Озаренные целью: жажда свободы. Том 1

– Плутовкой запахло.

– Ах, ты засранец!

Мини-перепалка снова разгорелась, но так же быстро закончилась.

– Блин, сегодня у меня так мало времени остается до вечера, ничегошеньки не успею, а уродкой предстать перед тобой не хочу! – Вновь впала она в легкую истерику.

– Я тебе вот что скажу! Если человек сказал, что он чего-то не может, то будет прав, и если человек сказал, что он это сможет, то тоже будет прав. – Решил с напыщенной важностью поделиться мудростью Каткема, едва сдерживая ухмылку.

– Ага, ага, поумничай мне еще тут!

Анна всегда заводилась от подобных нравоучений. Чешуа все это прекрасно понимал, но не мог удержаться, чтобы не поучить ее жизни и не дать парочку ехидных советов.

К ним вскоре подошли Арти с Фролой, а после подоспел и общий приятель компании – Зверь. Они перемалывали последние новости, шутили над всякой ерундой, а Като же больше молчал. Всё было спокойно и мирно, пока Зверь не заметил начинающуюся потасовку.

– Видно кое-кому снова моча в голову ударила, – хихикая, сказал Арти.

Трое богов местного пантеона престижа и пафоса сцепились со светловолосым парнишкой, по имени Влас. Он выделялся среди обычных учеников, заучек и задир своей специфической странностью. Вроде был, на первый взгляд, таким же обыкновенным, как и все остальные, но все-таки с заметной чудинкой. И зная, что Влас заводился с пол-оборота, эта троица решила его достать.

“На что способно дурное юношеское чванство? Сколько еще глупостей должно произойти, чтобы они самоутвердились?”, – думал Каткема.

Этих троих звали Ланс, Келлепо и Ми-Фенг. Северянин-блондин, чернокожий южанин и узкоглазый желтолицый восточник. Влас их не любил, и они его тоже.

– Привет, чудной, – заорал ему в ухо Келлепо, взяв Власа за плечо.

– Чего тебе? – Недовольно покосился Влас на нарушителя личного пространства.

– Как дела, хочу спросить, – Еще громче крикнул Келлепо.

– Хоти дальше, – дерзнул Влас, чьи волосы почему-то были седыми.

– Вот как, значит, тебя учили родители разговаривать, да?! – Продолжал Келлепо также нагло и упорно, оглянувшись на висящие сломанные камеры, которые еще не успели поменять.

– Давай! Продолжай! Я тебе сейчас всю харю вскрою! – Уже скалил зубы Влас.

Только он закончил свою последнюю фразу, как к нему сзади подлетел Ми-Фенг и всадил в затылок очень болезненный, и, так сказать, свой коронный подзатыльник. Вот тут-то глаза и лицо Власа налились ярко-красными красками. Этот появившийся дьявол был готов сейчас же раскромсать задир. И даже без предварительной варки в котле.

Влас резко повернулся и помчался в сторону Келлепо, разумеется, размахиваясь кулаками. Тот не успел среагировать, и амплитудные, яростные удары пришлись очень кстати к темному лицу. Южанину ничего не оставалось кроме, как лежать, собравшись в комок, и защищать ещё не до конца отшибленные места. Конечно, он поначалу, еще стоя на ногах, пытался выбрасывать удары в ответ, но Влас бил быстрее, да с таким напором, что совладать с ним и не плюхнуться наземь смог бы разве что опытный мастер боевых искусств. Ми-Фенг снова попытался подскочить сзади, но Власу удалось его заметить и момент в момент выбросить свой размашистый удар с разворота. Тумак получился настолько удачным, что Ми-Фенг отпрыгнул назад с разбитым носом и расплывающимся перед глазами экраном. Через секунду он увидел летящий в него второй кулак. Однако опасность миновала. Неожиданно появился Ланс, который ударил не ожидающего Власа под дых. Простояв в ступоре ещё несколько секунд, яростный Ми-Фенг своим корпусом сбил с ног седовласого. Тут к ним подскочил уже оклемавшийся Келлепо и нанес Власу пару сокрушительных ударов ногой. Будучи как шакалы, напавшие на льва и отрывавшие от него кусок за куском, эти трое беспощадно избивали уже не защищающегося парня. Задиры в ярости разбили его лицо аж до неузнаваемости. В эти мгновенья губы Каткемы шептали слова «Вставай, вставай, вставай же!». Ссадины, рассечения и раздутые гематомы полностью скрыли прежнее симпатичное и мужественное лицо Власа. Его пепельные волосы были испачканы землей и ссохшейся кровью. Седоволосый еле дышал, а звуки при болезненно расширяющейся диафрагме были скорее схожи с хрипом, который взывал о помощи. Хоть за его избитым лицом было сложно прочитать эмоции, но чудом не заплывший правый глаз смотрел на небо и будто задавал вопрос «Почему? За что?».

