: «государство как явление нам дано».]. Обычно с ним не связывается, однако, какого-либо ясного представления. Учение о реальности государства еще ничего не говорит нам о том, каковы те факты, которые называются государствами, физического они характера, или психологического, или того и другого, и следует ли представлять себе государство как субстанцию или явление. Одним из подвидов этого учения является теория естественного бытия государства[138 - Напр., Schleiermacher, н. с. стр. 2, прим.: «мы будем рассматривать государство исключительно как продукт природы (?????)»; С. Frantz, Naturlehre des Staates, стр. 10 слл.; о нем и близком к нему Planta ср. van Krieken, Ueber die so genannte organische Staatstheorie, 1873, стр. 75 слл. В новейшее время Bruno Schmidt, Der Staat, стр. 1, 2: «государство обладает именно предметной реальностью, самодовлеющим бытием объективно данных естественных организмов». Этот организм сплачивается естественно-реальной силою, стремлением к ассоциации. Такая конструкция основана на отождествлении физической и психической реальности и относится к области реалистической метафизики. В новейшее время Schmidt, Das Gewohnheitsrecht als Form des Gemeinwillens, 1899, стр. 44, прим., выставляет против учения, ищущего корней права в мире представлений, тот аргумент, что при таких, на его взгляд бесплодных, попытках к редукции необходимо, будучи последовательным, перейти от отдельного индивида к физическим атомам. Schmidt не признает, таким образом, даже неоспоримого основного психологического факта неделимости и конечности сознания. То время, когда можно было предполагать объект просто данным и познаваемым, для науки, однако, уже миновало. Для выяснения принципов какой бы то ни было дисциплины, необходимо теперь занять определенное положение по отношению к основному вопросу гносеологического критицизма, доступна ли нам, вообще, и в какой мере универсально-действительная истина.], которая представляется уже несколько более определенной, поскольку она противополагает юридическую сторону государства его естественному бытию. Это естественное бытие по общему правилу представляют себе, однако, как объективное, развивающееся лишь в мире внешних объектов, но не во внутреннем мире человеческих индивидов; эта теория страдает поэтому той же неясностью и поверхностностью, как и теории, рассматривающие государство как факт.

2. Государство как состояние

Уже в этимологии слова «государство» (Staat) заключается зерно учения о государстве как о состоянии (Zustand), впервые появляющегося в разных формах в теории естественного права. Последнее рассматривает государство или, вернее, ближайшим образом квалифицирует объединенных в государстве индивидов как status civilis в противоположность status naturalis. Вследствие этого государство само делается состоянием, а именно, в более точной формулировке, состоянием властвования[139 - Напр., Kant, Metaphysische Anfangsgr?nde der Rechtslehre, § 43: «это состояние индивидов, образующих народ, в отношении их друг к другу, называется гражданским (status civilis), а весь народ в отношении к его членам – государством (civitas). Сюда относится и L. V. Haller с его противоположной естественному праву теорией, определяющий государство как «высшую ступень естественных отношений взаимных услуг и товарищества» (Restauration der Staatswissenschaften, I, стр. 463). Далее Z?pfl, I, стр. 17: государство – состояние властвования; Н. Bischof, стр. 31: государство – свойственное совокупности социальных элементов, занимающих определенную территорию, состояние подчинения всех воль одной воле.]. Вариацией этого учения является теория, конструирующая государство как отношение властвования[140 - Н. A. Zachariae, н. с. I, стр. 43: государство объективно = состояние (status в тесном смысле), правоотношение между целым и его членами; Е. Lingg, н. с. стр. 6: государство – отношение властвования какого-либо народа в пределах определенной территории.].

Теория состояния проявляется в двоякой форме; она встречается и среди юридических теорий. Здесь мы рассмотрим ее только как теорию объективного бытия государства. По этой теории состояние или отношение властвования представляет, таким образом, то действительно существующее, что лежит в основе представлений о государстве[141 - Доказать это стремится Lingg в цитированном сочинении.].

Рассматриваемая теория упускает из виду, что это состояние в действительности представляется бесконечным множеством волевых отношений, которые никогда не суть что-либо только объективное, что оно не есть нечто конкретное, а является абстракций из бес-численных индивидуализированных волевых отношений. С этой мнимореалистической точки зрения не может быть понято ни единство государства, ни его постоянство. Это учение, последовательно доведенное до конца, разлагает, напротив, государство на необозримое множество стоящих рядом друг с другом и следующих друг за другом отношений властвования: сколько людей, подчиненных власти, столько состояний властвования, и даже отношение одного властвующего к одному подвластному индивидууму собственно состоит из целого ряда отдельных проявлений власти. Всякое единство этих отношений существует не реально вне нас, а возникает в нас самих вследствие чувственного восприятия, синтеза, который совершается в психике субъектов; впрочем, и отдельное отношение властвования никогда не есть нечто чисто объективное, так как оно всегда отражается и во внутреннем мире субъектов. Вопрос о связующем звене, объединяющем это множество волевых отношений, представителями этой теории даже не ставится.

