Быль и небылицы или фантастика реальности и реальность фантастики

Получив приказ на ликвидацию, робот открыл в днище корабля люк. Наводящийся визиром боевой луч пробежал по хвойным деревьям, перескочил через кустарник и вышел на Цель. Ударил. Но впустую – перед ним была мощная био-заградительная стена. Не в силах ее преодолеть, луч сломался, разлетелся на мелкие куски, потерял силу и зарылся в землю.

Эксперимент не удался. Звездолет-робот оставил планету «Z» и вернулся на свою базу.

Консервная банка

Маришенька, милая, здравствуй! Прости, что долго не писала и даже не ответила на твое письмо, полученное еще на Корабле. А теперь не знаю, когда увидишь ты эту мою писанину. Дело в том, что наш астро-геологический отряд на этой проклятой неприютной планете попал в беду – произошел мощный тектонический сброс, из-за которого мы оказались на межгорной впадине отрезанными от всего мира. Конечно, нас ищут, но когда найдут? Вопрос.

Вот уже несколько дней, как у нас совсем кончились продукты (вплоть до самой последней консервной банки). И мы, как древние люди докосмической эры, перешли на «подножный корм» – обзавелись всякими кастрюлями, ведрами (смех один), варим пищу на кострах, подобно геологам какого-нибудь ХХ или ХХI века (у них это почему-то считалось «романтикой»).

Но и подножного корма здесь очень мало. Ребята каждый день ходят на промысел, но пока с очень слабоватыми результатами. Варим так называемый «бульон» – вода с капсулами омлета и маргарина, несколько пачек еще осталось. Добавляем в него жирные шишки с местных деревьев, смолистые и противные. Стараемся поменьше двигаться, больше лежим в спальных мешках и в палатке. Все отощали, представь себе, даже я. Меня уже, как раньше, не назовешь «Валена – пончик». Ничего у меня уже нигде не осталось, даже лифчик обвисает.

Произошло одно неприятное и поначалу очень загадочное событие, сначала сильно испортившее мне настроение. Расскажу. Начну с того, что в очередной раз я отправилась в ближнюю низинку, плотно обросшую густым жестким кустарником. Все я надеялась найти какие-нибудь съедобные травы (может быть, что-то вроде нашего шпината или щавеля).

Медленно пробиралась сквозь густые заросли, внимательно глядя себе под ноги. И вдруг вздрогнула от неожиданности: передо мной в траве что-то блеснуло. Банка мясных консервов! Не веря глазам, я нагнулась и подняла ее.

Но, увы, она оказалась совершенно пустой. Я хотела было поддать ее ногой, но вдруг задумалась. Что за чудо, откуда здесь эта банка? Когда мы выходили с Базы, у нас было таких четыре. Я хорошо помнила, что они давно опорожнены. А эта откуда? Я более внимательно заглянула внутрь – ба, да она совсем свежая, чистая, даже крышка не потемнела, не поржавела. Сомнений быть не могло – она опорожнена совсем недавно.

Я схватила банку и поспешила к лагерю. Пробежав немного, запыхалась и остановилась. Присела на траву передохнуть и вдруг задумалась. Надо ли спешить? Если есть улика, значит, кто-то обвиняется. Но кто? Раз уж этот «кто-то» мог скрыть от всех какую-то еду и слопать все в одиночку, то он сам в этом не признается. И проклятая банка станет между нами предметом подозрения, недоверия. Надо ли это? Банку нашла я и обязана все выяснить сама, никого к этому не привлекать. Подумав так и решив ничего ребятам не говорить, я бросила банку обратно в траву, заметила место и ушла.

И тут начались мои бесконечные мучения, раздумья, гаданья. Вот нас пятеро попавших в беду, затерянных на чужой планете. Кто-то один оказался подлецом? Кто? Пару дней я жевала мозги, подозревала то одного, то другого, судила, рядила. Никого обвинить у меня не получалось. Наконец не выдержала и решила «взять быка за рога». В его роли оказался стажер Эдик, с которым мы у костра как-то остались вдвоем, когда остальные ушли в палатку.

Под предлогом показать ягоды, которые, якобы, нашла и сомневалась в их съедобности, я потащила его на ту кустарником заросшую низинку.

– Смотри, что я нашла!

Эд безразлично посмотрел на банку, повертел ее в руках, а потом, сильно размахнувшись, запустил ее по дуге.

– Ты что ничего не понял? – обиделась я, – ведь банка новая, даже не поржавела, ее совсем недавно кто-то уел.

Эдик посмотрел на меня с удивлением, потом губы его поползли к ушам и он дико захохотал.

