Жемчужина Востока

Тогда евреи принялись поносить и проклинать несчастного мученика, не обращая внимания на прижавшуюся в углу Мириам. Как только они ушли, она тихонько приблизилась к старику. Взглянув ему в лицо, поняла, что он умер. Тихая улыбка скользнула по лицу девушки: она была рада за старика, что мучения его кончились.

Но вот дверь снова отворилась: теперь пришли за ней.

Идя на допрос через внутренний двор храма, она видела повсюду на мраморных плитах трупы, а за стеною слышался шум битвы и могучие удары стенобойных машин.

Ее ввели в громадный зал с белыми мраморными колоннами, где бесцельно бродило много голодных, истощенных до крайности людей, среди них – женщины и дети с глубоко запавшими глазами. Некоторые безмолвно сидели на полу. В конце зала под богатым балдахином сидело двенадцать-четырнадцать почтенных старцев в резных креслах. Эти старцы в дорогих, великолепных одеждах походили на вешалки, так они были худы. То были члены Еврейского Синедриона.

Мириам вошла в зал, когда один из членов Синедриона произносил приговор какому-то несчастному, измученному человеку. Девушка узнала судью: это был ее дед Бенони, вернее, тень прежнего Бенони. Некогда высокий, прямой старик с гордой, уверенной осанкой превратился в дряхлого, согбенного старца. Из-под тонких бесцветных губ выглядывали желтые, точно удлинившиеся зубы; длинная серебристая борода вылезла клочьями, руки дрожали, лысая голова тряслась. Глаза злобно смотрели, словно у голодного волка.

– Обвиняемый, что ты скажешь в свое оправдание? – спросил он глухим, дребезжащим голосом.

– То, что я действительно утаил небольшой запас пищи, приобретенный мною за остатки моего состояния! Твои гиены схватили мою жену, мучили и истязали ее, пока она не указала им, где спрятаны мои запасы, которыми я надеялся спасти ее и детей. Эти люди накинулись на пищу и уничтожили почти все у меня на глазах. Жена моя умерла от нанесенных ей ран, а дети – от голода, кроме младшей – шестилетней малютки, которую я кормил последними крохами. Когда и она стала умирать, я упросил римлянина, отдав ему все камни и жемчуг, чтобы он отвез ее в свой лагерь и кормил ее. За это я обещал ему указать слабое место в стене храма. Он накормил ребенка при мне и дал ей хороший запас с собой, обещая держать ее у себя, кормить каждый день, – и я указал ему место, где легко проникнуть в ограду храма. Но, как тебе известно, меня поймали, стены укрепили так, что моя измена никому не причинила зла. Однако я готов еще двадцать раз повторить ее, только бы спасти жизнь моему ребенку! Вы убили мою жену и других моих детей, убейте и меня! На что мне жизнь?!

– Презренный, что значит жизнь твоей жены и детей в сравнении с неприкосновенностью этого святилища, которое мы отстаиваем от врагов Иеговы? Уведите его, и пусть его казнят на стене на глазах римлян, его друзей!

Несчастного увели, а чей-то голос приказал: «Введите следующего изменника!» Подвели Мириам. Бенони взглянул на нее:

– Мириам! – простонал он, поднявшись со своего кресла, но тотчас же упал обратно. – Тут какое-то недоразумение… Эта девушка не может быть виновна… отпустите ее!..

– Сперва выслушай обвинение против нее! – потребовал угрюмо и подозрительно один из судей, а другой прибавил:

– Не эта ли самая девушка жила в доме твоем, рабби Бенони? Говорят, она христианка!

– Скажи нам, женщина, ты принадлежишь к секте назареев?

– Да, господин, я христианка! – спокойно ответила Мириам.

– Мы собрались здесь не для того, чтобы разбирать вопросы веры. Теперь не время заниматься этим! – вмешался Бенони.

– Пусть так, – произнес один из судей, – оставим вопросы веры. Кто обвиняет эту женщину и в чем?

Тогда вышел вперед человек, за спиной которого, как заметила Мириам, стоял Халев, расстроенный и взволнованный, а за ним – тот еврей, который сторожил Марка.

– Я обвиняю ее в том, что она помогла бежать римскому префекту Марку, захваченному в плен Халевом. Мы положили его в старой башне, чтобы он пришел в себя от ран.

– Римский префект Марк! – проговорил один из членов Синедриона. – Ближайший друг Тита! Один он стоит сотни других римлян! Скажи нам, женщина, помогла ты ему бежать? Впрочем, ты, конечно, не скажешь! Обвинитель, изложи свои основания и доказательства!

Тот передал уже известное читателю.

За ним был допрошен страж, наконец Халев.

– Я ничего не знаю, кроме того, что ранил и взял в плен римлянина, которого на моих глазах снесли бесчувственного в старую башню. Когда же я вернулся после новой атаки, римлянин исчез, а эта госпожа находилась в башне и утверждала, что он ушел. Вместе я их не видел! – дал краткий отчет Халев.

– Это ложь! – грубо крикнул один из судей. – Ты говорил, что префект был ее возлюбленным!

– Я сказал это потому, что много лет тому назад, на берегу Иордана, она изваяла его бюст из камня. Она скульптор!