Старая естественно-правовая теория состояния никогда не выступает в чистом виде, а всегда в соединении с какой-либо другой теорией.

3. Отождествление государства с одним из его элементов

Чтобы избегнуть юридических фикций и познать предшествующее всякой юриспруденции естественное бытие государства, представляется естественным искать объективное существо государства в одном из его составных, по-видимому, реально существующих элементов. Эти элементы суть территория, народ и властитель. Зародыши теории, отождествляющей территорию и государство, существуют уже в теории патримониального государства; подробного развития она, однако, не получила. Но два других составных элемента государства нередко отождествлялись с существом самого государства.

а) Государство как народ

Что государство тождественно с составляющими его людьми, – кажется с первого взгляда едва ли не само собою понятным, поэтому отождествление государства и народа относится к древнейшим теориям государства. Оно положено в основу воззрений, популярных у народов древности; оно играет значительную роль в средневековом учении о государстве, причем народ нередко рассматривается как источник всякой государственной организации. На нем основано затем новейшее учение о народном суверенитете. Влияние такого отождествления сказывается еще в новейшее время в учении о pouvoir constituant, согласно которому полномочия государственной власти могут исходить только от народа, в котором все функции этой власти уже заключаются в потенциальном состоянии[142 - Это яснее всего выражено в конституциях отдельных штатов американской унии, которые всегда начинаются формулой: We the people of… do ordain and establish this Constitution; точно так же Конституция унии начинается словами: We the people of the United States… do ordain and establish this Constitution for the United States of America.].

Не трудно заметить основную ошибку этой теории. Она смешивает рядом стоящих индивидов с народом, который следует мыслить как единое целое. Народом масса становится лишь посредством объединяющей ее организации[143 - Естественно-правовое учение о государстве, под продолжительным и глубоким влиянием Пуфендорфа, рассматривало как субъекта власти объединенный только посредством pactum unionis и, следовательно, еще не принявший определенного решения относительно государственного устройства неорганизованный народ.].

Между тем организация возможна лишь в силу общепризнанных положений о юридическом образовании единой воли, объединяющей множество в единое целое. Народ, который с первого взгляда кажется само собою разумеющейся реальностью, при ближайшем рассмотрении оказывается, таким образом, юридическим понятием, объект которого отнюдь не совпадает с отдельными индивидами. Он не зависит от составляющих его именно в данное время индивидов, так как смена поколений не меняет самого народа. Воля его бессмертна, и поэтому решения предшествующих поколений связывают настоящее и будущее, пока противоположный акт воли не лишит их обязательной силы. Сама воля народа не есть физическая воля целого, а юридическая воля, возникшая на основании правоположений из физических волевых актов, ибо из воли многих психологически никогда не возникает единая воля, а всего менее, если большинству противостоит несогласное с ним меньшинство. Волевые акты отдельных людей не могут быть слагаемы и вычитаемы так, чтобы таким арифметическим действиям соответствовало и реальное явление. Необходимо, напротив, чтобы уже установленное правоположение определяло, что общей волей считается воля большинства – относительного, абсолютного, большинства двух третей, четвертей и т. д. Это никогда не разумеется само собою, как и исторически принцип большинства выработался лишь постепенно и во многих случаях вообще не применялся. Кажущееся с первого взгляда столь реалистическим учение о государстве как народе оказывается, таким образом, при ближайшем рассмотрении неясно продуманным юридическим учением.

