Торжество смерти

– Он перестал плакать.

– Бедное создание! Он спит?

– Он перестал плакать.

– Внеси теперь люльку в комнату. Становится сыро. Мы поможем тебе, Либерата.

– Бедное создание! Он спит?

– Он похож на мертвого. Он больше не шевелится.

– Внеси люльку в комнату. Ты разве не слышишь, что мы говорим тебе, Либерата?

– Она сошла с ума.

– Где у тебя свечка? Сейчас вернется Джузеппе. У тебя разве нет свечи? Вот сейчас вернется Джузеппе с работы.

– Она сошла с ума. Она не говорит ни слова.

– Мы уходим. Прощайте.

– Бедное измученное существо! Оно спит?

– Спит, спит… Оно больше не мучается.

– Господь наш Иисус Христос, спаси его!

– Благослови нас, Господи!

– Пойдемте, пойдемте. Спокойной ночи.

– Прощайте!

– Прощайте!

3

Собака не переставала лаять в оливковой роще, когда Ипполита и Джиорджио шли по тропинке к дому Кандии. Узнав их, собака замолчала и, весело прыгая, подбежала к ним.

– О, да это Джиардино! – воскликнула Ипполита, наклоняясь погладить бедное худое животное, к которому она успела уже привязаться. – Он звал нас. Уже поздно…

Луна медленно поднималась на тихом небе, предшествуемая волной света, постепенно заливавшей небесную лазурь. Все звуки затихали под ее мирным светом, и внезапное прекращение всякого шума произвело на Джиорджио, объятого невыразимой тоской, впечатление чего-то необычайного, почти сверхъестественного.

– Остановись-ка на минуту, – сказал он, удерживая Ипполиту.

Он стал прислушиваться.

– Что ты слышишь?

– Мне казалось…

И они оба оглянулись в сторону дома, скрытого за оливковой рощей.

Но тишина нарушалась только ровным и тихим плеском моря в маленькой бухте, у подножия холма. Кузнечик прорезал воздух над их головой с таким шумом, точно алмазом резали стеклянную пластинку.

– Как ты думаешь, не умер ли ребенок? – спросил Джиорджио, не скрывая своего волнения. – Он перестал плакать.

– Правда, – сказала Ипполита. – Ты думаешь, что он уже умер?

Джиорджио ничего не ответил, и они пошли дальше по серебристой оливковой роще.

– Ты хорошо разглядела мать? – спросил он опять после минутного молчания под впечатлением мрачного образа.

– Боже мой! Боже мой!

– А эта старуха, дотронувшаяся до твоей руки… Какой голос! Какие глаза!

В его словах звучал испуг и какая-то странная тоска, Щемившая ему сердце, точно он получил от недавнего зрелища ужасное откровение, и жизнь представилась ему сегодня в новом таинственном свете, нанеся ему жестокие удары, оставившие неизгладимые следы.

– Знаешь, когда я вошел в дом, за дверью лежало дохлое животное. Оно, очевидно, уже наполовину разложилось. Невозможно было дышать из-за отвратительного запаха.

– Да что ты?

– Это была кошка или собака, я хорошенько не знаю… Там было плохо видно.

– Ты уверен в этом?

– Да, да, несомненно, это было дохлое животное… Какой запах!..

И дрожь отвращения пробежала по его телу при этом воспоминании.

– Но чем же это объяснить? – спросила Ипполита, которой передавались его тоска и отвращение.

– Почем знать!

Собака залаяла. Они дошли до дома. Кандия ждала их; стол был уже накрыт под дубом.

– Как поздно, синьора! – воскликнула женщина, приветливо улыбаясь. – Откуда ты? Что ты мне дашь, если я отгадала, где ты была? Ты ходила навестить ребенка Либераты Маннеллы… Sabato sia, Gesu.

Когда Джиорджио с Ипполитой уселись за стол, Кандия опять подошла к ним и начала с любопытством расспрашивать их.

– Ты видела его, синьора? Ему ничего не помогает. Чего только не делал отец с матерью, чтобы спасти его! Чего только они не делали!

Она стала рассказывать обо всех их страданиях. Мать заклинала злых духов много раз, звала священника и он произносил над ребенком слова из Евангелия, покрыв его головку концом епитрахили. Она подвесила к потолку восковой крест, освященный в день Воскресения Христова, окропила святой водой петли ставень и прочитала три раза вслух Credo, завязала в тряпочку горсть соли и повесила ее на шею умирающему ребенку. Отец проделал семь ночей, т. е. в течение семи ночей просидел в темноте перед зажженным фонарем, покрытым котелком, прислушиваясь к малейшему шуму и готовясь напасть на злого духа, чтобы ранить его. Достаточно было бы одного укола булавкой, чтобы сделать духа видимым для глаза человеческого! Но семь ночей не принесли никакой пользы; ребенок таял и угасал с каждым часом. Наконец отец в отчаянии убил собаку и положил труп за дверью по совету одной знахарки. Злой дух не мог бы войти в дом, не пересчитав предварительно всех волосков на трупе животного…

– Слышишь? – сказал Джиорджио, обращаясь к Ипполите.

Они перестали есть от волнения. Сердца их сжимались от сострадания и тоски под тяжелым впечатлением мрака невежества, окружавшего их праздную бесполезную любовь.