Космонавты живут на земле

– Эх, завис! – страдальчески воскликнул Субботин. – Проиграешь, Женька!

В ту же секунду шар соскользнул вниз и очутился в сетке. Женя вздохнула, а болельщики, все как один, включая Рогова, зааплодировали. Один Дремов стоял неподвижно.

– Нет, ей чертовски везет!

– Не знаю, не знаю, – покачала девушка головой, – я человек несуеверный, надеюсь только на глаз и твердость руки. Будьте любезны, Игорь Борисович, вытащите еще два шарика. Какой там счет?

– Семь – пять в твою пользу, Женечка, – восторженно объявил Виталий Карпов.

– Сейчас будет завершена партия.

Рука ее сделал неуловимое движение и внезапным резким ударом послала в лузу последний, восьмой шар. Снова раздались аплодисменты.

– В старом офицерском собрании в подобных случаях партнера заставляли лезть под стол, – сказала Женя ледяным тоном. – Я, Игорь, великодушна. А поэтому благодарю вас, гроссмейстер, за игру. – И девушка подчеркнуто театрально раскланялась.

Марина Бережкова повисла у Жени на плече, влепив в щеку подруги поцелуй. Андрей не удержался, привлек Женю на секунду к себе и тотчас же стыдливо отпустил.

– Может, еще партию сыграем? – нерешительно предложил Дремов, но Женя насмешливо покачала головой:

– Суп стынет. А потом, я берусь за кий не чаще чем два раза в месяц. Пошли, ребята, в столовую.

«Она сейчас в хорошем настроении» – подумал Леня Рогов.

Космонавты гурьбой двинулись в столовую. Марина и Женя отстали от общей группы. Рогов решительно направился к девушкам и жестом остановил победительницу.

– Простите, мне обязательно надо с вами поговорить. Всего две-три минуты.

Светлые Женины глаза озадаченно скользнули по грузной фигуре Рогова, отметили и его пестрый модный галстук и ярко-зеленый шерстяной свитер.

– Мариночка, закажи мне на первое суп с фрикадельками. Я тебя сейчас догоню.

Бережкова кивнула головой и ушла. Женя, прищурив глаза, разглядывала Рогова.

– Я вас слушаю.

– Вы космонавт Светлова? – спросил Рогов официально, и когда она утвердительно кивнула, протянул короткую загорелую ладонь: – Журналист Рогов.

– Слыхала, – сдержанно заметила девушка.

– Видите ли, – продолжал он, – я давно знаком со многими вашими товарищами. Знаю и Гагарина, и Титова, и Быковского…

– Да, но какое это имеет отношение ко мне? – сухо прервала она Рогова.

– Самое непосредственное, – пояснил Рогов, – в свое время я писал о Гагарине и Титове. Теперь главный редактор поручил мне готовить материал о вас.

– И на какую же тему? – с иронией спросила Женя. – Я пока никаких подвигов не совершила. Едва ли читателей вашей газеты заинтересует моя скромная биография.

– Это вам только так кажется, Женя! – воскликнул Леня, и оттого, что он впервые назвал ее по имени, Светлана удивленно вскинула брови. Но Леня, не заметив этого, наступал: – Поймите, что, если мне официально поручено готовить о вас материал, значит, вы скоро… то есть в недалеком будущем, – поправился он, – будете готовиться к полету.

– Вот как, – пожала плечами девушка, – а мне об этом пока что ничего не известно. Нас в группе двое. Вы о Марине собираетесь писать?

– Пока нет, – ответил он чистосердечно.

– В таком случае я не вижу повода для беседы, – жестко отрезала Женя, и глаза ее стали колючими. – Это было бы просто не этично, если я стала бы что-то рассказывать для печати о себе, а Марина осталась в стороне. Мы вместе с нею сюда пришли, вместе проходим подготовку, и еще неизвестно, кого и когда пошлют в полет. С моей стороны было бы просто не по-товарищески… так что извините.

И она ушла, оставив обескураженного журналиста одного.

* * *

Не останавливая попутные машины, Рогов медленно брел к станции по звонкой морозной дороге. Лес потрескивал, жалуясь на январь. Голые березы стыли на обочинах шоссе. Впереди у поворота чернел дуб, год назад разбитый грозой. Сейчас его изуродованный комель был занесен снегом.