б) Государство как властитель или власть

И это учение коренится в популярном представлении, отождествляющем государство с правительством. Чувственно восприемлемые носители власти во все времена рассматривались массами как олицетворение и потому как истинная реальность государства. В христианском мире это воззрение нашло значительную поддержку в словоупотреблении Нового Завета, из всех элементов государства оттеняющего только властителя[144 - Посл. к Римл. 13, 1–7, Тит. 3, 1 Петр. 1, 2, 13–17. Государственный порядок = порядок императора, Act. Ар. XVII, 7. Когда Христос метафорически говорит о царствии земном, он называет его ????????, т. е. личным господством князя, Матф. XII, 25, Марка III, 24, 25, Луки XI, 17, – царство Божие также мыслится как королевство.]. В науку оно проникает через посредство абсолютистской теории, по которой народ и территория являются лишь объектами деятельности властителя, в которой одной и заключается вся сущность государства. Наиболее резко это отождествление государства с властителем выражено у Гоббса, по которому договор об основании государства подчиняет объединенный в силу этого договора народ князю или властвующей коллегии, вследствие чего общая воля переносится на властителя. Гоббс хотя и признает государство коллективным лицом, но последнее является лишь внешним объектом, на котором осуществляется власть правителя. Вся государственная сила и все публичное право сосредоточиваются в руках власти[145 - Elementa philosophica de cive VI, Levithan, XVIII.]. Французская теория абсолютизма, как ее формулировал Bossuet, высказывает прямо, что все государство заключено в лице властителя, растворяя таким образом народ в князе и тем превращая последнего в неземное существо[146 - Bossuet, Politique tirеe des propres paroles de l’Ecriture-Sainte III, 2, 1: Les princes agissent donc comme ministres de Dieu, et ses lieutenants sur la terre… C’est pour celaque nous avons vu que le tr?ne royal n’est pas le trone d’un homme, mais le tr?ne de Dieu m?me; VI, I, I: nous avons vu que tout l’Etat est en la personne du Prince.]. В XIX столетии L. V. Haller первый выставил эту теорию в обновленном виде, утверждая, что князь даже во времени предшествует государству и что народ есть создание князя[147 - Restauration der Staatswissenschaften I, 2 изд. 1820, стр. 511.]. В новейшее же время старая теория государства как властителя вновь была выдвинута, чтобы обосновать реалистическое воззрение о государстве. Наиболее известным представителем ее является Max V. Seydel[148 - В частности, Grundz?ge einer allgemeinen Staatslehre, стр. 1 cл.], к которому примкнул Bornhak[149 - Preussisches Staatsrecht I, 1888, стр. 63 cл.; Allg. Staatslehre, стр. 13.]. Seydel полагает, что он положил конец всем фикциям и ложным представлениям в учении о государстве, усматривая реальное в государстве в территории и народе как объекте деятельности властителя и сосредоточивая всю активную сторону государства в стоящем над правом и законом властителе, который относится к государству как субъект к объекту. Заключающийся в этом учении дуализм государства и господства Bornhak счастливо преодолел, прямо признав князя государством[150 - Preussisches Staatsrecht I, стр. 65.]. Если же мы спросим, каким путем возникают власть и властитель, нам указывают на факт существующих отношений властвования.

Не трудно увидеть основную ошибку этой теории. Ее, повидимому, столь эмпирически реальный властитель на самом деле есть не что иное, как юридическая абстракция. Ибо только имея в виду институт властителя как такового, независимо от представляющих его индивидов, она может обойти тот нежелательный для нее вывод, что со смертью каждого данного властителя перестает существовать и государство; если властитель рассматривается как физическое лицо, этим уничтожается всякая непрерывность государственной жизни. Последователям теории власти в ее естественно-правовой форме легко было прикрыть недостатки теории априорными конструкциями, – на такой конструкции было построено все знание их учения. Новейшие же реалисты впадают в непримиримое противоречие с их собственным методом. Они отвергают юридические фикции и, тем не менее, сами абстрагируют отрешенного от его физического субстрата человека, который сверх того создается государственно-правовой generatio aequivoca – законом о престолонаследии, который исходит от властителя и в силу которого человек становится властителем.

Кто конструирует ряд сосуществующих людей как единое целое, впадает, по теории власти, в заблуждение, а кто рассматривает множество сменяющих друг друга индивидов как одного индивида, остается на реальной почве. Кроме того, теория власти хочет конструировать и народ как единое целое – но только не умеет указать, каким образом это целое возникает. Как уже упомянуто при рассмотрении теории состояния, если сотни тысяч находятся во власти одного, то эти сотни тысяч все же остаются именно столькими же отдельными индивидами, единство которых с реалистической точки зрения всегда является «фикцией». Реализм и эмпиризм этого учения в существе есть не что иное, как ходячее, незнакомое с современными логическими, психологическими и гносеологическими исследованиями, мышление, для которого только чувственно восприемлемое является единственно действительно существующим и которое, конечно, не в состоянии последовательно провести эту точку зрения[151 - Ср. также Jellinek, System der subj. ?ff. Rechte, стр. 25 сл.].

4. Государство как естественный организм

Из многочисленных нюансов органической теории государства мы должны упомянуть здесь только учение, рассматривающее государство как органическое образование в физическом смысле, имеющее свое самодовлеющее, независимое от индивидов и управляемое естественными законами бытия[152 - Ср. выше, стр. 88 прим. 2.]. Сюда должны быть отнесены и те учения, которые хотя и оттеняют духовно-нравственную сторону государства, но, однако, придают ему и внешний образ по аналогии с естественным организмом. В частности, сюда относятся антропоморфические теории, рассматривающие, по примеру Платона, государство как человека в увеличенном размере[153 - Напр., Bluntschli, Psychologische Studien ?ber Staat und Kirche, 1844. Многочисленные другие авторы у van Krieken’a, стр. 81 сл.]. Все эксцессы, в которых упрекали органическое учение о государстве, проистекают из этого грубочувственного представления об организме. Критически оно должно быть рассмотрено не отдельно, а в связи со всем органическим учением о государстве.

