Забыть Миссанрею

И отключилась.

– Ресторан? – отец все слышал. – Мы идем в ресторан? Надо принарядиться! Пошли, подберем тебе чего-нибудь…

Через час они сидели в отдельном кабинете ресторана «Белый Свет» за общим столиком. Недовольной была только Ареня. Сестра училась на последнем курсе колледжа Управления и Механики, в свободное время подрабатывая дизайнеркой, и вызов матери отвлек ее от работы. Словно желая показать, что она – занятая женщина, Ареня на салфетке набрасывала какие-то схемы.

Мать любовалась сыном, ощупывая его цепким взглядом. Смущенный ее пристальным вниманием, Ренн почти ничего не ел и не пил. Мать так редко замечала, что у нее есть сын. Всю любовь и внимание она отдала старшей дочери. Арене прощалось многое. Например, Ренн, вздумай что-то черкать на салфетках, уже давно получил бы выговор.

– Красавец! – изрекла мать. – И отличник к тому же.

– И спортсмен, дорогая, – поддакнул отец.

– Ну, спорт это так… мелочи жизни! – отмахнулась мать. – Ты ведь уже строил по этому поводу какие-то планы?

– Н-нет, – он слегка опешил от такого напора. – То есть, думал, но… не совсем. Понимаешь, я…не уверен, но мне кажется…

– Кажется… не уверен…Что за мямля!

Отец под столом слегка толкнул сына ногой. Мол, не молчи!

– Прости, мам…– он опустил глаза в тарелку. Раз мать спрашивает сама, значит, можно говорить. – Просто я… если ты не против… я хотел заняться спортом…профессионально.

– Что? – мать подалась вперед, налегая грудью на стол. – Что ты сказал? Профессионально? Это как?

– Ну… ты же знаешь, у меня в школе были лучшие результаты по пятиборью. Тренерка меня рекомендовала в сборную… Летом мы должны были поехать в спортивный лагерь и по итогам сданных зачетов будет известно, – его не перебивали, и он говорил уверенно, в глубине души надеясь, что мать согласится. – Уже через год, если все будет хорошо, я войду в состав сборной и…

– Нет.

Сказано было негромко, но так холодно, что у Ренна язык примерз к нёбу.

– Нет. Спорт, это хорошо для общего развития, но это не занятие для мужчины. Так, развлечение в свободное время. Подумай, чем ты хочешь заниматься кроме этого?

От него требовался ответ, но расстроенный Ренн покачал головой:

– Я… я больше ничего не…

– Не придумал? Не умеешь? Это не страшно. У тебя есть мать. Я уже все решила. Ты пока еще несовершеннолетний и, – она посмотрела на отца в упор, – живешь в родной семье. Значит, только твоя семья решает, кем тебе быть. И я решила, – она хлопнула ладонью по столу, – никакого спорта! И слушать ничего не хочу!

– Но почему? Тебе же всегда нравилось, когда я выступал и…

– В школе, потому что этого требовала система образования. Но ты получил аттестат, со школой покончено. И это значит, что пора прощаться с детством и начинать взрослую жизнь. Я нашла для тебя отличную работу. Ты красивый парень, тебе не пришлось даже делать пластику, как многим другим мальчишкам, – мать дотянулась, крепко схватила Ренна за подбородок, повернула туда-сюда, любуясь сначала одним профилем, а потом другим. – Я даже не думала, что у меня вырастет такой красивый мальчишка… Посмотреть на твоего отца… Да, можно сказать, что нам с тобой повезло. Работа, которая тебя ждет, вполне непыльная, легкая. И карьеру быстро сделаешь. Немного подучиться – и быстро пойдешь в гору.

– Но мам, а как же…

– Забудь. Я сказала – забудь! И все!

И он забыл. Заставил себя забыть. И с тех пор, по сути, только и делал, что забывал. Родителей. Дом. Родину.

ГЛАВА 2.

Да, вот так они и начались – будни в Военно-полицейской Академии.

Каждое утро начиналось с одного и того же – пронзительного свистка будильника. Не проходило и пяти секунд – тело только-только успевало среагировать на резкий звук – как раздавался вопль одного из дежурных стартов:

– Па-а-адъем!

