Три поколения. Художественная автобиография (первая половина ХХ века)

Скоро экипаж въехал во двор имения. Управляющий указал Якову на скамейку:

– Посиди, их сиятельство сейчас приедут. Гурты осматривает.

Яков от нечего делать разглядывал двор. Но вот в ворота въехал всадник. Ловко соскочил с коня и бросил поводья конюху. Яков забыл посмотреть на того, кто приехал, он залюбовался конём. Это было какое-то произведение искусства. Сколько грации в каждом движении. Малейший изгиб тела обнаруживал новую красоту. Можно было любоваться калейдоскопичностью его прекрасных движений.

Только когда управляющий толкнул Якова в плечо, тот увидел перед собой человека, одетого в изящный костюм. В человеке, как и в его коне, тоже чувствовалась порода: стройный корпус тела, холёное лицо, нежная кожа, плавные красивые движения – всё это сочеталось в одно целое и забирало человека под своё влияние.

– Что, паренек, растерялся?

– Да, нет, ваше сиятельство. На красоту вашей лошади загляделся, простите. Даже вас не заметил. Первый раз такую красоту вижу.

– А что, красив мой Буцефал? Прохор, подведи коня. Вот, возьми его за повод.

Яков протянул руку к поводу, но глаза коня вдруг загорелись злобным огнём, ноздри раздулись, всё тело задрожало от оскорбления.

– Видишь, как он горд. А от этого ещё красивее становится. Трудно такую гордость покорить.

– Били его мало, да кормили хорошо, вот и гордости много. Любую тварь битьём да работой изнурить можно, ваше сиятельство.

– Не за эти ли слова тебя сюда выслали?

– Нет, ваше сиятельство, я сам пришёл сюда, сам и дальше пойду искать лучшего.

– Ну, а здесь что тебе надобно?

– Да вот, ваш управляющий привёз. Сказывали, что работа есть.

– Ну, пойдём.

Граф привел Якова в большую комнату и показал на шкафы, уставленные книгами.

– Вот, видишь шкафы? Отремонтировать надо и такие же новые сделать. Сможешь?

– Постараюсь, ваше сиятельство.

Яков горячо взялся за дело. Тонкая работа увлекла его. Шла она у него быстро. Граф был доволен.

Однажды граф заглянул в библиотеку и увидел, что Яков сидит на верстаке, углубившись в чтение. Не заметил он графа, книга целиком захватила его. Граф увидел, что Яков читает книгу Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра».

– Пан понимает, что тут написано?

– Нет, ваше сиятельство, не понимаю.

– Так ты бы взял вон сказки.

– Не в этом дело. Смысл книги я понимаю, но не понимаю, как можно в книге писать такое. Книга хорошему учить должна, людей добрыми делать, дикость-зверство уничтожать, а здесь что сказано-то: дал мне бог силу, так все для тебя не люди. Или эта книга не для нас писана, а в секрете таится, для тех, кто людям жизни не даёт?

– Ах, вот ты о чём. Да, дружок, трудно понять это нормальному человеку. Эту книгу сумасшедший писал, но кажется, умные люди его больше слушают, чем Льва Толстого.

– А мне кажется, что граф Толстой в другую крайность впадает. Он дорогу расчищает вот этим белокурым бестиям, сверхчеловекам. А душа-то у всех одинакова. Всем воли да жизни хочется. Красоты, жизни да радости. Вот господин Некрасов разве не правильно пишет?

Так разговорились граф и столяр. Темно стало в комнате, перешли в кабинет. На прощание граф дал Якову несколько книг и разрешил ему пользоваться библиотекой. В библиотеке графа Яков впервые узнал про словарь иностранных слов и энциклопедию – ключ к пониманию книг.

Частенько Яков оставался у графа, и они обсуждали прочитанное. Яков показал графу свою тетрадь, в которую он выписывал лучшие стихотворения и афоризмы, наивные по содержанию, но полные горячей веры в лучшее:

Иди к обиженным,
Иди к униженным,
По их стопам.
Где горе слышатся,
Где тяжко дышится,
Будь первым там.

Или:

Вода стоячая гниёт,
Железо ржавеет без дела,
И так же пропадёт и тот,
Чью душу лень и праздность съела.

Или:

Наш век – амбар ростовщика,
Куда всё сложено,
Что ветхое и гнило.
Собрало времени рука
И в кучу ветхую сложила.
Какой здесь понабросан хлам?
Добра и зла увидишь кучу.
То здесь валяются, то там:
Куски стыда, обрывки чести,
Клочки весёлости былой,
Продажных мнений вороха
И слова честного крупица,
А где-то там, в сыром углу
Кусочек правды на полу
Лежит, завернутый в обмане.

Несчастливое число

Обе комнаты квартиры Клавдя держала в чистоте. Всё было убрано просто, но с любовью к cвоему гнёздышку. Бедность и нужда упорным трудом не допускались в дом Якова. А веселья и счастья было достаточно. Клавдя получила чудесный подарок, о котором она раньше не имела даже представления – швейную машину «Зингер», а полсотни открыток с рисунками Самокиш-Судковской украсили стены комнаты. Клавдя шила распашонки и пелёнки для ребёнка, и тоскливые вятские песни звучали теперь как-то бодрее и счастливее. Иногда Яков выполнял работу дома, и песни становились ещё веселее. Их слова и мотив только подчеркивали их тихое счастье. Клавдя запевала, а Яков подхватывал:

Невелицка птицка-ластоцка
С моря на море перелетывала,
И садилась птицка-ластоцка
Осреди моря на белый камешек,
А со камушка на желтый песоцек.
Она слушала-слушивала,
Говорила-приговаривала:
Не кукует ли кукушка во бору,