Б. Теории преимущественно субъективного бытия государства

1. Государство как духовно-нравственный организм

Государство есть организм – это положение мы находим в науке о государстве всех времен. В древности Платон рассматривал государство как огромный человеческий организм даже и в том направлении, что он находил в нем те же психические элементы, как у индивидуума. Средневековой теории аналогия между государством и человеческим организмом со времени Iohann’a v. Salisbury[154 - Ср. Gierke, Genossenschaftsrecht. III, стр. 549 сл.] тем более свойственна, что соперничающая с государством церковь является единением всех верующих в теле Христовом, – как и вообще изречение ап. Павла, что все мы члены одного тела[155 - К римл. XII, 4–6; коринф. I, 12, 12–31.], оказало значительное влияние на органическую конструкцию социальных отношений[156 - О влиянии представления о corpus mysticum Christi на средневековое учение о государстве и обществе ср. Gierke, Genossenschaftsrecht III, стр. 517 сл., 546 сл.]. Резкую противоположность этим воззрениям представляло естественно-правовое учение, которое в самых разнообразных своих направлениях исходит из приоритета абстрактного индивидуума, рассматривая последнего как государственный атом и государство, поэтому как большое искусственное, свободно составленное индивидами общество. Если в этих учениях случайно и встречаются органические аналогии, то в общем все-таки государство, с их точки зрения, есть сложный, изобретенный человеком механизм. С наступившей реакцией против естественного права органическая теория возрождается в новом виде. В противовес учению о первоначальном естественном состоянии вновь выдвигается аристотелевское положение о приоритете государства, которое объявляется первичным, не зависимым от сознания индивидов учреждением. Рост, расцвет и падение государств также рассматриваются как результат самостоятельных, не зависящих от усмотрения человека, сил. Впоследствии это воззрение находит существенную поддержку в исторической школе юристов, основатели которой сводят процесс образования права к инстинктивно действующему народному духу.

Новейшая органическая теория выступает в разных видах. Прежде всего возрождается, как уже упомянуто, старая теория, согласно которой государство есть естественный, именно аналогичный человеку организм, – теория, являющаяся источником самых произвольных и фантастических утверждений. Затем более осторожные авторы постулируют для государств особого рода организмы: духовные, этические, коллективные организмы, организмы высшего порядка. Эта вторая группа учений до сих пор находит выдающихся представителей. К ней примкнули и известные естествоведы, в Германии, например, W. Wundt[157 - Ethik, стр. 667 сл.; System der Philosophie, 2 изд. 1887, стр. 616 сл.]. И теперь мы находим в числе представителей этих учений философов права, государствоведов, экономистов[158 - Старую литературу см. у van Krieken’а, стр. 101 сл. Из новейших авторов сюда относятся, в частности, Lasson н. с. стр. 289 сл.; Gierke, Zeitschrift f. die gesammte Staatswissenschaft XXX, стр. 170 сл, Genossenschaftsrecht, а также Deutsches Privatrecht I, стр. 137 сл., Preuss, Gemeinde, Staat, Reich als Gebietsk?rperschaften, 1889; Sch?ffle, II, стр. 434, который, однако, признает за органологическими явлениями значение только аналогий.].

Чтобы по достоинству оценить эти теории, следует иметь в виду, что государство – не единственное социальное явление, рассматриваемое как организм. Право, хозяйство, все общество и даже человечество конструируются как организмы. Рядом с органической теорией государства выступает органическая теория права, народного хозяйства, органическое учение об обществе[159 - Об органическом учении об обществе ср. Barth, н. с. стр. 90–166; Kistiakowski, стр. 19 сл.].

Общим для всех этих органических конструкций является отрицание противоположного учения, по которому социальные образования представляют агрегаты, которые должны быть объясняемы исключительно из существа конечных образующих их элементов, индивидуумов. Общей всем им является поэтому конструкция человеческого общения как первоначального единства, к которому отдельные индивиды относятся как члены, так что они могут быть вполне поняты только из существа целого. Органическая теория является, таким образом, противоположностью индивидуалистического учения о человеческом обществе. Но во всех своих формах она страдает одним крупным недостатком – она оперирует понятием, которого не может определить. Удовлетворительного научного объяснения природы организма не существует. Все определения, предполагающие организм объективным, т. е. не зависимым от нашего мышления явлением, не выходят за пределы описаний, тавтологий или в лучшем случае малоудовлетворительных общих мест. В частности, едва ли возможно установить прочный признак различия между организмом и механизмом. Это видно и из новейшего определения, предложенного Wundt’ом[160 - Под коллективным организмом (Gesammtorganismus) Wundt, System, стр. 616, понимает «всякое сложное единство, состоящее из частей, которые сами являются более простыми единствами с аналогичными свойствами, и в то же время служебными членами или органами целого», но и сам признает, что это определение применимо и к мертвым телам, – «машина, произведение искусства, науки также могут быть на званы организмом». О чрезвычайной трудности различения организма и механизма ср. Br?cke, Vorlesungen ?ber Physiologie I, 1874, стр. 1 сл., который усматривает это различие исключительно в способности организма ассимилировать посторонние вещества. Какими поверхностными, в сравнении с такими указаниями специалистов, представляются, напр., рассуждения Preuss'a, стр. 140.]. Более или менее удовлетворительное объяснение организма возможно только при помощи понятия цели; существо организма, безусловно, телеологического характера[161 - «Организованным продуктом природы является то, в чем все есть цель и в то же время средство». Kant, Kritik der Urtheilskraft, § 65. О связи понятия организма с представлением цели ср. превосходные и глубокие указания Sigwart’a II, стр. 428 сл., в особ. 254 сл.; Wundt, System, стр. 315 сл., 538 сл.]. Все органические функции имеют цель по отношению к целому, а целое, в свою очередь, находится в постоянном отношении цели к его частям. Понятие же объективной цели выходит за пределы нашего познания. С точки зрения эмпирического познания природы органические явления являются не чем иным, как в высшей степени сложными механическими. Целью естество-знания, к которой оно медленно приближается, – быть может, без надежды когда-либо ее достигнуть, – является сведение явлений, кажущихся органически телеологическими, к механически-атомистическим[162 - L. Hermann, Lehrbuch der Physiologie, 10 изд. 1892, стр. 6; Landois, Lehrb. der Physiologie des Menschen 2 изд. 1881, стр. 14, 15; J. Steiner, Grundriss der Physiologie des Menschen, 4 изд. 1898, стр. 2 сл.].

