Сборник романов и повестей

Подумал про себя: – ни к чему! Ты и так сделала больше, чем могла! —

Мы шли по нашей улице, как три года тому назад.

Она спросила:

– Чем занимаешься?

– Юродствую. – Мне хотелось ее дурачить.

– Опять новая идея?

– Да. Я «Иисус Христос». Я давно пришел, но этого никто и не заметил!..

У Елены огромные, удивленные глаза.

Мы стояли в ее подъезде. Она вдруг оборвала излияние моей «новой, большой мессианской теории» и потянулась ко мне губами. Мы долго целовались. Кто сказал, что целоваться в подъезде пошло? Вздор! Какое упоительное занятие!

Когда расцепились губы и руки, она сказала:

– Ты ни разу не целовал меня!

Я пожал плечами. В начале знакомства, практически не умел этого. Скромно чмокал Л. в щечку. Тренированность пришла на пару лет позже. Я прошел основательную «школу любви» и системный тренинг, но я не имел во все это время, постоянной девушки. Этот период, частично, наложился на отношения с Л. Но не задел ее. Так уж вышло, что в подсознании, она длительное время, числилась, той самой «постоянной», или точнее «дискретной» девушкой…

Мы еще долго целовались. Отчаянно, страстно.

Потом она сказала: – мне пора.

Крайний раз поцеловал ее, еле отцепился. Мы разошлись. Я уносил с собой ощущение ее полных губ с запахом кофе.

– Май литл пони, – грустно подумал я.

10. Призывной пункт.

А утром, одевшись похуже, поцеловав сонную племянницу, с похмелившимися друзьями и родственниками я отправился в военкомат.

С районного военного комиссариата, переправили автобус бухих призывников, в центральный. По дороге, меня оболванили по «конвейеру». Я не узнавал сам себя, разглядывая в зеркале.

До ночи просидел на областном пункте, совершенно смирившийся и успокоенный.

Я вспоминал ее поцелуи, и мне казалось, что мир сместился в какое-то теплое, светлое измерение. Во мне появилось непонятное равновесие и никакие унизительные медкомиссии, подозрительно заглядывающие в анус, умные прапорщики, мудрые майоры, не могли меня растормозить и вывести из этого солнечного анабиоза. Спокойствие, гигиенической оболочкой, прикрыло мою психику. Ненадолго, но в самый необходимый момент. Её поцелуи…

11. Краткосрочный отпуск.

Через год меня отпустили в краткосрочный отпуск. Я сразу же бросился к Ленке. Дома не застал – она была на соревнованиях. Все опустилось во мне – хоть обратно возвращайся в казарму!

Я пил с друзьями 3 дня. Допился.

Один раз: начинали под Чулковским мостом, а потом я обнаружил себя стоящим в очереди за пивом в поселке Плеханово, в 5 километрах от моста.

Она приехала только через пять дней!

Мне была назначена явка.

Л. разговаривала со мной, не выходя, из ванной, параллельно и неотрывно, стирая кроссовки.

Это был мой самый честный поступок, в отношении нее!

Я позвал ее замуж. Давно все передумал в армии. Не кривя душой, понимая, насколько сильно люблю ее.

А она была владелец ситуации. Поучительно выговаривала мне, что я не смогу обеспечить ее потребностей, что я дурно одеваюсь, дурно воспитан, да и вообще безнравственный и подозрительный типок. Она пыталась спрятать, проглотить, пустозвонные прогалы нервозной зевоты. У меня перед прыжками, обычно так бывало…

Курьёзное бл..ь, «предложение»!!! Отведи, любого, от такого…

Шел домой и неистово ругал её всяко-разно:

– Предводитель красных флажков, повелитель комсомольских значков, сборщик профсоюзной мзды!

Но это не помогало.

Я ушел оплеванный, затюканный. Самые теплые мечты, нежно прикрытые, тонкой корочкой, вдруг оказались, заваленными кучей мусора. В середине мая грянул лютый мороз. Снег выпал на свежую зеленую травку. Я заледенел.

Разбитый и замороженный возвращался в часть. В поезде, вдруг, вспомнил простенькую, дворовую песню, (Мельников, обычно, называл такие «самодельными»), которую красиво пел в беседке п/л «Березка» колхозный гитарист:

– Моя любимая, приди ко мне, ты признайся мне,

сердце мне своим согрей,

– Я хочу тебя ласкать и целовать, на коленях у себя держать,

– Я хочу тебя ласкать и целовать, но не могу даже рукой достать!..

Я грыз железнодорожный матрас и макал, подушку без наволочки, в море своих слез, растекающихся по полке дешевого плацкарта…

В июле написал ей прегадкое письмо. Хотел совсем отсечь от себя эту «болячку».

Через полгода – другое. Просил прощения за предыдущее послание!

Недавно прочитал их. Бусова, зачем-то, сохраняла их все эти годы!? Любезно предоставила эти раритеты, моей наивной и бесхитростной любви. Простенькие письма из СА, в конвертах без марки. На желтоватых листках в клетку – последовательное описание всех событий, происходящих со мной. Никакого самолюбования. Из всей пачки, только два, слегка литературны. Первое – как ходил, в самое первое свое увольнение в город и второе, как из больницы бегал в «самоволку» на море. Второе, частично, присутствует в рассказе «Катюшечка». Но написано по памяти, этого письма я не помнил, а увидел недавно в этом письме.

А вот и «ругачее июльское послание».

Ух-ты! Какой ухабистый психодром! Вверх-вниз, вправо-влево! Все вперемешку: чувства, обида, злоба и религия! Боль, глупость, безысходность – фонтанируют!!

Похоже, что у меня, от любви и бессилия, что-либо изменить, ехала крыша!!!

А ее письма я сжег. Без сожаления. Они несли только безнадегу и боль. Мне запрещалось инициировать чувства, то есть любить!

Надо же – такое написать солдату!