– Разве это доказывает, что она была его возлюбленной? – спросил Бенони.

Халев молчал, но один из членов Синедриона, Симеон, друг Симона, сына Гиора Зилота, сидевший подле него, крикнул:

– Перестаньте препираться! Эта дочь сатаны прекрасна, по-видимому, Халев не прочь взять ее за себя. Но какое нам дело до всего этого? Важно, что он старается утаить истину!

– Никаких улик против нее нет! Отпустите эту женщину! – воскликнул Бенони.

– Что удивительного в том, что таково решение ее родного деда? – с едким сарказмом заметил Симеон. – Тяжелые настали времена: недаром рука Господня тяготеет над нами, если рабби укрывают христиан и потворствуют им, а воины лжесвидетельствуют только потому, что виновная прекрасна! Я утверждаю, что она заслуживает смерти, так как укрыла римлянина, иначе зачем ей гасить светильник?!

– Может, для того чтобы самой укрыться от стражей! – предположил кто-то. – Только как очутилась она в этой башне?

– Я жила в ней! – ответила девушка.

– Одна, без воды и пищи, словно сова или летучая мышь! Ведь до вчерашнего дня башня была заложена кирпичами! Значит, ей известен какой-нибудь потайной ход, которым она и спровадила римлянина, сама же не успела уйти за ним! Вот и все! По-моему, она достойна смерти!

Тогда старый Бенони встал и разодрал на себе одежды.

– Не достаточно ли крови льется здесь каждый день, чтобы жаждать еще и крови невинных?! Мы давали клятву чинить суд справедливый. Где же тут доказательства или улики? Многие годы она не видала этого римлянина. Именем Всевышнего протестую против этого приговора!

– Весьма естественно, что ты протестуешь: ведь она тебе родня! – заметил кто-то. Начались спор и пререкательства. Вдруг Симеон поднял голову и приказал обыскать ее.

Двое архиерейских слуг принялись обыскивать девушку, разорвав платье на груди.

– Вот жемчуг! – воскликнул один. – Взять его?

– Безумец, что мы, воры, что ли? Куда нам эти безделушки?! – одернул его сердито Симеон.

– А вот и еще нечто! – сказал другой слуга, вынув письмо Марка, которое девушка постоянно носила у себя на груди.

– Только не троньте это, не троньте, отдайте это! – взмолилась Мириам.

– Подай сюда! – велел Симеон, протянув тощую, костлявую руку, и, развязав шелковую нитку, прочел первые строки этого письма: «Госпоже Мириам от Марка-римлянина через посредство благородного Галла». Ну что ты скажешь на это, рабби Бенони? Тут целый свиток, но читать все у нас нет времени, а вот конец: «Прощай, твой неизменно верный друг и возлюбленный Марк». Пусть читает остальное тот, кому есть охота; что же касается меня, то я удовлетворен: эта женщина – изменница, и я за предание ее смерти!

– Это письмо писано мне из Рима два года тому назад! – ответила было Мириам, но никто не слыхал ее слов: все говорили разом.

– Я требую, чтобы это письмо было прочтено от начала до конца! – заявил Бенони.

– У нас нет времени заниматься такими пустяками! – ответил Симеон. – Еще другие обвиняемые ждут очереди, а римляне разбивают наши ворота. Нам некогда тратить драгоценные минуты на эту христианку, шпионку римлян. Увести ее!

– Увести ее! – подтвердил и Симон Зилот; остальные утвердительно закивали головами.

Долго спорили и обсуждали, какой смертью девушка должна умереть. Бенони тщетно просил и убеждал, проклинал и заклинал; вынесли следующий приговор: как всех предателей и изменников, девушку нужно отвести к верхним воротам храма, называемым Вратами Никанора, которые отделяют Двор Израиля от Двора женщин, и приковать цепями к центральному столбу над воротами, где ее будут видеть и римляне, и весь народ израильский. Там и умрет она голодной смертью или как Бог ей судил. Таким образом, – заявил Симон Зилот, – мы не обагрим руки свои кровью женщины. Кроме того, ввиду особого снисхождения к просьбам брата нашего, рабби Бенони, мы решили отсрочить исполнение приговора до заката солнца, чтобы изменница подумала. Возможно, она откроет нам убежище римлянина Марка. Мы возвратим ей за это свободу и помилуем ее! А сейчас отведите ее обратно в тюрьму! – приказал он.

Стражи схватили Мириам и повели сквозь толпу. Голодные злые люди останавливались, чтобы плюнуть в нее или послать ей проклятие, а то и камень. И вот она снова в той же келье.

Мириам села на пол и съела спрятанный ею кусок сушеного мяса и ячменного хлеба. Измученная до изнеможения, заснула она крепким сном. Спустя четыре или пять часов ее разбудил какой-то посторонний звук: она открыла глаза и увидела перед собой старого Бенони.

– О, дитя мое! Я пришел проститься с тобой и попросить у тебя прощения! Душа моя надрывается!

– Прощения? У меня? Да в чем же, дедушка? С их точки зрения, приговор справедлив. Да и в самом деле, господин, я надеюсь, что спасла жизнь Марка, за что и должна заплатить своей жизнью!