Понятие организма является, таким образом, результатом определенного способа мышления. Определенный род внешних, связанных в пространстве и во времени явлений и событий объединяется в нашем сознании, вследствие телеологического отношения к ним, в единое целое, причем мы не имеем достаточных оснований утверждать, чтобы этому синтезу в нашей психике соответствовало аналогичное объективное единство вне нас[163 - Биология в своих первоначальных стадиях оперирует понятием жизненной силы как объективного организующего момента. Новейшая биология давно уже отнесла этот организующий принцип в область фантазии Ср. Hermann стр. 5 сл. Даже современные неовиталистические попытки далеки от того, чтобы вновь строить весь организм на жизненной силе. По Br. Schmidt’y, стр. 2 ср. также стр. 111, 116, напротив, животные и растительные организмы, а также государство основаны на этой отвергнутой наукой мнимой силе.]. Перемещая такое объективное единство в мир существующего, мы вступаем уже в область метафизики. Воззрение, что организм как таковой существует вне нашего сознания, представляется не более вероятным, чем, напри-мер, воззрение, что существует не зависимый от нашего восприятия объективный мир красок и тонов.

Тем более приложимо это возражение к учению о социальных организмах. Что мы постоянно конструируем как единства самого разнообразного рода, группы, наблюдаемые в бесконечном множестве в социальных явлениях, имеет свое достаточное основание. Если бы мы были лишены способности создавать субъективные синтезы, для нас не существовало бы мира чувствования, познания, действия. Но признавать эти синтезы объективно истинными – значит переходить уже из области эмпирического в область метафизики. Если на основании органической гипотезы мы конструируем государство как внутреннее единство, то утверждение, что это единство имеет объективное, не зависимое от нашего познания бытие, во всяком случае представляется метафизическим. Ибо органическое учение всегда должно видеть в организме существо, т. е. субстанцию, носителя исходящих от него функций. Представление же о реальной субстанции, которая должна быть названа государством или обществом, относится к области метафизических верований, независимо от того, мыслится ли эта субстанция грубочувственно или как идеальное бытие. Этический или духовный организм, органическая личность, если ими пользуются не исключительно как вспомогательным средством для синтезирования явлений, превращаются в мистические сущности, – каковыми представляются, например, и народный дух или народная душа, которые обращаются в призрачную тень, как только мы забудем, что ценность их может заключаться только в том, что они суть краткие формулы в высшей степени сложных и не могущих быть выясненными в деталях массовых психологических процессов. Органическая теория представляется поэтому, с гносеологической точки зрения, учением не об объективном только бытии государства, а о государстве, каковым оно является на основе нашего субъективного телеологического мышления, трансцендентного значения которого мы не в состоянии познать.

Стоящая на почве существующего научная критика должна поэтому совершенно отвергнуть гипотезу социальных образований как реально существующих организмов, имеющих трансцендентный характер. Проверки подлежит только допустимость органологической гипотезы как формы синтеза протекающих вне нас социальных событий.

Такая проверка показывает, что всего менее обоснованным представляется перенесение представления организма на общество[164 - Правильные замечания об этом у R?melin’a, Reden und Aufs?tze III, стр. 263 слл.]. Ибо обществу недостает, прежде всего, замкнутости, отграниченности вовне, присущей организму. Социальный организм не существует даже в отвлечении, так как общество выходит за пределы государства, причем нельзя и указать, где оно кончается. Обществу недостает далее внутреннего единства, выяснение и доказательство которого составляют существеннейшую цель органической теории, – даже в нашем представлении оно чуждо всякой субстанциальности.