Его приятели, как назло, в этот день были вызваны проходить медкомиссию, так как учились во втором потоке. Вся же толпа, наблюдающая за этой жестью, как будто бы отключила звук. Все молчали и будто не дышали. Настолько всё вокруг было напряженно и волнительно. Этот страх пронизывал каждого, отнимая контроль над чувствами и телом. К слову сказать, «образцовые» юноши должны были вскоре стать правозащитниками, но почему-то ни у одного не колыхнулось сердце, чтобы прикрыть Власа грудью. Скорее всего, у данного поколения было заколочено на гвоздь всякое мужество, родители просто не воспитывали его в своих детях. То же касалось Като и его приятелей. Чешуа был в смятении, но всем своим видом не хотел показывать свой страх. Он всегда волновался о своем “крутом” облике и старался смотреть на подобные стычки, как на пустяки. Каткема сам себя корил за такую черту, но перебороть ее не мог. В глубине его души лежал один маленький секрет, заключающейся в том, что он не мог до конца принять себя. Като всегда хотелось изобразить черты характера, которых ему не доставало.

Тем временем, трое обидчиков подустали пинать бесчувственное тело: и Ми-Фенг с окровавленным носом, и Келлепо, тоже получивший неплохих тумаков. Даже остановился целенький, но растрёпанный Ланс, который занял первое место в номинации «подлец года». Они огляделись вокруг и молча пошли в сторону раздевалки и душевой, а за ними вслед семь девиц. Зная их, Анна предположила, что те пошли залечивать раны своих подлых любимцев и воспевать их победу.

– Мда… они, видно, не лучше этих засранцев, – сказала она.

Только когда те удалились, несколько парней подбежали к безмолвно лежащему Власу и понесли его. Стоять он не мог. Тут же вспыхнули бурные, эмоциональные разговоры, возгласы и споры, толпа резко пробудилась из спящего состояния.

– Похоже, они уже давно с ним цапаются, поэтому атмосфера так быстро накалилась, – подметил Арти. – На самом деле, ребят, мне кажется, я понял, из-за чего они на него набросились.

– Продолжай, – сказал Като, которому Влас всегда казался довольно интересным юношей, который явно не собирается угождать толпе.

– На одной из после классных отработок к этой тройке подсоединили Власа, чтобы они быстрее смогли справиться с работой. Но этот валенок с такой неохотой таскал несчастные ящики, что сильно тормозило процесс, а те скорее хотели домой свалить. Но это еще только пол беды. Вроде бы потом Влас со своим вечно несчастным лицом сцепился с преподавателем в словесной перепалке. Поэтому всех их заставили таскать ящики еще три часа. Конечно, злоба может появиться после такого.

– Я думаю, пора идти переодеваться, пока всю толпу не призвали к разбирательствам, – с долей страха проговорил торопливо Зверь.

– Да, ты прав, – подтвердил Артед.

– Что ж ребят, тогда, во сколько собираемся в центре сегодня? – Спросил Като, будто ничего не произошло.

– Давайте в беседе лучше спишемся на этот счёт, – не торопясь, проговорила молчаливая, полусонная Фрола.

– Давайте, – повторили хором остальные.

Обнявшись, парочки разошлись по своим секторам. Като, как и должен был, стоял у склада, принимал поношенную амуницию. Благо, все сегодня сдали форму быстро и без фокусов.

