– Скажите.
– Вы сейчас вспомнили фотографии космонавтов на батуде.
– Отгадали, – подтвердил Горелов, – я действительно подумал об этих снимках. По-моему, еще ни об одном из космонавтов журналисты не рассказывали без того, чтобы не запечатлеть его на батуде.
Баринов улыбнулся:
– Имейте в виду, Алеша, батуд – снаряд сложный. Несколько вертикальных подпригиваний – и у вас немедленно подскочит давление крови.
– Небось шутите, Андрей Антонович, – засмеялся Горелов, – быть того не может, чтобы такая мягкая штука и так повлияла.
Худощавый, жилистый Баринов кивнул головой:
– Ну, попробуйте.
Алеша вскочил на батуд, недолго на нем раскачивался и сильным толчком подбросил свое тело вверх. Опустив носки, ударился после прыжка о сетку и опять взмыл, смеясь, выкрикнул:
– Правда за мной, Андрей Антонович!
– Посмотрим, – сдержанно заметил Баринов своим чуть глуховатым голосом. После шестого прыжка он заставил Алешу пройти в его небольшой кабинет и попросил лаборантку Нину замерить давление крови. Она назвала цифры.
– Вот это да! – одобрительно воскликнул Баринов и сел рядом в Гореловым на диван.
Со стен на них глядели космонавты. Быковский в высоком прыжке застыл над батудом. Герман Титов тренируется на лопинге. Вытянувшись пружинисто на кольцах, улыбался Юрий Гагарин. Терешкова мчалась по льду катка на «гагах».
– На моих глазах их фотографировали, – гордо произнес Баринов. – Космонавт без физкультурного зала, плавательного бассейна, стадиона и катка – не космонавт. Правда, некоторые журналисты утрируют, изображая космонавтов как каких-то циркачей. У одного в статье я, например, так и прочитал: «Титов! Да это же настоящий циркач!» Вот до чего телячий восторг дилетантов доводит. Столько сил вкладываем, и так наивно все это оценивается. Ну скажите, Алексей Павлович, вам бы понравилось, если бы сказали: космонавт Горелов – настоящий циркач?
– Пожалуй, не обратил бы внимания.
– А я обращаю, – сухо заметил Баринов, – люблю точность, когда речь идет о моей работе. Мы здесь готовим, как я понимаю, не артистов цирка.
– Андрей Антонович, а вдруг я стану циркачом? – засмеялся Горелов. – В космос по каким-либо причинам не пустят, зато освою батуд, лопинг, кольца, хождение по канату. Кругом афиши: в программе популярный канатоходец А.Горелов. И вы, Андрей Антонович, приходите в цирк, садитесь где-нибудь в амфитеатре или партере на первый ряд. И вдруг видите своего питомца…
– Прокляну! – пригрозил Баринов. – И надеюсь, этого никогда не случится. У вас блестящие показатели после батуда. Таких еще не было ни у кого.
– Вы имеете в виду моих товарищей?
– И тех, кто уже побывал на орбите.
– И даже Гагарина?
– Даже и его.
Алексей ушел в тот вечер от Баринова в самом отменном настроении, долго сидел потом у себя в комнате над английским учебником и, время от времени отрываясь от книги, радостно восклицал:
– Лучше Гагарина? А? Это же надо!
* * *
Если человек много и упорно работает в будни, он, как никто другой, умеет замечать свободные дни. В городке космонавтов все воскресенья начинались с тихого утра. Голубые автобусы не подкатывали к проходной. Не скрипела входная калитка. Все лаборатории, рабочие комнаты и учебные классы были тщательно опечатаны. Лишь неугомонный полковник Иванников и заместитель по политчасти полковник Нелидов, у которых и в воскресные дни находились неотложные дела и заботы, появлялись в опустевших штабных коридорах.
Нелидов был в городке таким же старожилом, как и начальник штаба. Он выглядел гораздо моложе своих сорока четырех. Густая шапка каштановых волос, аккуратно зачесанных назад, нигде еще не дала приюта седине. Спокойные черты лица и такая же спокойная речь как-то сразу располагали к нему людей. И еще были две запоминающиеся приметы у замполита, которыми он втайне гордился: знак военного летчика первого класса и косой шрам от зенитного осколка над правой крутой бровью.
Эти два человека даже по выходным не оставляли в покое космонавтов. По их планам устраивались лыжные массовки и соревнования в тире, шахматные турниры и концерты художественной самодеятельности. При этом Нелидов считал, что он всего-навсего «охватывает личный состав партполитработой», а начальник штаба торжествовал в душе от того, что не отступает от своей доктрины: всегда, во всякие дни давать физическую нагрузку космонавтам. Но получалось так, что, хотя лыжные кроссы, баскетбольные игры или гимнастические соревнования устраивались для космонавтов, участвовали в них десятки людей. Разве не интересно было идти по лыжне за сибиряком Андреем Субботиным или обогнать ловкого, выносливого Володю Кострова? Ведь если говорить откровенно, пройдет не так уж и много времени, и каждый из них побывает в космосе, его имя станет известным. А ты будешь вспоминать, как ходил с ним по одной лыжне и, если не обогнал, то чуть было не пришел следом…
Работала в городке, например, двадцатилетняя лаборантка Наточка. Она пришла сюда в числе первых из маленького подмосковного села, ничего не умела и толком не знала. Но, убедившись, что люди, собравшиеся в этом большом лесу, будут готовить космонавтов, девушка преобразилась. В короткое время она так овладела своей профессией, что самые опытные и квалифицированные лаборантки не в силах были с ней соревноваться. Наточка и повзрослела. Когда же в городке появились две девушки космонавтки, дух соревнования ожил в ней со страшной силой. Где только можно, пыталась Наточка соперничать с ними. Если шло в физзале сражение в баскетбол или волейбол, она становилась в команду, игравшую против той, где были космонавтки. Высокая и легкая в прыжке, она по-детски радовалась, если выигрывала мячи у Марины или удачно блокировала Женю. Равнодушная к волейболу, Светлова лишь руками разводила:
– Вот бы кому в космонавты.