Иначе обстоит дело с государством и объединенным в нем народом. Государство представляется нам внутренним, управляемым общей волей, единством его народа. Органологическая гипотеза переносит определенные отношения и признаки естественных организмов на государство и народ, полагая, что она делает их этим более понятными и в то же время создает высшую форму синтеза естественных и политических явлений. Такими признаками являются единство в многообразии, в силу которого государство и его народ остаются неизменными, несмотря на смену их членов; далее – мед-ленное преобразование того и другого на их историческом пути; затем такого рода взаимодействие членов целого и отдельных его функций друг на друга и всех вместе на целое, что целое всегда кажется существующим для отдельных членов, а последние, в свою очередь, – в интересах целого. Наконец, бессознательный, так называемый естественный рост и развитие государственных учреждений, которые как бы не дают возможности выводить их из сознательной, разумной воли индивидов, а превращают их, напротив, в непреодолимые силы, в которые человеческое усмотрение может внести лишь самые незначительные изменения, поскольку эти изменения являются устойчивыми.

Все эти моменты представляются не более как аналогиями, которым противостоят глубокие различия. Рядом с бессознательным образованием социальных учреждений мы постоянно видим и сознательное создание их. Строй целых государств может внезапно испытывать коренное преобразование. Государства растут и гибнут не так, как организмы: они не подчинены неизбежно законам развития и регресса. Государства не возрождаются далее, путем смены поколений: они не могут воспроизводиться. Изобразить возникновение новых государств как процесс воспроизведения какого бы то ни было рода невозможно и при помощи самых смелых аналогий. Последователи органического учения обычно называют отвергаемые ими государственные учреждения и реформы неорганическими, и в самом этом термине уже заключается отрицание всей органической теории. Ибо в жизни организма не может произойти ничего не органического. Болезнь, уродства, истощение сил и т. д. суть органические процессы. Что только типически совершенный организм имеет право на существование, что вообще существует должное для организма, – представляются произвольными, ненаучными утверждениями.

Органическая теория по обыкновению тесно связывается с построением нормального организма, что делает ее теорией политической. Она рисует идеальный тип государства с целью оценки существующих государственных учреждений. В построении этого типа она нередко прибегает к самым произвольным утверждениям и обобщениям. Так как ясное определение органического невозможно, то это слово всегда подставляется там, где отсутствует определенность понятий. Этим объясняется и следующее, опасное для теории явление в органологической литературе: вместо того чтобы постепенно, шаг за шагом, подвигаться вперед в выяснении вопроса, органическая теория нередко высокомерно обрывает его каким-либо безапелляционным утверждением; вместо того чтобы объяснять, она довольствуется образами. Ни в каком учении мы не встречаем поэтому таких диких эксцессов субъективнейшей фантазии. У органологов отсутствует, сверх того, ясное представление о существе методологического исследования, которое они отождествляют с применением аналогии и метафор. В новейшее время они обычно прибегают к методологическим заимствованиям из области естествознания, упуская при этом из виду глубокое различие между естественным и социальным явлением и не будучи в состоянии избежать смешения «естественнонаучного» с «эмпирическим», или «точным», ошибочность которого уже выяснена выше[165 - Как само органическое учение, так и его приемы исследования держатся ложным монизмом. Ибо оперирующее при помощи эксперимента, чувственного наблюдения, меры, веса и механических приборов естествознание коренным образом отлично от социальных наук по объекту и средствам исследования, и все, что социальные науки обязаны мнимому естественнонаучному методу, представляет крайне непрочные, непрерывно меняющиеся гипотезы. «Точный» метод исследования – положительно утверждаем это – не дал социальной науке ни одного прочного положения. Что наблюдение и изучение существующего служит исходным пунктом всех социально-научных дисциплин, – впервые выяснено отнюдь не новейшим естественнонаучным методом: эта аксиома вытекает из взгляда на всю совокупность существующего как на эмпирически данное, долженствующее быть положенным в основу всякой человеческой науки. Обоснование эмпирических методов в противоположность спекулятивным ни в малейшей мере не является заслугой современной философии: Бэкон, Локк, Беркли и Юм, Декарт, Спиноза и Кант развили общие принципы опытной науки в применении ко всем ее дисциплинам.].

Так как органическая теория, оперируя преимущественно аналогиями, не в состоянии дать реального познания, то представляется более рациональным совершенно отвергнуть ее, ибо опасность ложной аналогии гораздо значительнее преимуществ правильной. Органическая теория упускает, сверх того, из виду необходимость для государства непрерывной сознательной, направленной на определенные цели, деятельности, без которой оно не может существовать ни одного момента, или, по крайней мере, она не в состоянии со своей точки зрения эту деятельность объяснить. Но наиболее энергично следует восстать против учения, предполагающего одновременное, рядом друг с другом, существование нескольких социальных организмов, каждый из которых обнимает в качестве членов тех же индивидуумов, – государства, церкви, союзов, – ибо это противоречит даже биологической аналогии, с точки зрения которой один член всегда может принадлежать только одному-единственному целому. Свободная от такого рода ошибки теория коллективного организма, заключающего в себе различные частичные организмы, также неприменима к социальным отношениям, так как невозможно указать такой высший социальный организм. Никогда нельзя рассматривать, например, церковь только как члена государства и тем менее государство – как члена церкви. Если же признать этим высшим организмом человечество, то мы пришли бы к ипостасированию человеческого рода, превзойдя в этом отношении даже схоластический реализм.