Глава 2. Дом, милый дом

В три часа Като полностью освободился и направился домой. Жил он со своими родителями в пятнадцати минутах ходьбы от академии. Их район был спальным, но находился совсем недалеко от центра, поэтому новая квартира влетела отцу Каткемы в копеечку. Всё-таки каждый хочет после тяжелого рабочего дня избавиться от дневной суеты и шума. Эта тяга преследовала и Каткему всю жизнь. Все его постоянно напрягало и нервировало. «Когда же будет мне покой?», – спрашивал он себя постоянно, мечтая о тихой, размеренной жизни. Като мечтал о собственном небольшом баре прямо у океана, найти себе там жену, завести детей, заниматься серфингом. Очень наивно для восемнадцатилетнего парня, но если всю жизнь видеть вокруг себя только каменные джунгли и слышать шум автомобилей, то, возможно, появится желание сбежать от всего этого. Като знал, что все его знакомые назовут такую жизнь скукой смертной, но что поделать. Видимо у молодого парня было эго уставшего от жизни старика.

Каткема шёл быстро и стремительно, погрузившись в свои раздумья. Когда он выходил из своего «мира» и осматривался вокруг, перед ним вырисовывались бетонные многоэтажки с большими стеклянными панелями, усеянные по всему центру. Эти небоскребы царапали небеса своими пиками и прятали за своим фасадом тысячи офисов. Перед Като всплывали толпы народа, торопливо движущегося куда-то по своим делам. Среди людских масс также частенько всплывали и каски полицейских, патрулирующих район. Все в бешеном темпе спешили, суетились, рабочая атмосфера кипела, а большой городской центр задавал ритм, при котором на отдых не было времени.

Более того, по дорогам неслись в разные стороны автомобили, от которых производился очень неприятный шум. Однако на улицах полиса отсутствовало всяческое задымление, так как все автомобили давно перешли на электричество. Над головами прохожих постоянно пролетали сканирующие дроны, которые за несколько секунд по приватизированным кодам для каждого гражданина считывали информацию и устанавливали личности. Будто камер, висящих на каждом углу, не хватало.

Также над бульварами, в районе десяти метров над землей, пролетали средства воздушного транспорта «СБТ». Их называли в простонародии вагонетками или коробками. Они представляли собой квадратные низкие металлические контейнеры, в которых по всей видимости даже встать в полный рост было невозможно. По углам этой коробки устанавливались четыре реактивных турбины. Подобная техника нуждалась в доработке, а служащим пока что оставалось лишь, сидя в плотной тесноте, любоваться перенаселенным, шумным городом из иллюминаторов.

Здесь, в деловой части полиса, нельзя было встретить уличных танцоров, музыкантов, фокусников и торгашей. Выходя за её границы, такие встречались, но редко. В Толлосусе не положено было заниматься чем-либо, не приносящим пользу городу. Если в поле зрения органов попадали смышленые индивиды, которые зарабатывали слишком большие деньги, занимаясь «черным» предпринимательством, то вскоре они оставались в лучшем случае ни с чем, а в худшем их отправляли за город работать на химическом предприятии, шахте или свалке. Городские структуры подгибали под себя все легальные рынки и сферы бизнеса, но полностью запретить торговлю крупных корпораций они не могли. Им не хватало рычагов давления на крупных монополистов, потому что те уже давно предугадали действия властей и обезопасились. Однако вся рыночная экономика, давшая большой толчок развитию города в начале его существования, неминуемо превращалась в командную. По этой причине те, кто ставил мелкие лавочки, раскрывал палатки или просто разворачивал ковры с товаром, будь это даже детские игрушки с парфюмами, держали ухо востро и глазами видели лучше камер. В основном, торгашей можно было встретить на старых станциях метро и в глухих местечках, где камеры и дроны не могли их обнаружить. Поговаривали, что в городе была даже сеть подземных рынков и что там текла совсем иная жизнь, намного свободнее, но в это мало кто верил.

Внимание Каткемы вдруг привлекла новая реклама на огромном билборде во всю высоту здания. В ней одна известная тур-фирма рекламировала свои курорты, делая акцент на то, что многие территории между полисами стали опасны и непригодны для жизни, более того, что во многих из них жили кровожадные дикари. Фирма хвасталась, что она смогла построить множество своих прибрежных отелей, санаториев и курортов, несмотря на все ужасные условия, с которыми ей пришлось столкнуться. И в конце рекламного ролика все сводилось к тому, что фирма была готова пойти на любые риски ради достойного отдыха людей со всего мира. Вдруг Чешуа неожиданно представил себя, стоящего во весь рост на одном из таких билбордов, может быть, рекламируя что-то или же являясь заслуженным героем города. Однако из-за сладких грез Като почувствовал резкое неудовлетворение собственной жизнью и попытался вылезти из этого омута.

