Утренний приём пищи по форме номер «ноль»

В пятницу нас уже начали готовить к стрельбам, которые должны были состояться после Нового года. На этих стрельбах мы должны были выстрелить шесть раз. Именно шесть – ни больше, ни меньше. Откуда взялась эта цифра, мы не знали. Почему не пять? Или не три? Или не десять? Да какая разница! Отстрелялся – и дело с концом. Чего переживать?

Но офицерский состав переживал. Потому-то и готовить к стрельбам нас начали аж за несколько недель до. Подготовку на начальных этапах поручили Зублину и Анукаеву. Пятничный вечер мы встретили в касках, в бронежилетах и с тремя автоматами на взвод.

– Молодые люди! – говорил рядовой Зублин, – Очень важно отработать все движения. Весь… этот… как его, ёпп?

– Алгоритм, – вспомнил Анукаев.

– Ага, во! Алгоритм, охуительное слово! Поверьте, это в ваших же интересах. Поэтому. Чтобы вы лучше запомнили весь… всё вот это вот, я буду бить вас по каске вот этой палкой.

– Да не пугай ты их, Зуб, чё ты.

– Конечно, делать я это буду только если вы будете косячить и нарушать… вот эту вот всю… короче, если вы будете делать не то, что надо делать. Это понятно?

– Так точно!

– Итого, – подытожил Анукаев, – Умные пацаны могут быть спокойны. Ну а тупые тупее уже не станут. Знаю, не всем это понравится, но поверьте мне: если вы накосячите на полигоне, с заряженным оружием, майор Болдырь стукнет вас по каске так, что мозжечок зазвенит.

Майор Болдырь был заместителем командира части по работе с личным составом. Замполитом. Видели мы его только на картинке. За пару дней до этого мы часами смотрели на фотографии разных майоров, капитанов и подполковников и учили их имена, фамилии и отчества. Все они были нашими начальниками и заместителями командира части по чему-то там. В их числе был и майор Болдырь. Его и остальных начальников каждый солдат должен был знать в лицо и по имени. Иначе мудак он, а не солдат.

Мы стали по очереди отрабатывать подход к огневому рубежу и всяческие манипуляции с автоматом, которые нужно было произвести перед началом стрельбы из положения лёжа. На манер курантов забили первые удары палки Зублина по нашим каскам.

– Куда ты затвор дёргаешь?!! С предохранителя сначала сними!!!

«БОМ-М-М!»

– Чё ты ноги раскинул, воин?!! Ты жаба или солдат?!! Правая нога прямая, как продолжение автомата!!!

«БОМ-М-М!»

– Товарищ рядовой, рядовой Батонов стрельбу окончил!

– …

– Вон, смотри, пусто! Патронов нет!

– Нахуй ты мне затвор открыл, Батонов?!! Команда была?!! Окончил стрельбу – жди команды «Автомат к осмотру»!!!

«БОМ-М-М! БОМ-М-М! БОМ-М-М!»

Из всех нас больше всех по каске получил Батонов. У него не получалось запомнить алгоритм действий так же, как у Зублина не получалось запомнить слово «Алгоритм». Они нашли друг друга. Батонов получал от Зублина по каске и смеялся. Зублин барабанил по каске Батонова и тоже смеялся. Вся эта активность им нравилась и обоих вполне устраивала.

И тут на центральном проходе появился прапорщик Совин. В тот день он остался ответственным по этажу и доселе сидел себе в канцелярии и занимался тем, чем он обычно занимался во время ответственности. Шум, бой «курантов» и смех Батонова с Зублиным выманили его наружу.

– Это чё такое? – спросил он.

– Так это… подход к рубежу отрабатываем, та-щ прапрщк.

– Зублин, ты дурак? Я сейчас эту палку возьму и без каски тебя отпизжу, понял?

– Так точно, товарищ прапорщик…

– Ещё раз увижу такое – капец тебе и башке твоей, понял?

– Так это… та-щ прапрщк, я ж это… чтоб они лучше запомнили…

– Зайди-ка ко мне на минуту.

– Есть, та-щ прапрщк.

Зублин в миг похудел. Плотный, сытый и сдобный, он вдруг скрючился и сдулся до размера его же палки, которую он до того, как пойти в кабинет к прапорщику Совину, положил на пол рядом с лежавшим на коврике Батоновым. Мы стали всерьёз переживать за него. Батонов подорвался было, чтобы самому зайти к Совину и расставить всё по местам, но Анукаев его остановил. Дверь за Зублиным закрылась, и тишину казармы теперь нарушал лишь голос Совина, доносившийся из-за неё.

– …зублин, ты как вообще, в себе, нет?..

– …да я это, та-щ прапрщк, я…

– …я это, я то… сука, к ним на той неделе комитет матерей приедет. спросит, мол, чё, ребята, как служится. а они им про твои методы, блядь, обучения расскажут?..

– …та-щ прапрщк, так болдырь, он же ш…

– …болдырь-хуёлдырь, прости-господи. ты что ли болдырь? а?!

– …никак нет…

– …ну так а чё тогда? башкой думай своей тупой хоть немного!..

– …понял, та-щ прапрщк. виноват!..

– …ещё раз такое увижу – пизда тебе и всем, и вся, понял? одно дело прокачать. а это уже на дизель тянет. хочешь на дизель?..

– …никак нет, та-щ прапрщк. не хочу…

– …в понедельник им максимушин, кстати, фильм про дизель покажет. ты с ними посмотришь и мне доложишь, что увидел. письменно, на бумаге. понял?..

– …есть, та-щ прапрщк…

– …давай, иди…

Зублин вышел из кабинета. Он очень хотел, чтобы его сейчас никто не видел, и очень хотел раствориться в пространстве. И он растворился. Вжух! И нет его.

Чтобы как-то сгладить неловкость момента, Анукаев объявил внеочередной перекур. Потом он спросил разрешения у прапорщика Совина.

– Разрешите вывести учебную роту в курилку?

– Давай. Только быстро.

Услышав благую весть, мы сдали оружие, прибрались и уже через минуту построились на центральном проходе по форме номер «пять».

В курилке в царственных позах стояли какие-то типы. Лиц их не было видно. Погон – тоже, одни только тёмно-зелёные силуэты. Анукаев издалека идентифицировал их как офицеров или того хлеще – прапорщиков. Он остановил наш строй и судорожно принялся считать нас. Мы не поняли, зачем всё это.