Незначительная научная ценность органической теории ясно подтверждается и ее историей, ибо понятие организма произошло из понятия механизма, т. е. целесообразного человеческого приспособления, и орган первоначально означает не что иное, как орудие. Понятие организма по своему происхождению антропоморфическое, так как сам человек первоначально рассматривается как наделенный целесообразными приспособлениями индивид[166 - Более подробные указания даны в моей System der subj. ?ff. Rechte, стр. 34 слл.]. Лишь постепенно современная наука приходит к тому выводу, что организмом является всякое живое существо и отличительный признак его заключается в таинственном явлении жизни. Познание имманентной организму телеологии, представляющей столь важный эвристический биологический принцип, достигнуто нами только по аналогии с нашими руководимыми сознанием цели действиями, ибо цель есть принцип, до которого мы доходим исключительно через посредство нашего сознания. Стремиться же к познанию человеческих отношений путем сравнения с образованием и функциями, понятными для нас лишь благодаря перенесению наших представлений на находящееся вне нас, значит прибегать, по крайней мере, к излишнему окольному пути.

Из всего этого следует, что научное мышление требует для государства иной категории, чем организм, – категории, самостоятельной и не зависимой от каких бы то ни было аналогий.

2. Государство как коллективное или союзное единство

Что государство представляет длящийся, единый союз людей и есть поэтому общность, (Gemeinwesen), – утверждалось уже издавна. Категории, через посредство которых выработалось это представление, – ????????, societas, respublica, coetus – являются все продуктом античного мышления. В древности исследуются, однако, существенно лишь цели союза; вопрос о структуре союза – если не говорить об органологических аналогиях – отступает совершенно на задний план. Средневековая теория корпорации и новейшее естественное право хотя и исходят в своих конструкциях государства из идеи общественного союза, но понимают последний исключительно юридически, вопрос же об историко-социальном субстрате государства в юридическом смысле либо вовсе не сознается, либо по крайней мере, сознается неясно. В общем, однако, естественное право мыслит людей в государстве как “unio”, т. е. объединение многих в одно единое целое[167 - У Althusius’a, Politica V, I мы встречаемся с понятием consociatio publica, у Гроция – с понятием coetus (civitas – coetus liberorum hominum juris fruendi et communis utilitatis causa consociatus). Это последнее понятие реципировано и некоторыми позднейшими авторами, напр., Boehmer’ом, н. с. стр. 184. Со времени Гоббса выдвигается идея завершенной в государстве унии отдельных индивидов, впоследствии наиболее ярко выраженная у Руссо. Contrat social создает понятие association, заключающееся в унии сочленов (I, 6). Та же идея выражена в знаменитом определении государства Канта (государство – соединение [Vereinigung] массы людей под правовыми законами, н. с. § 45). Точно так же многочисленные публицисты, говоря о государственном обществе, имеют в виду объединение массы в единое целое в форме союза. Это следует из того, что именно естественное право энергично оттеняет юридическую личность государства, и поэтому при точном разграничении юридического понятия государства от его социального субстрата по необходимости должно было бы мыслить и последний как единство.].

Идея коллективного единства, более или менее ясно выраженная, положена в основу воззрений большинства новейших государствоведов о социальной природе государства[168 - Общностью (Gemeinwesen) называют государство, напр., Albrecht, н. с. стр. 1491; Н. A. Zachariae 1, стр. 41; Н. Schulze, Einleitung, стр. 121; G. Meyer, стр. 2 слл.; Brie, стр. 3.].