Сугроб, навалившийся на верхнюю часть комеля, чем-то напоминал древний островерхий шлем, а черный зазубренный ствол был похож на человеческий профиль. Голые прутья кустарника, заслонявшие снизу искалеченное дерево, издали могли сойти за длинную, свисающую до самой земли бороду. И все это вместе казалось головой огромного русского богатыря, по самые плечи зарытого в землю. До того броским было сходство, что Леня остановился и долго всматривался в неожиданно им подмеченную картину.

– Ни дать ни взять говорящая голова из «Руслана и Людмилы», – произнес он вслух, снимая перекинутый через плечо «контакс», – не проходить же мимо такой прелести.

– Эй, милейший, – услыхал он за спиной, – на поезд опоздаете.

Оглянулся и совсем близко увидел капот подъехавшей черной «Волги». Из открытой дверцы на него смотрел Мочалов.

– Садитесь, Леонид Дмитриевич. Еду на аэродром и вас на полустанок подброшу. Поезд на самом деле скоро будет. А что вы здесь без спроса фотографировали?

– Объект, не имеющий отношения к космической технике, – засмеялся Рогов, – останки придорожного дуба. Вглядитесь, товарищ генерал, они вам ничего не напоминают?

Мочалов прищурил глаза:

– Черт побери, а ведь голова какая-то!

– Вот-вот… Только не какая-то, а классическая говорящая голова из «Руслана и Людмилы».

– Действительно, – согласился Мочалов. – Наблюдательность у вас поистине журналистская. Вы на этом снимке большой гонорар можете нажить, если его пушкинистам покажете… Говорящая голова у врат космического царства. А! Хороша текстовка? Однако, садитесь.

Не прошло и десяти минут, как Рогов был уже на перроне. Подошел поезд. Ни один человек не вышел из поезда, и, как только Леня очутился на подножке, электровоз обрадованно вскрикнул. В вагоне было жарко. Леня разделся и устало прислонился головой к ребристой стене, отделанной ходким на всех железных дорогах ленгрустом. «Противная самонадеянная девчонка», – подумал он о Светловой, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Как и многие люди его профессии, Леня Рогов считал, что человек никогда не должен отказываться от внимания, оказываемого ему журналистами. Только ломаки, бестактные гордецы либо люди, до чертей избалованные славой, по его мнению, поступали так. «Если бы у нее этот отказ был естественным и непринужденным, я бы ее простил, – подумал Леня, – а то ведь все от позы, от рисовки. Ах, какая я благородная, отказалась беседовать с журналистом лишь потому, что он не проявил внимания к подруге. Но и ты тоже хорошо, – оборвал он себя, – не сумел уговорить».

Леня вздохнул, подумав о девственно-чистом своем блокноте. Это вконец испортило настроение. Рогов достал примятую пачку сигарет и закурил. Пассажиров в вагоне было мало. В его купе сидели только старик в распахнутой старой шубенке да пожилая женщина с хозяйственной сумкой на коленях. Колеса ритмично отстукивали, за окном тянулись темные леса, кое-где разорванные заснеженными полями. Потом небо насупилось и в окне замелькали электрические огни. На перрон московского вокзала он вышел глубоким вечером. Москва встретила обычной суетой и разноголосицей. Леня подумал, что дома его сейчас никто не ждет, и, грустно вздохнув, отправился в редакцию.

* * *

В огромном физкультурном зале было пусто. Старший преподаватель Андрей Антонович Баринов пропустил Алешу вперед и, посмотрев на секундомер, скомандовал:

– три круга в темпе.

Оба они: и он, и Горелов – были в синих спортивных костюмах. Невысокая жилистая фигура Баринова казалась литой. Зажав секундомер в руке, он следил за отсчетами стрелки и Алешиным бегом. После третьего круга заставил его остановиться и сделать несколько движений из сложного комплекса космической зарядки. Потом подошел и нащупал у Горелова пульс:

– Дышите поглубже… так… хорошо. Ну а теперь на батуд!

Когда Алексей подошел к туго сплетенной огромной сетке, Баринов без всякого труда прочитал на его лице волнение.

– Хотите скажу, о чем вы сейчас подумали? – дружелюбно спросил Баринов.