Озаренные целью: жажда свободы. Том 1

– Не забыл, Кай, конечно, нет.

Но Каткема не почувствовал обиды от слов Кая, он был опустошен и совсем не воспринимал внешний мир. Чешуа лишь заметил изменившуюся мимику в лице Виктории и Джета. Они не переваривали этого восточника.

Когда Кай услышал ответ, он безмолвно повернулся и пошёл в сторону, где медитировал Цейлань.

– Ладно, что ж, выступление окончено. Като, я думаю тебе нужно время, чтобы всё осознать и переварить. Если есть вопросы, то задавай, не стесняйся, – говорил Джет, а Виктория пошла помогать Нуриману.

– Ну, есть парочка вообще-то, – ответил бывший курсант с натянутой непринужденностью, что слегка удивило Джета, – эти двое – любовники?

– Ага, даже женатики, видел их браслеты на руках?

– Да, заметил.

– Это вместо колец. Пошли, я провожу тебя до твоего “люкс-номера”.

– У меня у одного такой люкс или у всех?

– Хах, у всех, кроме мастера, у него по хоромы побольше будут, – сказал крайне доброжелательно Джет и пропустил Чешуа вперед на проходе, что показалось курсанту излишне позерским.

– Даже вот как, – фальшиво захохотал Като, – значит, вы боретесь за выживание в современных реалиях и одновременно сражаетесь против людей из-за стены?

– Ну как сражаемся, мы в город только недавно начали выходить, да и то с большой опаской. Повсюду же камеры и ваши патрули. Более того, мастер Цейлань очень беспокоится за нас и за жизнь учения, ведь мы якобы последние представители Хамару. Чтобы он нас пустил на волю, нужно минимум неделю упрашивать.

– Зачем он так, толку-то от вас и вашей религии, если вы никуда не будете выходить? – Спросил Като, вглядываясь в темноту.

Они шли в коридоре без единого источника света, и Чешуа уже начал беспокоиться, что они пропустят его дверь.

– Каткема, здесь всё сложно. Я и остальные только так воюем с мастером и Каем по этому поводу, вскоре сам поймешь всю суть наших разногласий, – с глубоким вздохом ответил Джет, затянув повязку, удерживающую массивную бурю густо сплетенных волос.

Като умолк на секунду.

– Может он был прав, когда не хотел вас отпускать. Ведь, по итогу, я здесь теперь… в неволе, а вы сильно рисковали своим жилищем. Из-за глупой случайности. Закон подлости всегда работает четко и отлажено, как часы.

– То, что ты, да и все люди называете случайностями, я считаю результатом тонкой причинно-следственной связи. Ручьи судьбы текли сквозь нас, направляя к той встрече на складе, к нашей стычке.

Като молчал, у него начался новый наплыв эмоций. Он заметил, что краешек губы заметно трясся, даже пришлось его немного прикусить, чтобы не выдавать своих нервов, а покрасневшие глаза было Джету не разглядеть. У Като резко потекло из носа, то ли от холода, то ли от истерики.

– Почему, если ваша религия или идеология, как там правильно, такая правильная, и нацелена на доброту через гармонию, вы рубите людей на фарш? И этим же самым, как я понял, занимались ваши предки, ведь участвовали в войнах. – Еле начинал новую тему Каткема дрожащим голосом.

– Как я понимаю, ты пока еще достаточно скептически к нам относишься, дорогой друг.

– А как я понимаю, ты любишь разговаривать, как педагог в дорогущей частной школе, с ненатуральными добрыми манерами и вычурными фразочками, – перебил его Каткема, когда ему вконец надоела такая натянутая манерность речей.

Джет бурно, но молча отреагировал на резкое и грубое высказывание. Его глаза чуть на лоб не налезли, но он понимал, что курсант бесился не со зла, понимал, что внутри него сейчас бушевала буря. Като стало сразу же не по себе, стыд перекрыл собою гнев. Нужно было извиняться.

– Прости, мне самому стало неудобно, какой же я баран, продолжай, пожалуйста, – извинился Като робким голосом.

Ему сейчас захотелось под землю провалиться из-за своей выходки.