Но наиболее подробно разработал теорию коллективного единства Gierke. Хотя он недостаточно отличает теорию союза от органической теории, и даже называет себя органологом, и хотя, далее, у него не совсем ясно выражена противоположность обоих методов познания государства, но его глубокие исследования корпоративного строя заключают в себе, тем не менее, выработанную теорию доюридического бытия государства. По этой теории государство является союзом, объединенным прочной организацией и длящейся целью, отличным от отдельных индивидов единством, которое несмотря на то существует только во множестве индивидов и через посредство этого множества[169 - Ср., в частности, его глубоко содержательные выводы в Die Genossenschafts-theorie und die deutsche Rechtssprechung, далее Deutsches Privatrecht, I, 1895, стр. 456 слл. В соответствии с его основным органологическим воззрением Gierke мыслит социальный субстрат государства как реальную коллективную или союзную личность. Так как, однако, юридическая личность этого коллективного лица возникает у него, как и в отношении отдельного индивида, лишь в силу правоположения (ср. Privatrecht, стр. 471) и право поэтому может свободно предоставлять и отказывать таким союзам в квалификации их как юридических лиц, то мы и по Gierke приходим к признанию государства двойственной личностью – реальным коллективным и юридическим лицом. Этой неясности, которую следует отнести на счет органической теории, можно избегнуть, заменив понятие союзного лица единственно допустимым с гносеологической точки зрения, понятием союзного единства. С Gierke принципиально сходится Regelsberger Pandekten I, 1893, стр. 289 слл., который, однако (стр. 303), точнее обозначает социальный субстрат этого единства как союз лиц (Personenverein). К учению о двойственной личности государства примыкает и Rehm, Staatslehre, стр. 159 слл.]. Затем различие между общностью и юридическим лицом ясно проведено у Bernatzik’а, признающего общность возможным субстратом юридического лица[170 - Ср. его правильные выводы в Kritische Studien ?ber den Begriff der juristischen Person, Arch. f. ?ff. Recht V, стр. 242 слл. Далее Bernatzik вполне убедительно доказал (стр. 275 слл.), что все приемлемые элементы органической теории заключаются в теории общности.]. Далее, Haenel отличает государство как корпоративный союз от государства как юридического лица[171 - Н. с. I, стр. 81 слл. Выражение «корпоративный» вместо «коллективный» для не юридического субстрата государства следует, впрочем, признать неточным.]. Единство корпоративного союза имеет, по Haenel’ю, особый характер. «Оно состоит только в том, что множество человеческих индивидов духовно связаны общей целью и эта духовная связь, которая сама по себе служит лишь выражением тождественного содержания воли участников, приобретает реальность через посредство воли руководящих органов и подчиняющихся членов». Исследуя, далее, реальное единство корпоративного союза, его свойство как реального организма, Haenel признает, что это целое и этот организм существует лишь в сфере духовных, этически определенных потенциальностей, именно человеческих индивидов, которые всегда могут лишь психически воздействовать друг на друга и объединяться. Этот своеобразный вид объединения, не могущий быть объясненным биологически-физиологическими аналогиями, должен быть признан не менее реальным, чем объединение биологически-физиологическое. Haenel, – из всех рассматриваемых здесь авторов наиболее подробно останавливающийся на гносеологической стороне вопроса, – отвергает также попытку обосновать реальное единство на общем духе или иной подобной абстракции как выходящую за пределы познаваемого[172 - Н. с. стр. 101, 102; тем поразительнее, что Haenel в учении о юридической личности государства вновь возвращается к старой теории фикции, ср. стр. 106 слл.].

Все приверженцы этой общественной теории – как это и не может быть иначе – конструируют государство как сущность. Ибо всякое реальное единство мы, в силу законов нашего мышления, необходимо должны субстанциировать. Такое субстанциирование ведет к правильному познанию, поскольку только при этом субстрат, который мы постулируем как основу отношений отдельных членов социального единства, не мыслится нами как чувственный объект. Требуя для союзного единства единого носителя, индивида, мы не прибегаем к фикциии и даже к абстрагированию от фактически данного, а применяем необходимую по законам нашего мышления для синтеза явлений категорию, гносеологически оправдываемую, поскольку мы не приписываем познанному таким образом трансцендентной реальности[173 - О понятии вещности как формы синтеза ср. Sigwart, II, стр. 113 слл.; о применении этого понятия к коллективностям целым дает правильные указания Kistiakowski, стр. 126 слл.]. Эти единства, по необходимости мыслимые как сущности, так же принадлежат к нашему субъективному миру, как краски и тоны. В основу же нашего мира действий, в котором государство занимает определенное место, мы можем класть лишь субъективные состояния нашего сознания, а не объективную реальность вещей, доступную нашему познанию лишь в узких пределах. Наука должна выяснить относительность этого способа познавания[174 - Kistiakowski, стр. 144, правильно замечает: «Субстанция общества заключается в индивидах и их общей психической жизни. Допустить какую-либо иную субстанцию и душу общества – мы не имеем никакого основания».], но не отвергнуть его, что значило бы требовать невозможного.

Теория коллективного, или союзного, единства объясняет единство государства во множестве его членов, отношение его органов к целому и к частям, вечность бытия государства, не прерываемого последовательной сменой поколений. С точки зрения этой теории можно, не впадая в противоречия, понять как естественный процесс возникновения и преобразования государства, так и сознательно производимые в нем перевороты. Она – не политическая, а чисто научная теория, свободная, если соответственно формулировать ее, от ошибок остальных теорий. Она, однако, дает лишь родовое понятие, под которое должно быть подведено государство. Ибо союзными единствами являются не только государства, но и многочисленные социальные образования в государстве. В чем заключается своеобразная природа государственного союза, – мы рассмотрим в другом месте; здесь мы хотели предварительно только вкратце рассмотреть различные основные категории, к которым сводилось государство.

В. Юридические учения о государстве. Государство как правовое понятие