Команда звучала чисто формально – как правило, большинство курсантов к тому времени уже были на ногах и шарили на стуле в поисках личных вещей. Дежурный строевым шагом проходил из конца в конец казармы, и надо было успеть одеться до того, как он, дойдя до конца, развернется и проследует в обратном направлении. В тот самый миг, когда он останавливался у дверей, на пороге возникал подтянутый, одетый с иголочки кептен Антрацит, и раздавалась новая команда:

– Смирно!

По этому слову все были обязаны замереть – одет или не одет, уже не важно. Ты {должен был} застыть по стойке «смирно», ноги на ширине плеч, руки за спиной. Антрацит проходил вдоль строя курсантов, замечая все.

– Носки, – коротко бросал он. – Ремень… Прическа… Ремень… рубашка…Руки…Как стоишь? Опять?

– Так точно, – Ренн смотрел мимо капитана в противоположную стену.

– Тебе что, учиться надоело? – кептен остановился – как останавливался почти каждый день. – Домой захотел? На гражданку?

– Никак нет, – Ренн по-прежнему буравил взглядом стену.

– Как стоишь? Где руки?

Руки у Ренна всегда были по швам. Заставить себя спрятать их за спину он не мог.

– Встать по форме. Живо!

Кисти медленно поползли вдоль тела за спину. Там пальцы правой руки обхватили запястье левой. Строго по уставу.

– Вот то-то. Учишь вас, болванов, учишь… – кептен Антрацит продолжал утренний обход, и Ренн почти всегда практически сразу, как только наставник отходил от него, незаметно расцеплял руки.

После утренней поверки была зарядка. Как всегда – сперва короткий марш-бросик к одному из спортивных комплексов, где курсанты выполняли простой набор упражнений, после чего тоже бегом торопились в душ и столовую. Затем начинались занятия. До полудня шла сплошь теория – история, для приезжих вангейский язык, для местных – диалектные наречия, потом тактика, стратегия, математика, кибернетика, юриспруденция, медицина. Знаниями курсантов пичкали с таким упорством, словно хотели за три года заставить их пройти пятилетний курс наук.

В полдень – короткий отдых и второй завтрак, после чего наступало время спортивных занятий. Многочисленные тренировки, рукопашный бой, плавание, стрельба, бесконечные полосы препятствий, силовые упражнения, и так – до обеда, который подавали в четыре часа. После ужина – еще два часа занятий, теперь уже самоподготовка и дополнительные курсы. В семь часов – ужин и свободное время, большую часть которого курсанты тратили на выполнение домашних заданий. Весьма немногие отводили это время на отдых и общение и не только потому, что таких счастливчиков не было. Просто курсанты выматывались так, что больше всего на свете хотелось спать.

Такой темп выдерживали не все. За первый месяц группу покинули шесть человек. Один получил травму на тренировке, у двоих случился нервный срыв, еще двое подали рапорт о переводе в другие группы и на другие факультеты, и один вообще забрал документы, сообщив, что такая учеба слишком тяжела, чтобы ее выносить. Итого в начале второго месяца из тридцати осталось лишь двадцать четыре человека, не считая тех, кого выгнали-таки после памятного всем ночного марш-броска.

Лейа была в числе тех, кто остался. Девушка упрямо цеплялась за шанс стать «звездной кошкой», хотя чуть ли не каждый вечер выдерживала словесные баталии с родителями, которые спали и видели вернуть блудную дочь в лоно семьи.

– Милая моя, – лицо матери на крохотном экранчике видеофона слегка дрожало – специальные глушилки блокировали дальнюю связь, – может быть, хватит? Ты уже доказала нам, что девушка волевая, целеустремленная, сильная и умеешь держать слово. Мы прониклись, дорогая! Мы тебе верим…

– А раз верите, то почему не оставите в покое? – огрызнулась Лейа. – Мы живем в свободной стране. У меня, между прочим, те же права, что и у мужчин! Разве не так?

– Так, но у тебя есть обязанности, которых у мужчин не может быть по определению. Ты женщина! Будущая мать!

– Мам, не начинай! Я хочу быть «звездной кошкой», и я ею буду. Как тетя Гнейса. Она дослужилась до кептена и…

– Она дослужилась до кептена и всю жизнь была одинокой! – в голосе матери зазвенели истеричные нотки. – Я не желаю для своей дочери такой судьбы!

– Мам, для двух своих сыновей ты такую судьбу почему-то желаешь…