– Ну, Валена, ну, Шерлок-Холмс. Во даешь! Это же Лешка, комик, на днях кухарничал, бросил банку в ведро с бульоном: «для мясного духу, – говорит, – ножом все ведь не выковырнули». Я его потом ругал, что получилось наоборот – банка жиром от шишек покрылась. Поэтому и не поржавела.

А что я, дуреха, могла сказать?

Ура, ура! Слышу за нами верт прилетел, бегу вещи собирать… Пока, пока!

Близнец или клон?

Сегодняшний день был особенным, это был его (их) День рождения. Когда-то, чуть ли не полвека назад, он отмечался прибавлением по именинной свечке каждый год. Они тогда с Митей вперегонки неслись к праздничному столу, изо всех своих мальчишеских сил старались передуть друг друга, весело гасили эти знаки своего взросления.

Но после того, как их число достигло 12, прибавление прекратилось, и традиционный торт «Ленинградский» стал удовлетворяться только двумя свечами. И давно уже он в одиночестве протыкал ими карамельную корку песочного коржа.

Сегодня вечером, он, старый никому не нужный вдовец, как обычно, в полном одиночестве задует эти два тонкие сиротливые огоньки – печальную память об истекшем времени, растаявших надеждах, об ушедших близких. В прошлом осталось даже былое волонтерство в его Институте, где он проработал более 30 лет.

Почему-то перед глазами, как и в постоянно повторявшихся снах, возник ушедший из жизни брат Митя, еще тот, давнишний – щуплый коренастый мальчик, его двойник, его двойняшка, его близнец.

Они были очень похожи друг на друга: по росту и ширине плеч, по соломенному цвету волнистых волос и зеленовато-синих глаз, по неуклюжей какой-то лопоногой походке и даже по имени – оба были в паспорте Дмитриями. Хотя характером, способностями и предпочтениями сильно отличались. Практичного Диму больше интересовали иксы с игреками и вирусы с бактериями, а романтичного Митю – стихи с метафорами и ямбы с хореями.

Все годы их детства они были неразлучны, вместе ходили в школу, на волейбольную площадку, на каток, сидели за одной партой и подсказывали друг другу на экзаменах по алгебре и литературе. Пока не произошла та ужасная автомобильная катастрофа, когда Мити не стало.

Вдруг зазвонил телефон. «Кто это? – удивился Дима, давно отвыкший от телефонных призывов. – Кому я еще могу быть нужен?»

Оказалось, что это Кацев, бывший его ученик, ставший теперь в их Институте заведующим лабораторией.

– Поздравляю, Дмитрий Натанович, с днем рождения, – сказал тот бодрым голосом. – Большое спасибо вам за помощь в применении хромосомной теории наследственности, очень она нам помогает. – Кацев помолчал немного потом проглотил хитринку и добавил: – Но мы без вас и кое-какие другие дела продвигаем. Одно из них вы можете сегодня увидеть у себя дома. Пусть он будет для вас подарком-сюрпризом.

– Спасибо, спасибо, – поблагодарил Дима, закрыл телефон, постоял в задумчивости, вспоминая свои последние перед уходом на пенсию опыты по генетике, и пошел на кухню. По дороге он в коридоре бросил невзначай взгляд в настенное зеркало. Под тусклым светом бра в нем возникла его старая помятая физиономия с заёмом редких волос на лысине, с темными мешками под глазами и плохо выбритыми щеками.

Но что это еще за чудо? Его лик был в зеркале не один. Чуть поодаль в полутьме виднелся еще такой же, тоже димин. «Какая-то чертовщина, – сказал он себе. – Наверно, это от утомления двоится в глазах».

Он закрыл их, подождал минуту потом снова открыл. Ничего в зеркале не изменилось – его портретов по прежнему было два. Дима замотал головой – влево, вправо, вверх, вниз. Но к удивлению увидел, что второе его отражение этих кивков не повторяет и остается неподвижным. Он показал зеркалу свой профиль, помахал несколько раз руками. Результат был тот же.

Мысли-догадки роем взвились в его голове: «Так, что, может быть, это тот самый подарок к дню рождения, о котором говорил Кацев, – спросил он себя. – Ну, и молодцы, ребята, наконец-то, достигли, смогли, сработали… Вот здорово, вот спасибо!».

Он повернулся к своему клону, к своей копии

– Митя, Митя! – закричал он. – Братанчик, дорогой! – В мгновенном порыве он бросился к нему, протянул руки – быстрее обнять, поцеловать, крепко прижаться к теплой мягкой коже брата. Но пальцы свободно вошли в прозрачное тело и прошли насквозь, не встретив, не нащупав, не ощутив ни плеч, ни головы, ни груди, ни спины.