И не догадывалась Женя, как глубоко сидит в голове у Наточки мечта стать космонавткой. Иногда стремление не отстать от Марины и Жени приводило Наточку и к смешному. Полковник Нелидов, первым догадавшийся о ее волнениях, с доброй усмешкой наблюдал за выходками девушки. На одном из воскресных лыжных кроссов, когда все космонавты вышли на старт, Наточка поставила перед собой задачу занять в женской группе первое место. Она успешно обошла Женю, но никак не могла справиться с северянкой Мариной. По пятам пришла за той к финишу и, едва-едва перешагнула заветную линию, потеряла сознание. Пришлось подоспевшей Жене «воскрешать» ее при помощи пузырька с нашатырным спиртом. И опять никто не догадался о подлинной причине, заставившей Наточку драться за первое место. Вечером в гарнизонном клубе под нестройный туш самодеятельного духового оркестра полковник Нелидов протянул ей приз – коробку духов «Красная Москва» и, пользуясь тем, что медные трубы все еще продолжали неистово гудеть, шепнул в ухо:
– А себя надо пожалеть, дочка. Даже если в космос хочется.
Наточка ничего не ответила, только покраснела до корней волос.
Воскресные дни в городке космонавтов были особенными. С людей слетала обычная озабоченность, они становились щедрее на улыбки и шутки.
Горелов в это воскресенье проснулся рано: никаких кроссов и других соревнований не предвиделось. Не было и обязательной ежедневной зарядки, с которой начиналось рабочее время космонавтов. В почтовом ящике Алеша нашел письмо от матери и медленно начал его читать. Знакомые округлые буквы:
«За помощь тебе спасибо, Алешенька. Те пятьдесят рублей, что прислал мне этим месяцем, я израсходовала на ремонт. Домик надо держать в приличном виде. Отцово наследство хоть и не сокровище какое брильянтовое, но всегда пригодится. Будет час, когда ты и жить, может, в родное гнездо вернешься, и жену с детишками заведешь. И еще имею я, старая, к тебе один вопрос. Что-то ты стал присылать очень много денег, соколик. Мне они, разумеется, не лишние, но смотри не обижай себя.
Ты мне пишешь, что перевелся теперь в специальную часть. Понимаю, что, в какую именно, сказать не имеешь права. Но хотя бы намекни, сынок, лучше это или хуже твоего истребительного полка? Недавно к нам заезжал твой дружок давнишний по школе – Володя Добрынин. Он уже инженер и начальник какой-то партии, располнел, стал таким важным. Я ему сказала, что ты в специальной части, а он мне ответил, что, значит, ты попал на какое-то интересное и важное дело. И еще я спросила его, больше или меньше теперь у тебя будет опасностей, и он, конечно, сначала утешал, а потом сознался, что новое дело тоже может быть рисковым. Вот ты и развей мою тоску, сыночек. Напиши, все ли ты так же много летаешь на тех окаянных самолетах или тебя к какому спокойному делу наконец прибило. Ты обещаешь по весне пригласить меня в гости. Обязательно приеду своими глазами посмотреть, где ты. А после этих строк обнимаю тебя, своего бесценного, и целую бессчетно».
– Ну и чудачка же мама! – засмеялся Алеша. – Все ей опасности мерещатся. А Володька тоже хорошо гусь. Нет, чтобы успокоить старуху, так пустился в свои штатские домыслы.
Он сочинил матери ответ, потом сел в кресло просмотреть газеты. Часов около двенадцати тишину в комнате нарушил телефонный звонок. Веселый голос Игоря Дремова раскатился в трубке:
– Привет, старик. Моя Надежда уехала с дочкой в Москву, будет завтра. Я один. Поэтому ровно в три у меня начинается «большой сбор». Будь без опоздания.
– Подожди, что за «большой сбор»?
– Ах, ты еще не в курсе! – засмеялся Игорь. – «Трубить большой сбор» – это значит собрать всех космонавтов для разговора по душам на какую-нибудь определенную тему. Ну а сегодня наших девушек в городке нет, поэтому что-то мальчишника получается.
– Так мы же недавно мальчишник проводили… – заикнулся было Горелов, – новоселье мое справляли.
– Да нет, Алеша, ты не понял. «Большой сбор» проводится без танцев и вина, по-серьезному. На сегодня и тема уже намечена: «Как я стал космонавтом», понимаешь?
– По-моему, это так интересно! – несколько растерянно сказал Алексей. – Только чаек бы еще.
– Будет чаек! – пообещал Дремов. – И получше кое-что будет. Я килограмм воблы раздобыл. Вобла первый класс.
– А другие придут?
– Все, кроме Витальки Карпова. У него сынишка заболел. Зато у Субботина Леня Рогов обедает, Андрей и его затащит.
– А кто такой Рогов? – спросил Алеша.
– Журналист, наш постоянный шеф. Познакомишься, не пожалеешь.