Быль и небылицы или фантастика реальности и реальность фантастики

Усатый поводырь смертника не ответил бы на этот вопрос, он просто выполнял приказ, данный ему сверху. Отодвинув от себя стаканчик коки, он поднялся со стула и торопливо направился в сторону той же автобусной остановки. В его руках яркой вспышкой сверкнул на солнце мобильник смартфон. А из-за поворота улицы выкатился городской автобус, который медленно подошел к остановке, затормозил, остановился. Задняя дверь открылась, и юркий малец, проскользнув между другими пассажирами, быстро вошел внутрь. Мотор громко заурчал, автобус тронулся места.

Взрыв прогремел сразу за перекрестком. Выше всего взлетела детская коляска с привязанной к ней малышкой. По счастливой случайности она единственная из всех осталась жива. Возможно, потому, что коляска упала на крышу стоявшего напротив дома. Там же оказалась и сумка с овощами, в ручку которой крепко вцепились пальцы оторванной по локоть руки.

Черный хвост дыма с обрывками пламени и искрами пепла взметнулся вверх и, превратившись в серое облако, затемнил небо.

Улетел ли туда насовсем мальчик-шахид или опять не удастся ему поесть небесной сладости и он вернется обратно на землю?

Рассказы о любви

Детство, юность

Маленький большой воображала

Он сидел на скамейке, скучал и от нечего делать смотрел по сторонам, отмечая разные несуразности уличного бытия. Его глаза скользнули по треснувшей с края витрине магазина-бутика, по перекошенному навесу над дверью аптеки, по выгоревшей на солнце вывеске булочной. И вдруг его взгляд споткнулся, остановился, замер – с соседней улицы быстрым ровным шагом вышла Она. У нее были густые раскинутые по плечам солнечные волосы, короткое светло-синее пальто и длинный коричневый платок, свисавший с шеи до самых ее колен.

Неожиданно из подворотни углового дома навстречу ей выскочили трое. Один из них, высоченный громила в надвинутой на глаза кепке, с глумливой улыбкой вразвалочку подваливал прямо к девушке. Два других здоровенных мускулистых качка подкрадывались сзади и поигрывали зажатыми в огромных кулачищах длинными блестящими финками. Еще мгновение, и все они набросятся на свою беззащитную жертву.

Нет, нет, преступление не должно было произойти, его следовало предотвратить. Подлых бандитов надо было остановить, повалить на землю, обезоружить. Вперед, в бой, в схватку!

Он соскочил со скамейки, бросился наперерез длинному верзиле и с ходу сильным левым хуком и мощным апперкотом сбил его с ног, потом резким коротким ударом ноги в пах поразил одного из шедших сзади качков и одновременно острым правым локтем с размаха врезал другому прямо под дых. Оба, размазывая ладонями под носом кровь и сопли, с грохотом повалились на асфальт.

А оправившаяся от испуга красавица одарила своего героического спасителя благодарной счастливой улыбкой.

…Ему было 9 лет, и среди одноклассников он числился в больших воображалах.

Сексуальное пробуждение

Впервые мысль о разности полов пришла к нему в детском саду, когда он вдруг задумался над сложным вопросом: чем девочки писают, если у них нет для этого такой специальной штучки.

Только через пару лет он чуть продвинулся в разгадке этой загадки.

Как-то днем, выйдя погулять во двор своего дома, он с неудовольствием отметил, что никого из ребят там не было. Кроме какой-то незнакомой девочки, возившейся в кустах у забора со своей сильно помятой юбкой. Хотя она явно была постарше него он, чтобы не томиться от скуки, к ней подошел.

– Чего тут делаешь? Пойдем поиграем, – предложил он.

– А чего у тебя есть? – спросила она в ответ. – Может, куклы какие-нибудь?

Такой вопрос привел его в смущение. Игрушки-то у него были, но не здесь, на улице, а дома и, конечно, никакие не девчоночьи куклы.

– Солдатики оловянные, конструктор, книжки, – ответил он. Потом добавил: – еще шашки есть, можно поиграть.

– Это я не очень, а вот в карты, в подкидного дурака, могу.

– Ну, пошли, – ответил он, не очень поняв, о каком дураке идет речь и сожалея, что не пришлось погулять во дворе.

Дома никого не было. Они вошли в комнату, и он аккуратно расставил шашки на мамино-папиной тахте. Девочка на нее сначала уселась, подтянула ноги, поерзала, покачалась, а потом неожиданно легла набок, и…

Это его поразило, как удар по голове. Она вдруг игриво и хитро взглянула на нового знакомца, широко раздвинула губы в улыбке, затем одной рукой, задрала полы своей короткой юбки и быстро стянула с себя фиолетового цвета трусики. Вслед за этим она другой рукой крепко схватила его пальцы.

– Раздвинь мне половинки, – настойчивым тоном потребовала она и сильно потянула его к себе.

Резко отшатнувшись от тахты, покраснев щеками до ушей, он с большим усилием вырвал из ее рук свои пальцы и спрятал их за спину. Неловкость происшедшего усилилась грохотом разлетевшихся по полу шашек, которые он нечаянно задел локтем.