«Ну, что это такое, что за нелепость! – Дима опустил голову, отвернулся, колючие мелкие слезы защипали под ресницами. – Никакой это не Митя, не клон, а порожняя, пустая оболочка, волновое изображение, цветная картинка. Немая мертвая голография».

Он достал из буфета бутылку армянского и, не наливая рюмки, глотнул прямо из горла.

Смерть шахида

В один из шумных торговых дней к причалу средиземноморского порта средневековой Аккры подошла двухмачтовая фелюга. На берег спрыгнул приземистый бородач с худеньким мальчуганом, на поясе которого висела длинная плетеная веревка. Другой ее конец был прикреплен к запястью правой руки мужчины.

В ребенке безошибочно узнавался шахид. Таких в то время много было у султана Фалуджи, где в специальных питомниках выращивали юных смертников. Мальчиков отбирали у матерей, когда они едва начинали ходить, и сразу одевали на них тугие кожаные ошейники с обращенными внутрь металлическими шипами. За любое непослушание надзиратели дергали детей за поводки, и шипы больно кололись. Учили детей только одному – беспрекословному подчинению команде.

Кормили их впроголодь и, как поощрение, давали по маленькому куску жженного сахара. А целым кульком этой сладости награждались те, кто выполнял какое-нибудь серьезное учебное задание. Например, залезал голым в чан с чуть остывшим кипятком или прокалывал сам себе иголкой ладони. Но вот в жизни каждого из них наступал тот решительный и радостный час, когда с него, наконец, снимали ненавистный ошейник, а длинный поводок переносился к кольцу на поясе, под которым висели мешочки с взрывчаткой, предназначенной для уничтожения очередного врага султаната.

Какое же задание было у сегодняшнего смертника?

Поводырь с мальчиком прошли по набережной, потом свернули на ближайшую городскую улицу. Через некоторое время они появились на площади, где стоял цветастый, увешанный персидскими коврами шатер эмира Омана, приехавшего с визитом к правителю Аккры. Ну, конечно, живая бомба предназначалась именно ему.

Мальчик мелкими перебежками и ползком приблизился к шатру, потом незаметно пробрался внутрь, затем поводок туго натянулся и сразу опустился – это был сигнал готовности. Вслед за этим прятавшийся в соседнем переулке поводырь выбрал слабину веревки, натянул, покачал, а затем сильно дернул. Раздался взрыв, крики, все вокруг погрузилось в огонь, дым и пепел.

И ребенок отправился туда, где его ждала целая пиала рассыпчатого тающего во рту золотистого жженного сахара.

Нет, не получил мальчик вожделенной сладости, обманули его наставники-поводыри. Взрывная волна подняла в заоблачную высь не только персидские ковры эмира, но и самого шахида, а ветер времени перехватил и перебросил его в другое столетие, в другую эпоху. Увы, зло вездесуще, неиссякаемо, зло вечно.

Теперь по серому асфальту тротуара шел черноглазый подросток в коротких протертых джинсах с широким кожаным поясом и в выцветшей бейсболке. Он двигался медленно, останавливался возле витрин магазинов, кафе, ресторанов, разглядывал сверкавшие на солнце серебряные графины, фужеры, рюмки. Потом он направился к гудящему разноголосому восточному базару. Наверно, его влекли к себе лотки с орехами и курагой, зефиром и пахлавой. Он пошел было к одному из этих сладких столов, но, увидев приблизившихся с другой стороны солдат в камуфляже, быстро повернул назад.

Этот шахид ХХ1 века также был на привязи, но совсем другого рода. Его поводырь, усатый крепыш в серой футболке, сидел за столиком возле входа в кафе и потягивал через трубочку коку из бумажного стаканчика. Напротив лежал мобильный телефон – его зеленой кнопке, по-видимому, и надлежало выдернуть чеку взрывателя на поясе мальчугана.

Но вот что-то изменилось в походке мальчика, ставшей менее шаткой, и его испуганные глаза перестали шарить по сторонам. Куда шел шахид?

Ну, ясно же – к автобусной остановке. Там, у столба, стояла мамаша с двумя малышами, одного она держала за руку, другой сидел в детской коляске. Рядом на деревянной скамье, сидели две пожилые женщины, у них на коленях стояли большие пластиковые сумки со свесившимися вниз пучками зеленого лука и редиски. Кто из них мог быть вреден кому бы то ни было, почему их следовало уничтожить, чьи они враги?