– Ничего страшного, я понимаю, каково тебе сейчас. Хамару никогда не поддерживало убийства, так как любая жизнь священна. Во время первых войн, с уверенностью заверяю тебя, Хамару пытались избегать жертв, предпринимая всевозможные попытки, чтобы победить Зоку хитростью. Более того, они обходились крайне милосердно с пленными. Но не всегда можно было избежать крови, судьба порой ставит нас перед принципиальным выбором: убей или умри. Так истолковано в хрониках, однако в нашем случае всё проще. Ты, наверное, в курсе, чем прославлены люди в порту, да? – Интригующе спросил Джет, а в его голосе не было и капли осуждения.

– Конечно.

– Учитывая это, в нашем случае, при таком малом количестве последователей, мирные способы будут неэффективны. Убийства – это вроде нашей мести за то, что сейчас мы на грани исчезновения из-за таких, как они, людей без моральных устоев, без намека на что-то хорошее. Они многократно превышают нас числом, поэтому мы не можем позволить себе роскошь – обходиться с ними малой кровью, тогда толку от нас будет никакого. Честно сказать, мы выбрали путь палачей, чтобы затем не корить себя за бездействие, из-за которого могли бы пострадать люди. Но я сохраняю светлую надежду, что нашим детям или внукам не придется этим заниматься, – очень серьёзно закончил опечаленный Джет.

Тем временем они, наконец, дошли до двери Като.

– Ну, я в принципе горевать по ним точно не буду. И почему СБТ там всё до сих пор не разнесло – для меня великая тайна.

– Для меня тоже, – подтвердил Джет, – давай ложись спать, с завтрашнего дня у тебя будет так много работы, что будешь мечтать о постели. Отдохни хорошенько.

Они пожали друг другу руки, и Джет ушел, закрыв за собой дверь. Чешуа, наконец, остался один в своей комнатушке. И через минуту в столь маленьком пространстве началась буря. Като бросало в тряску, которую невозможно было остановить. Он ходил взад вперед, хватал, рвал свои отросшие волнистые волосы. “Сука, сука, сука!”, – от досады всхлипывал курсант с усиливающейся громкостью. Като сел на кровать, сжимая постель обеими кистями, скрипел зубами и сжимал до боли глаза, затем снова встал, пнул надоедливый коврик и уперся двумя руками об дощатую стенку, которая только нервозно заскрипела. Голова свесилась вниз, и отросшие волосы упали на лоб, едва закрывая глаза. Слёзы вперемешку с соплями текли по всему исхудавшему лицу, безнадёжно падая на пол. Даже начались заикания, как у ребёнка в истерике. Каткема взялся за рот, чтобы его никто не услышал. Одна рука, будучи единственной опорой, прогнулась, а на ноги тоже нельзя было полагаться. Като оперся боком к стенке и медленно соскользнул вниз. Такого всплеска чувств и эмоций курсант не испытывал уже давным-давно.

Разные мысли, точно ручьи из их рассказа, промывали его голову. Всплывали вновь все важные моменты за последние два учебных месяца: он припомнил свой маленький роман с Анной, ее измену, затем предательство Арти, тот митинг, стычки с разбойниками, поиск цели, поиск себя, страх, трусость, спасение и раскаяние. Но самая главная и тягостная мысль, возникающая чаще остальных, была о родителях. Что они сейчас могли думать о нём? Что с ними творилось? Как сильно они убивались по Като? И представить было сложно. Единственный ребёнок пропал без вести после незапланированного рейда на группу разбойников. Что еще ужаснее, так это был их последний разговор. Като чувствовал себя настоящей неблагодарной свиньей из-за того, что даже не соизволил позвонить им перед заданием, поделиться новостями из-за тупой обиды. Они абсолютно не заслуживали подобного неблагодарного отношения с его стороны. Как и многие другие люди, Каткема плохо ценил их внимание, когда было ещё не поздно. Давящие мысли о семье просто штурмовали его разум, а противостоять им было нечем. “А ведь я их, может, никогда больше не увижу, черт, я все это заслужил! Заслужил!”, – чуть простонал Чешуа в истерике. Последние силы были высосаны из него стрессом. Спустя несколько минут, Като просто сидел, развалившись руками и ногами по сторонам, совсем обессилевший.