Каткема быстро дошёл до своего райончика. Здесь его окружали уже не стеклянные высотки, а простенькие серые пятиэтажки. Выглядели они чистенько, строго и аккуратно. Этот дистрикт находился на крутых холмах, поэтому дома с высоты птичьего полета напоминали огромные ступени. Часто, находясь на крыше, люди здоровались с жильцами, живущими на втором этаже соседнего дома. Из-за этих бесконечных скатов и подъемов езда на авто была очень неудобной и опасной, поэтому управление жилыми районами города Толлосус решило заменить дороги на узкие пешеходные дорожки и аллейки, тем самым избавив уставших работяг от гула машин по вечерам и освободив достаточно нового места для строительства. Парковка же находилась в специально отведенных местах вокруг всего района. И возражать такому решению, идти против городских структур, было крайне неразумно. За машинами все равно следили камеры, так что жильцы не переживали.

Среди тихих жилых домов Като сразу находил облегчение. Вокруг него возникало очень много растительности: высокие тополя мерились высотой с домами и своей большущей тенью закрывали прохожих от яркого солнца. Чешуа проходил также и по тенистым аллеям, закрытым густыми кронами берез, где на скамейках сидели пенсионеры. Като со всеми любезно здоровался, а те, кормя хлебными крошками голубей, желали ему в ответ доброго здравия. Затем Каткема услышал смех детишек, играющих в прятки, а после резкий плач. Один мальчуган споткнулся и разбил себе колено. Чешуа не мог пройти мимо, помог ему встать и подарил “исцеляющую ссадины” барбарисовую конфетку. Ребенок с большими глазенками даже немного засмущался от неожиданной доброты молодого человека, пока другая малышня обхохатывалась над его неуклюжим падением.

Жила семья Като на третьем этаже. И в этот душный день, как и во все остальные, родители встретили сына очень тепло. Хоть ему и было восемнадцать лет, они с ним обращались как с ребенком: интересовались каждой мелочью, произошедшей за день, расспрашивали про самочувствие в такую жару, и что он обедал в академии. Тут же мама накрыла на стол и попросила сына переодеться в недавно выстиранную и идеально выглаженную одежду.

Весь семейный очаг пестрил нежностью и заботой. Като был единственным ребенком в семье, поэтому родители хотели подарить ему так много любви и ласки. В глубине душе они, разумеется, желали, чтобы он никогда не взрослел и всегда оставался рядом с ними. Като был единственным смыслом их существования. В ранней юности его, конечно же, устраивало подобное положение вещей, но затем Чешуа начал замечать всю гнилую подноготную такой «сладенькой» жизни. Сейчас же он и вовсе хотел, наконец, жить один.

Но все равно любил Каткема своих родителей также сильно и самоотверженно. Искреннюю и бескорыстную любовь к своим родителям подмечали даже школьные друзья Като. Особенно в моменты, когда он не хотел врать родителям о намечающейся у кого-нибудь вечеринке и о том, что там будет много выпивки. Ему было проще убедить предков, что все будет в порядке, нежели одаривать их мощными порциями вранья.

Однако Артед подмечал, что из-за такой сильной опеки в Чешуа были взращены нотки эгоизма. Каткема частенько ставил людей на второй план, хотя сам же считал свой эгоизм совершенно здоровым.

Их трехкомнатная квартира с порога удивляла своей просторностью и вместительностью. Так как кухня была соединена с залом, отец Като мог спокойно смотреть телевизор и одновременно любоваться красавицей-женой, орудующей у плиты. В целом, помимо бежевой мебели, в интерьере преобладали умеренные темно-синие тона. Такие цвета были по душе родителям, комнаты не казались слишком уж вычурными, скорее сообщали о скромном и спокойном темпераменте хозяев.

Они сели ужинать. Като пил смородиновый морс, а родители красное полусладкое вино. Стиль красных напитков по отношению к белой скатерти был выдержан идеально. Его также подчеркивало и мощное светлое освещение на кухне.

– Как дела на занятиях, сынок? – Спросила мама – Алисия, мило улыбаясь и разрезая изысканно запекшуюся розовую плоть рыбы.

Она глядела на сына точно такими же карими глазами, как и он на нее.