А девчонка, как ни в чем не бывало, нехотя поднялась, подняла кверху трусы, поправила на юбке оборки и недовольно бросила:

– Ну, ладно, я пойду.

Долго после этого события он не мог прийти в себя от потрясения.

Прошло еще несколько лет пока ему довелось снова столкнуться с не слишком уж интересовавшим его, но и не очень легко решавшимся половым вопросом.

В жаркий летний день на подмосковном пляже, полном загорелых и обгорелых тел, после долгого барахтанья в воде он лежал на спине, положив руки под голову, и жмурил глаза от бьющего в глаза полуденного солнца. Но вдруг нечто более сильное, чем дневное светило, ударило в его прикрытые веки. От неожиданности у него не только глаза распахнулись, но и рот широко открылся.

Нет, она не была голой, ее влажное тело плотно облегал цветастый пестрый сарафан, это под ним ничего не было. А сарафан, наверно, служил прикрытием, когда, выйдя из воды, она стягивала с себя мокрый купальник.

Тонкие пальчики ее узких ступней почти касались его коротко стриженой головы, а выше них за коленями поднимались гладкие овальности-округлости матово загорелых икр, бедер и…

Конечно, эти два бугорка, соединенные (разъединенные?) загадочной узенькой щелкой не произвели бы на него такого большого впечатления, если бы… Если бы вокруг них не было того легкого нежного пушка, редких коротких рыжеватых волосиков, подсвеченных солнечными лучами, пробивавшимися сквозь тонкую ткань подола. Впервые увидев эти ростки пробуждавшегося подросткового девичества, он впервые ощутил то непонятное и непривычно острое волнение, которое позже стало частенько его одолевать и все больше становилось ожидаемым, желанным, тревожным.

В сильном смущении и стыдливом смятении он крепко закрыл глаза и, привстав, круто повернулся на бок.

С другой, противоположной, стороны сильный и грубый удар по его детской невинности был нанесен однажды летом, когда они, трое соседских мальчишек, залезли на чердак недостроенной дачи Коки. Под кровлей из осиновой щепы было жарко, душно, темно и немного страшновато. Вдруг самый старший из них Валька вытащил из ширинки ту самую свою штучку. «Вот дурак, – подумалось ему, – не мог что ли на улице пописать».

– Давайте, хуй дрочить, – сказал Валька, заставив нашего героя вздрогнуть от неожиданности, вызвав кроме непонимания и удивления еще какое-то странное новое чувство. То ли стыда, то ли волнения.

А второй мальчик Кока, тоже не достигший еще подросткового возраста мастурбации, испуганно промямлил:

– Что ты делаешь? Не надо, папка может увидеть, заругается.

С тех пор этого Вальку ребята старались избегать.

Потеря невинности

Мужчиной он стал во время производственной практики, проходившей на строительстве кирпичного завода. Студентов разместили в общежитии, где в основном жили строительные рабочие, главным образом, молодые девки, шумные, веселые, заводные. Они без всякой меры и устатку потребляли бормотуху «Солнцедар», а также, кому и когда удавалось, сперму немногочисленной мужской части общежития. По утрам во дворе они вешали сушить на веревках кофты, юбки, трусики, лифчики и… презервативы.

Одной из них была грудастая Клава, обладавшая ямочками на круглых щеках, покрытых нежным розовым румянцем. Она быстро с ним познакомилась, сразу перешла на «ты», а в выходной день вечером они уже сидели на скамейке, спрятанной в кустах за домом, и нежно прижимались друг к другу. Вскоре их губы слились в поцелуе, затем еще в одном, третьем, четвертом.

Ее пальцы скользнули вниз по его спине, забрались под пояс брюк, и он непроизвольно восстал там во весь свой немудреный рост. От ее глаз не скрылась эта метаморфоза, и она осторожно и ласково погладила вздутие на его ширинке. Вот тут и случилось с ним то самое. Он замер, напрягся, дернулся, громко задышал, забился в сладостной дрожи. И вдруг, крепко вцепившись в клавины плечи, он под ее рукой прямо в штаны весь выплеснулся.

Какой позор, какой стыд! Он вскочил, хотел убежать, спрятаться, исчезнуть. Но Клава, ни капли не смутившись, потянула его за руку и усадила рядом.

– Ну, что ты, дурашка, успокойся, не трухай, – улыбнулась она. – Пойдем сейчас наверх, я с себя свои трусики сниму и тебе отдам, а твои мы стиранем и подсушим.

Через пару минут они оказались в крохотной клетушке на чердаке без окон. Там под шиферной крышей стояла узкая железная койка с матрацем, подушкой и голубым пикейным одеялом. Не снимая юбки, Клава стянула из-под нее небольшие розовые трусики и протянула ему.

– Переодевайся, – сказала она, – а мне давай твои, я их простирну, протру и сушить повешу.

Она подошла к нему, расстегнула ремень на брюках, потянула трусы за резинку и спустила их вниз, потом нежно погладила опозорившегося предателя. И, о чудо, он снова восстал! Потом она легким движением зажала кончиками пальцев его мошонку и направила что надо куда надо, и куда он сразу же стремительно провалился.