Слезы прекратили течь по опухшему красному лицу, и только частые сопения нарушали мертвую тишину в абсолютно темной комнате. Каткема глядел в одну точку перед собой и затем притих окончательно. “Ведь я был далеко не святым, далеко не достойным человеком. Заслуживаю ли я вообще жить?”, – талдычил себе Като. Надежд на освобождение он не питал, разум всё больше и больше настраивался на неизбежность настоящего, не необходимость пройти через очередные испытания, через очередные страдания, чтобы, в конце концов, стать лучше…

Джет всё это время находился в том громадном холле, но прислушивался к новичку, слышал его рев, удары об стену, стоны, всхлипывания, а затем затишье. Джету было жалко паренька, и в роли судьи ему выступать не хотелось. Пока Джет сидел и наблюдал за звездами через прозрачную крышу, к нему пришла мысль проведать Юри. Им было, что обсудить в очередной раз. Он встал и направился к тому коридорчику с комнатами отдыха, но по пути заметил, что одна лампа стояла слишком близко к табуреткам. Джет чертыхнулся на Нуримана, потому что у них была договоренность, держать лампы подальше от легковоспламеняющихся вещей. Он взял светильник и пошел к Юри. Порой ходить в темноте, ориентируясь лишь на слух, надоедало. Было уже поздно, и все жители комплекса, помимо Джета, разошлись на боковую. Комната Юри была самой первой из этой длинной грядки. Патлатый постучался три раза и без разрешения вошел.

Скромные апартаменты были идентичны спальне Чешуа. Юри сидела на кровати и расчесывала свои мокрые прямые угольные волосы, а на ней был накинут лиловый махровый халат. Девушка высыхала после душа. Её лицо не выражало той злости и возмущения, как прежде при Като, сейчас она была спокойна и умиротворена. Она подняла любопытный взгляд на Джета, и он словно спрашивал: “Зачем явился?”. Параллельно девушка работала расческой так сильно, что темные волосы заполнили все пространство меж зубьев. Джет впал в ступор и в легкое недоумение, его обворожила резкая откровенная картина.

– Ты не против, если я… эм… оставлю только светильник? Лампа горит слишком ярко. – Продолжал все так же растерянно Джет.

– Я не против. – Кокетливо ответила она, перекидывая одну ногу на другую и играя обнаженными бедрами.

Он поставил светильник у стены и выключил лампу, освещение сразу стало тускло-романтическим. Над кроватью висела большая картина, на которой были изображены бушующие волны.

– Юри, скажи мне, пожалуйста, зачем при новичке начала заливать про нашу несостоятельность и бессмысленность? Кто тебя, как обычно, за язык тянул? Его иногда под корень выдрать хочется, – решил перейти сразу к делу Джет, ходя по комнате.

Однако его вопрос прозвучал с долей наивной неуверенности, нацеленной больше понять смысл поступка и, несомненно, быстро простить. С ее стороны ощущалось сильное давление, хоть Юри сейчас и была очень расслабленной.

– Опять тебе не нравится, когда я говорю правду, – со вздохом произнесла она, отводя взгляд в угол.

– Только ты думаешь, что твои беспечные утверждения – это правда.

– Опять этот нескончаемый спор начинаешь? Уверь себя, бессмысленная попытка, – ответила миниатюрная восточница, выкатив на него глазенки.

– Да нет, я не собирался, только вот зачем нужно было выставлять на показ нашу разобщенность. Вдруг Като подумает, что всё здесь держится на соплях, и попытается сбежать. Может, у него даже это и выйдет, если мы настолько несостоятельные дураки, а если и не выйдет, то мне не хочется отнимать его жизнь. Он ведь хороший парень, это сразу видно, и смерти уж точно не заслуживает, – посмотрел ей в глаза и подошел почти вплотную Джет, просто жаждущий понимания.

И ведь он дождался его. Девушка резко изменилась в лице, даже не подозревая, что Джет заведет разговор с такого угла. На самом деле, за занавесом воинственного пафоса, Юри рефлексировала и думала, что это из-за нее Като оказался в храме Хамару, точнее в заброшенном банном комплексе. Именно поэтому слова Джета сумели достать нужные струнки женской души.

– Прости меня, не стоило заикаться об этом. Да я у тебя еще та узколобая стерва, с Каем посоревноваться могу, – улыбнулась робко Юри, все больше краснея.

– Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Когда ты ушла, он тоже успел наломать дров: как увидел Като, сходу сказал, что он – наш пленник, а я подводил к этому через весь свой рассказ, – гневно сказал Джет и невзначай присел к ней на кровать.

Он пытался подсесть плавно и незаметно. Юри сразу обратила внимание на хитрое сокращение дистанции, однако намеренно промолчала.

– Вот урод, я хоть и бываю заносчивой, но это свинство, даже для меня, – осеклась она и затем посмотрела на него милым, заискивающим взглядом.